Я превратила её домик в гроб, выкрасила его в чёрный цвет, а на крышке нарисовала маленький мышкин портрет в овале с надписью: «Покойся с миром!» Я положила мышку в свой носок, а гроб выстелила маминой старой шёлковой комбинацией. Получились настоящие похороны. Джуд, моя сестра, тоже на них пришла, хотя и сказала, что я с приветом. Она помогла мне выкопать ямку в парке отдыха, и мы похоронили мышку. Я сделала ей крест из палочек от леденцов. Другие мои сестры надо мной смеялись и говорили, что я пошла в отца. Потому что он бальзамировщик. Они вечно меня дразнят — сестры, сама понимаешь.
Она смотрела на меня так, будто я говорю на иностранном языке.
— У тебя есть сестра?
Она отрицательно покачала головой.
— Могу одолжить тебе одну, если хочешь. У меня их три.
Она решила, что я говорю серьёзно, и снова помотала головой, тряся косичками. Они были заплетены так туго, что ей, наверное, было очень больно. Я заметила, как бьётся голубая жилка у неё на лбу.
— Поди сюда, — позвала я, перегибаясь через изгородь, чтобы распустить ленточку.
Она отступила, отбиваясь:
— Нет! Не трогай! Не надо!
— Да я просто хотела сделать тебе косички послабее — тебе так будет удобнее.
— Нет! Пожалуйста, не надо! Мне не разрешают их развязывать, — сказала она.
— Не надо так не надо. Извини. У тебя очень красивые волосы. Мне бы тоже хотелось быть настоящей блондинкой, а у меня волосы пепельные. Рошель тоже блондинка. Это следующая за мной сестра по старшинству. Я пока самая младшая, но скоро родится братик. А братья у тебя есть?
— Нет, только я одна.
— До чего ж тебе, наверное, спокойно живётся! Игрушки и одежду покупают специально для тебя — новые. И не нужно дожидаться своей очереди — ты можешь кататься на своих качелях, когда вздумается.
Я немного помолчала, надеясь, что она предложит мне покачаться, но она не поняла намёка.
Я вздохнула и ещё сильнее перегнулась через изгородь, так что она врезалась мне в грудь.
— Мы четверо вечно ссоримся. А скоро нас станет пятеро. Я уже говорила — мама ждёт ребёнка. Она хочет назвать его Солнышком, но, может быть, ещё передумает.
— А правда есть такое имя — Солнышко?
— Странное, да? У нас у всех странные имена. Не такие, как Мэри. Мэри — нормальное, красивое имя.
— Это святое имя. Мать Иисуса Христа звали Мэри. Она пресвятая и очень хорошая. А я нет.
Мэри поёжилась. Её тонкие белые ручки покрылись гусиной кожей.
— Ты замёрзла. Надень мою кофту.
Я теребила щеколду, и вдруг калитка открылась.
— На, — сказала я, входя.
У Мэри был очень испуганный вид.
— Не волнуйся, я ничего плохого не сделаю. Я даже на качелях не буду качаться, раз ты не хочешь. Я только дам тебе мою кофту погреться.
Мэри прижала локти к бокам, так что я не смогла вдеть её руки в рукава.
— Надевай, я и так не замёрзну.
— Мне нельзя, — сказала Мэри.
— Очень даже можно. Я же тебе не дарю кофту. Просто погрейся немножко.
Мэри расслабила руки. Я закутала её в кофту.
— Ну вот! Правда, очень красивый голубой цвет? Она, конечно, немного растянулась, но все равно красивая. Это мне папа купил. А у тебя есть папа, Мэри?
— Есть, но он работает машинистом на железной дороге, поэтому его никогда нет дома, — сказала Мэри. — Мне так хочется, чтобы он все время был дома.
— Не расстраивайся. Я своего папу вообще вижу очень редко. Понимаешь, он с нами не живёт. Ничего страшного, можно обойтись и без папы, лишь бы мама была рядом.
Мэри стояла и молчала. Она дрожала, несмотря на мою кофту.
Я посмотрела на качели. Шагнула к ним. Мэри смотрела на меня с растущей тревогой.
— Мэри, я же просто хочу поиграть.
— Мне, вообще-то, не разрешают никого пускать поиграть, — сказала она. — Мама рассердится.
— У неё сейчас плохое настроение?
Мэри кивнула.
— Я тогда только чуточку покачаюсь, и все. Ладно? Ты не против?
По лицу Мэри было похоже, что она очень даже против, но останавливать меня она не стала. Я залезла на белое мягкое сиденье и оттолкнулась ногами. Качели взлетели вверх. Это было чудесно, как я себе и представляла.
— Ур-а-а-а! — пропела я.
— Ш-ш-ш! Услышит! — сказала Мэри.
— Ладно, ладно. Вот ещё раз качнусь и пойду, честное слово! — сказала я шёпотом.
Я вцепилась в верёвки, оттолкнулась посильнее и откинулась назад, до восхитительного кружения в голове. Мне казалось, что я лечу над садом и красной островерхой крышей. Фиалка летела вместе со мной, высоко в небе.
Потом я увидела Мэри, ёжившуюся в моей голубой кофте.
— Все, отлично, теперь ты попробуй! — сказала я, соскакивая с качелей. Меня шатало. — Эй, погляди на меня! Я пьяная! — И я начала нарочно выписывать круги.
Мэри сперва смотрела на меня расширенными глазами, но потом захихикала.
— Мэри, ты тоже поиграй, что ты пьяная. Упади понарошку!
Она послушно присела, но очень аккуратно, чтобы не помять одежду.
— Папа однажды был пьяный, — сказала она.
— Моя мама тоже иногда бывает пьяная. Она тогда такая шальная и все время хохочет. Но сейчас она не пьёт, из-за ребёнка. Мне, пожалуй, пора домой. Надо помочь ей прибраться. Ей трудно все делать, потому что она сейчас очень толстая. Спасибо, что дала мне покачаться.
— Пожалуйста.
— Я теперь заберу у тебя кофту. Согрелась?
— Да.
— Ну вот, я же говорила! Можно, я ещё приду играть?
— Наверное, можно. Если мама не узнает.
— А что с твоей мамой? Она часто в плохом настроении?
Мэри моргнула. Потом набрала побольше воздуху:
— Нет, мамочка очень хорошая. У меня самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете.
— Ну и отлично, — сказала я. — Ладно, Мэри, пока!
Фиалка в моих руках нежно потёрлась клювиком о нос Мэри.
— Это волнистые попугайчики так прощаются, — сказала я.
Мэри засмеялась:
— Ты смешная, Дикси.
Я скорчила ей рожицу и вышла за калитку, снова шатаясь, будто пьяная. Потом я разбежалась через улочку, с первого раза запрыгнула на стену, слезла с неё и пошла обратно через джунгли.
— Самая хорошая, добрая и милая мама — у меня, — сказала я Фиалке. — И папа тоже.
Я представила себе, что Мартины, Рошель и даже Джуд просто не существует. И будто я живу в черно-белом доме с садом и качелями вместе с мамой, папой и настоящим волнистым попугайчиком Фиалкой. У меня отдельная комната с небесно-голубым потолком и радугой по стенам. Пол в ней устлан зелёным ковром, а на нем стоят качели, так что я могу летать на них по комнате.
Мама и папа всю жизнь обожают друг друга и меня тоже. Они сказали, что не хотят больше иметь детей — ни мальчиков, ни девочек, — потому что ни за что и никогда не смогут любить их так, как меня. Папа по-прежнему работал в похоронном бюро, и мама, пожалуй, тоже там работала: тщательно одевала покойников, гримировала и причёсывала их. А по вечерам мама брала лилии, оставшиеся от венков дяди Брюса, вплетала их в свои длинные чёрные волосы и становилась похожа на королеву цветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49