— Пусть отдохнут в тишине. И мы тоже посидим, пообедаем.
Он по-мальчишески хмыкнул:
— Вот какие бывают дела!
Глава восьмая
ПЛЕНЕНИЕ ОДНОУХОГО
1
Отсюда до кордона лесника Петра Марковича Семёнова считалось не более пяти километров. До охотничьего дома — шесть.
Два часа ходу.
Молчанов с Архызом шли не спеша, стараясь не уклониться от лесниковой тропы, которая спокойным полукольцом опоясывала отдельно стоявшую гору и, минуя непролазную заросль рододендрона, выводила прямо на перемычку к другой горе.
Вот здесь-то Архыз и завилял хвостом.
— Где они? — спросил хозяин и проследил за взглядом овчара.
Сквозь зеленую занавеску лиан проглядывали блестящие концы рогов. Хоба ждал их. Когда они прошли, он тоже вышел на тропу и поплёлся следом. А вскоре отыскался и Лобик.
— Ладно, — сам себе сказал Молчанов. — Я вас все-таки сведу…
Он не знал, что судьба уже сводила медведя с оленем — там, у перевала, где пурпурные гадюки.
Тропа спустилась в долину Ауры, сделалась шире, домовитей.
В стороне от реки и чуть выше, на берегу тощего в это сухое время, но кристально-чистого ручья, стоял дом Петра Марковича — бревенчатая пятистенка под чёрной от времени дранкой. Большой участок редкого грушняка и луга вокруг дома был обнесён жердевой оградой. Зеленела на огороде капуста, тёмная ботва картофеля подходила к густому осиннику у ручья. Хороший огород.
На лавке возле дома сидел Семёнов, а рядом дымил самокруткой лесник Бережной.
Они встали. Семёнов приподнял фуражку, дядя Алёха поклонился с особенным уважением.
— Никак, с перевала? — дружелюбно спросил он. — И когда только успели? Кобель ваш не кинется?
Архыз близко не подошёл, глянул раскосо на новых людей и лёг поодаль, будто все дальнейшее его не касалось. У сарая вертелась и бесновалась на цепи дворовая собака лесника. Семёнов цыкнул на неё, собака юркнула под сарайные слеги и теперь высматривала оттуда, изредка взлаивая от глухого негодования.
— Тут недалеко ходил. — Молчанов скинул куртку, прислонил к стене карабин. Он был полон впечатлений от только что случившегося и сразу взялся рассказывать, как кабаны загнали на черешню матёрого медведя.
Семёнов оживился, спросил:
— Это сразу за Круглой? — Так называлась близкая отсюда гора.
— Как раз где большая черешня у реки. Там все истоптано кабанами.
— Да ведь он попал на угодья моего срамотника желтобокого! Ну который «С приветом». Я в дневнике о нем писал. Тот ещё деспот! Он и тигру загонит, не токмо медведя. Только вот что непонятно, Александр Егорыч: у меня в тех местах ни одного медведя нету. Они у меня правее живут, километров в восьми от кабаньего царства.
— Новичок. Мой медведь туда пришёл, Лобик его кличка.
— Твой? — Лесники переглянулись.
— Ну, есть такой. Отец ещё малышом отыскал, он у нас воспитывался, а потом в лес ушёл.
— Да ведь это когда было-то! — Семёнов вспомнил разговоры, которые слышал уже давно. — Если тот медведь и остался жив, дикарём давно сделался… Какой же он твой?
— Дикий или не дикий, а хозяев помнит. И со мной он в дружбе. С рук иной раз кормлю.
— Ну это ты… — Семёнов хмыкнул.
Снова вылезла лесникова дворняга и прямо зашлась лаем. На весь лес, да с каким-то особенным подвыванием. Архыз поглядывал то на неё, то на хозяина, но Молчанов не замечал напряжённого взгляда овчара.
— А ведь она на ведьмедя лает, — вдруг сказал Бережной.
— Какого там медведя? Цыть, глупая! — Семёнов привстал, но дворняга прямо заходилась. — И в самом деле, чтой-то она?..
— Боюсь, что Лобика учуяла, — смеясь, сказал Молчанов. — Он как раз за мной шёл. Не хотел отставать, архаровец, лежит сейчас где-нибудь за кустом и собаку твою с ума сводит.
— Неужто он и жилья не боится?
— Нет. Если его не обижают, запросто и ближе придёт.
— Лучше не надо, Александр Егорыч. Корова на глаза ему попадётся, не удержится от соблазна, задерёт. Тогда я тебе счёт… А глянуть на него охота, все же новенький зверь в моем обходе.
— А вот мы сейчас и глянем. — Молчанов осмотрелся. — Дал бы ты мне, Маркович, две посуды каких-нибудь да съестного, хлеб у меня кончился, выманили звери.
Семёнов кликнул жену, сказал ей насчёт варева, а сам сходил в сарай и принёс ведро и бадейку. Дворняга все подвывала, а вот Архыз лениво ушёл за изгородь и скрылся. Лесник плеснул в бадейку супу, вывалил картошку. А в ведро Молчанов набросал куски хлеба.
— Это другому приятелю моему, оленю, — сказал он.
— Значит, у тебя целый зверинец. — Семёнов уже вертел в руках бинокль. — Может, винтовку все же взять? Мало ли…
— Вы вот что… — Александр осмотрелся. — Зайдите в сарай и дворнягу уведите, чтобы не смущала. Оттуда все видно. А я поманю медведя и оленя вон на ту поляну. Обзор хороший.
Он взял ведра и пошёл к лесу, всего двести метров или чуть больше. Поставил бадейку, прошёл шагов пятьдесят в сторону и там с ведром в руке стал ждать. Архыз выскочил откуда-то, подбежал к ногам, повертелся около хозяина.
— Ложись, ложись, — приказал Александр. — Знаю, где был. Сплетничал. Подождём вместе.
Ждали долго, должно быть, с четверть часа. Первым вышел Хоба. Смело подошёл, но метра за три до Архыза выгнул шею и потряс рогами. Овчар понятливо встал и отбежал подальше. Чтобы не смущать.
Молчанов протянул хлеб.
— Бери, Хоба, ешь. Твоя доля.
Олень потянулся, мягкими губами взял хлеб. Тогда Молчанов уселся в траву и поставил около себя ведро. Хоба разохотился на лесников хлеб, жадно ел, посматривая на человека и собаку.
Что-то произошло в той стороне, где стояла бадейка. Хоба вскинул голову и насторожился.
Бурая туша незаметно отделилась от стены леса. Лобик ещё некоторое время стоял принюхиваясь, как делал это, когда оказывался вблизи ловушки или капкана, но тут он увидел и почувствовал Молчанова и, вероятно, успокоился.
И все же не сразу принялся за еду. Обошёл бадейку со всех сторон, приблизился, тронул её лапой, лёг и полежал несколько минут, облизываясь. Словно ждал — не взорвётся ли, а уж потом поднялся и сунул свой длинный нос в похлёбку, от которой так хорошо пахло.
— Сиди, Архыз, — приказал Молчанов, а сам поднялся и, оставив оленя над ведёрком, пошёл к Лобику.
Он знал: из сарая сейчас хорошо видят обоих зверей и его с собакой. Он хотел доказать лесникам, что слова о дружбе с двумя дикарями — не пустые слова.
А в сарае действительно не сводили глаз с оленя и медведя. В бинокль зрители наблюдали за каждым их движением.
И вдруг Бережной не сдержался.
— За-ра-за! — тихо пробурчал он, узнав огромного медведя, который в своё время мог бы стать сто четырнадцатым, но ушёл с двумя пулями в теле и, оказывается, выжил.
— Чего ты? — Семёнов оторвался от бинокля.
— Так… Ты смотри, какая кумедия.
Александр был в пяти метрах от медведя, без ружья, с голыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Он по-мальчишески хмыкнул:
— Вот какие бывают дела!
Глава восьмая
ПЛЕНЕНИЕ ОДНОУХОГО
1
Отсюда до кордона лесника Петра Марковича Семёнова считалось не более пяти километров. До охотничьего дома — шесть.
Два часа ходу.
Молчанов с Архызом шли не спеша, стараясь не уклониться от лесниковой тропы, которая спокойным полукольцом опоясывала отдельно стоявшую гору и, минуя непролазную заросль рододендрона, выводила прямо на перемычку к другой горе.
Вот здесь-то Архыз и завилял хвостом.
— Где они? — спросил хозяин и проследил за взглядом овчара.
Сквозь зеленую занавеску лиан проглядывали блестящие концы рогов. Хоба ждал их. Когда они прошли, он тоже вышел на тропу и поплёлся следом. А вскоре отыскался и Лобик.
— Ладно, — сам себе сказал Молчанов. — Я вас все-таки сведу…
Он не знал, что судьба уже сводила медведя с оленем — там, у перевала, где пурпурные гадюки.
Тропа спустилась в долину Ауры, сделалась шире, домовитей.
В стороне от реки и чуть выше, на берегу тощего в это сухое время, но кристально-чистого ручья, стоял дом Петра Марковича — бревенчатая пятистенка под чёрной от времени дранкой. Большой участок редкого грушняка и луга вокруг дома был обнесён жердевой оградой. Зеленела на огороде капуста, тёмная ботва картофеля подходила к густому осиннику у ручья. Хороший огород.
На лавке возле дома сидел Семёнов, а рядом дымил самокруткой лесник Бережной.
Они встали. Семёнов приподнял фуражку, дядя Алёха поклонился с особенным уважением.
— Никак, с перевала? — дружелюбно спросил он. — И когда только успели? Кобель ваш не кинется?
Архыз близко не подошёл, глянул раскосо на новых людей и лёг поодаль, будто все дальнейшее его не касалось. У сарая вертелась и бесновалась на цепи дворовая собака лесника. Семёнов цыкнул на неё, собака юркнула под сарайные слеги и теперь высматривала оттуда, изредка взлаивая от глухого негодования.
— Тут недалеко ходил. — Молчанов скинул куртку, прислонил к стене карабин. Он был полон впечатлений от только что случившегося и сразу взялся рассказывать, как кабаны загнали на черешню матёрого медведя.
Семёнов оживился, спросил:
— Это сразу за Круглой? — Так называлась близкая отсюда гора.
— Как раз где большая черешня у реки. Там все истоптано кабанами.
— Да ведь он попал на угодья моего срамотника желтобокого! Ну который «С приветом». Я в дневнике о нем писал. Тот ещё деспот! Он и тигру загонит, не токмо медведя. Только вот что непонятно, Александр Егорыч: у меня в тех местах ни одного медведя нету. Они у меня правее живут, километров в восьми от кабаньего царства.
— Новичок. Мой медведь туда пришёл, Лобик его кличка.
— Твой? — Лесники переглянулись.
— Ну, есть такой. Отец ещё малышом отыскал, он у нас воспитывался, а потом в лес ушёл.
— Да ведь это когда было-то! — Семёнов вспомнил разговоры, которые слышал уже давно. — Если тот медведь и остался жив, дикарём давно сделался… Какой же он твой?
— Дикий или не дикий, а хозяев помнит. И со мной он в дружбе. С рук иной раз кормлю.
— Ну это ты… — Семёнов хмыкнул.
Снова вылезла лесникова дворняга и прямо зашлась лаем. На весь лес, да с каким-то особенным подвыванием. Архыз поглядывал то на неё, то на хозяина, но Молчанов не замечал напряжённого взгляда овчара.
— А ведь она на ведьмедя лает, — вдруг сказал Бережной.
— Какого там медведя? Цыть, глупая! — Семёнов привстал, но дворняга прямо заходилась. — И в самом деле, чтой-то она?..
— Боюсь, что Лобика учуяла, — смеясь, сказал Молчанов. — Он как раз за мной шёл. Не хотел отставать, архаровец, лежит сейчас где-нибудь за кустом и собаку твою с ума сводит.
— Неужто он и жилья не боится?
— Нет. Если его не обижают, запросто и ближе придёт.
— Лучше не надо, Александр Егорыч. Корова на глаза ему попадётся, не удержится от соблазна, задерёт. Тогда я тебе счёт… А глянуть на него охота, все же новенький зверь в моем обходе.
— А вот мы сейчас и глянем. — Молчанов осмотрелся. — Дал бы ты мне, Маркович, две посуды каких-нибудь да съестного, хлеб у меня кончился, выманили звери.
Семёнов кликнул жену, сказал ей насчёт варева, а сам сходил в сарай и принёс ведро и бадейку. Дворняга все подвывала, а вот Архыз лениво ушёл за изгородь и скрылся. Лесник плеснул в бадейку супу, вывалил картошку. А в ведро Молчанов набросал куски хлеба.
— Это другому приятелю моему, оленю, — сказал он.
— Значит, у тебя целый зверинец. — Семёнов уже вертел в руках бинокль. — Может, винтовку все же взять? Мало ли…
— Вы вот что… — Александр осмотрелся. — Зайдите в сарай и дворнягу уведите, чтобы не смущала. Оттуда все видно. А я поманю медведя и оленя вон на ту поляну. Обзор хороший.
Он взял ведра и пошёл к лесу, всего двести метров или чуть больше. Поставил бадейку, прошёл шагов пятьдесят в сторону и там с ведром в руке стал ждать. Архыз выскочил откуда-то, подбежал к ногам, повертелся около хозяина.
— Ложись, ложись, — приказал Александр. — Знаю, где был. Сплетничал. Подождём вместе.
Ждали долго, должно быть, с четверть часа. Первым вышел Хоба. Смело подошёл, но метра за три до Архыза выгнул шею и потряс рогами. Овчар понятливо встал и отбежал подальше. Чтобы не смущать.
Молчанов протянул хлеб.
— Бери, Хоба, ешь. Твоя доля.
Олень потянулся, мягкими губами взял хлеб. Тогда Молчанов уселся в траву и поставил около себя ведро. Хоба разохотился на лесников хлеб, жадно ел, посматривая на человека и собаку.
Что-то произошло в той стороне, где стояла бадейка. Хоба вскинул голову и насторожился.
Бурая туша незаметно отделилась от стены леса. Лобик ещё некоторое время стоял принюхиваясь, как делал это, когда оказывался вблизи ловушки или капкана, но тут он увидел и почувствовал Молчанова и, вероятно, успокоился.
И все же не сразу принялся за еду. Обошёл бадейку со всех сторон, приблизился, тронул её лапой, лёг и полежал несколько минут, облизываясь. Словно ждал — не взорвётся ли, а уж потом поднялся и сунул свой длинный нос в похлёбку, от которой так хорошо пахло.
— Сиди, Архыз, — приказал Молчанов, а сам поднялся и, оставив оленя над ведёрком, пошёл к Лобику.
Он знал: из сарая сейчас хорошо видят обоих зверей и его с собакой. Он хотел доказать лесникам, что слова о дружбе с двумя дикарями — не пустые слова.
А в сарае действительно не сводили глаз с оленя и медведя. В бинокль зрители наблюдали за каждым их движением.
И вдруг Бережной не сдержался.
— За-ра-за! — тихо пробурчал он, узнав огромного медведя, который в своё время мог бы стать сто четырнадцатым, но ушёл с двумя пулями в теле и, оказывается, выжил.
— Чего ты? — Семёнов оторвался от бинокля.
— Так… Ты смотри, какая кумедия.
Александр был в пяти метрах от медведя, без ружья, с голыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62