И, подумав, решила, что не плохо будет, если он потащит меня на десятый этаж.
Я сказала слабым голосом:
– Совсем ослабела. Очень прошу тебя… помоги, пожалуйста, дойти до квартиры.
– Пожалуйста! – сказал Пыжик.
Мы подошли к лифту, но я, конечно, не для того его попросила проводить себя, чтобы он катался на лифте.
– Мы поднимемся так… По лестнице! – сказала я. – Боюсь, что лифтом я не сумею… У меня ужасно кружится голова!
Пыжик вздохнул. Лицо его вытянулось. Он ведь знал, что я живу на десятом этаже. Но ничего! Всё-таки пришлось ему подниматься на десятый этаж с высунутым языком. А чтобы ещё крепче ему досталось, я всё время тянула его за рукав, как будто сама и шагу не могла ступить без помощи.
Когда же я отпустила его, он помчался вниз, прыгая через две – три ступеньки. Я слышала только, как трещат его подмётки по маршам лестницы, но мне показалось, что я вижу его сияющее от радости лицо и слышу, как он шепчет обрадованно:
– Фу, еле избавился! Вот наделал делов сегодня! Но всё хорошо, что хорошо кончается!
Я стояла и хохотала. И вдруг кто-то меня окликнул.
Я оглянулась по сторонам.
У двери стояла Валя Павликова и молча смотрела на меня. Я так растерялась, что не знала, что мне делать, что сказать и о чём вообще теперь говорить с Валей. Ведь если она ждала меня, – значит, всё слышала и всё видела. Значит, она могла теперь подумать, что я шла с Пыжиком под руку, и думает, наверное, что я дружу с мальчишкой. Но это же совсем другое. Я же только хотела проучить Пыжика.
– Где ты застряла? – спросила Валя. – Я тебя полчаса жду!
– А… что ты хочешь? – спросила я, не зная, что говорить.
– Не дуйся, а то лопнешь! – засмеялась Валя. – И ничего, пожалуйста, не выдумывай! Если тебе наболтали на меня что-нибудь, – так и скажи прямо, а не дуйся!
– А я и не дуюсь!
– Неправда! Я всё вижу! Что ж я, первоклашка?… Не зашла за мною! Приехала с Марго! Всё время была с Пыжиком! Неужели не понимаю? Всё понимаю, только не знаю, кто наговорил тебе на меня. Когда дружишь, – надо честно говорить про всё! И честно выяснять… ну… если что… ну… не получается… Неужели нельзя сказать честно?
Но как могла я сказать ей, что решила не дружить из-за Вовки? Особенно теперь, когда Валя видела меня с Пыжиком? И вдруг я почувствовала, как всё-таки нехорошо поступила я. Ведь Валя тоже могла случайно встретиться с Вовкой и также могла, как и я, просто разговаривать с ним, и не думая даже о дружбе.
Нет, уж если мне придётся когда-нибудь отказаться от дружбы, так прежде всего я постараюсь честно выложить всё, что не нравится мне, а уж потом только рвать дружеские отношения.
Я обняла Валечку и сказала:
– Я очень плохая. Не сердись. Но, может быть, хорошей никогда и не станешь, пока сама не поймёшь, какая ты плохая. Мир? Да? Не будем ни о чём расспрашивать друг друга. Договорились? Да?
Валя сказала:
– Я догадываюсь. Это всё из-за Марго. Но, право же, она не помешает нашей дружбе. Хочешь, стану помогать тебе воспитывать Марго?
– Хочу! Очень! – закричала я. – Но почему мы стоим в коридоре? Идём ко мне!
Мир! Надолго! Навсегда! Навечно!
5 мая
Последняя! Решающая! Самая страшная, самая ответственная четверть года! Сколько радостей и сколько неприятных неожиданностей приносит она во все классы. Ведь именно последняя четверть и решает судьбы отстающих: одних приклеивает к парте с позорным клеймом второгодника, других ведёт за руку со всеми товарищами в следующий класс.
Ой, только бы не остаться на второй год! Как подумаю об этом, у меня даже мороз по коже проходит и как-то очень ясно представляется широкая река, солнечный берег на другой стороне реки и там сидит весь наш класс. А я так и не могу переплыть к ним. Я хожу по берегу, привязанная длинной верёвкой к столбу с глупой надписью «второй год».
И вот когда мне не очень хочется посидеть лишний час с учебниками, я стараюсь представить перед собою и этот столб и эту верёвку, потом щёлкаю себя по носу и говорю:
– А ну, без фокусов! Садись и сейчас же зубри, дрянная девчонка. Я не позволю никому издеваться над собою!
И всё получается отлично.
Да, когда имеешь силу воли, – жизнь тогда и лёгкая и радостная. И чем крепче она, эта сила, тем приятнее жить и учиться. Сейчас я вынесла постановление укрепить свою силу воли ещё больше и для её укрепления писать в эти тетрадки каждый день не меньше тринадцати страниц (по числу моих лет).
Но сегодня о воспитании Марго надо столько писать, что еле-еле только уложусь в тринадцать страниц. И всё потому, что с Марго у меня пока ничего не получается. А не получается потому, что просто не могу понять, с какой стороны лучше всего подойти к ней. Дядя Вася говорит, что к любому человеку можно найти подход. Только надо найти ключик, который открывает сердце человека. Но вот с каким ключиком подойти к Марго? Уж с чего только не начинала я свою воспитательную работу, но она такая бесчувственная, что просто руки опускаются.
Вчера попробовала говорить с ней о будущем. Спросила, кем она хочет быть и что думает вообще о своём будущем.
И что же?
Оказывается, Марго вообще не думает ни о чём!
Не понимаю, как можно жить и не думать о том, для чего живёшь и что собираешься делать? У меня столько разных планов на будущее, что сама не знаю, на чём остановиться, кем быть и что в конце концов надо делать, чтобы жить интересно, весело, радостно.
Одно время я твёрдо решила работать укротительницей львов. Несколько дней изучала по книгам их повадки, ходила в зоосад и там смотрела львам прямо в глаза, чтобы приучить себя не бояться их.
Может быть, я и стала бы в конце концов укротительницей, если бы у львов не было ужасно неприятного запаха. Нюхать их ежедневно и утром и вечером не слишком большое удовольствие, не говоря уже о том, что любой лев в любое время и любому укротителю может даже очень запросто откусить голову или же разорвать на части.
Иногда мне кажется, что не плохо стать балериной. Но хорошей балериной. Вроде Улановой или Плисецкой.
Ой, как это было бы чудесно!
Я кончаю балетную школу и выступаю в самом большом театре. Бесплатно! Для всех ребят нашей школы. Но никто из них ещё не знает, что я – это я. Они сидят и зевают. Им скучно. Они уже собираются уходить. И вдруг выходит конферансье и говорит громко:
– Выступает талантливая, заслуженная деятельница танцев Галина Сологубова!
Ребята толкают друг друга локтями, шепчутся:
– Это не та Галька Сологубова, которая училась в нашей школе?
– Ну, что ты, что ты? Какая ж она балерина? У неё же по математике две двойки были, а за драку с мальчишками она получила четвёрку за поведение.
Вовка Волнухин говорит, оттопырив губы:
– Тоже мне балерина! Да я её за косички тысячу раз таскал, а вы говорите – балерина! Мелко плавает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Я сказала слабым голосом:
– Совсем ослабела. Очень прошу тебя… помоги, пожалуйста, дойти до квартиры.
– Пожалуйста! – сказал Пыжик.
Мы подошли к лифту, но я, конечно, не для того его попросила проводить себя, чтобы он катался на лифте.
– Мы поднимемся так… По лестнице! – сказала я. – Боюсь, что лифтом я не сумею… У меня ужасно кружится голова!
Пыжик вздохнул. Лицо его вытянулось. Он ведь знал, что я живу на десятом этаже. Но ничего! Всё-таки пришлось ему подниматься на десятый этаж с высунутым языком. А чтобы ещё крепче ему досталось, я всё время тянула его за рукав, как будто сама и шагу не могла ступить без помощи.
Когда же я отпустила его, он помчался вниз, прыгая через две – три ступеньки. Я слышала только, как трещат его подмётки по маршам лестницы, но мне показалось, что я вижу его сияющее от радости лицо и слышу, как он шепчет обрадованно:
– Фу, еле избавился! Вот наделал делов сегодня! Но всё хорошо, что хорошо кончается!
Я стояла и хохотала. И вдруг кто-то меня окликнул.
Я оглянулась по сторонам.
У двери стояла Валя Павликова и молча смотрела на меня. Я так растерялась, что не знала, что мне делать, что сказать и о чём вообще теперь говорить с Валей. Ведь если она ждала меня, – значит, всё слышала и всё видела. Значит, она могла теперь подумать, что я шла с Пыжиком под руку, и думает, наверное, что я дружу с мальчишкой. Но это же совсем другое. Я же только хотела проучить Пыжика.
– Где ты застряла? – спросила Валя. – Я тебя полчаса жду!
– А… что ты хочешь? – спросила я, не зная, что говорить.
– Не дуйся, а то лопнешь! – засмеялась Валя. – И ничего, пожалуйста, не выдумывай! Если тебе наболтали на меня что-нибудь, – так и скажи прямо, а не дуйся!
– А я и не дуюсь!
– Неправда! Я всё вижу! Что ж я, первоклашка?… Не зашла за мною! Приехала с Марго! Всё время была с Пыжиком! Неужели не понимаю? Всё понимаю, только не знаю, кто наговорил тебе на меня. Когда дружишь, – надо честно говорить про всё! И честно выяснять… ну… если что… ну… не получается… Неужели нельзя сказать честно?
Но как могла я сказать ей, что решила не дружить из-за Вовки? Особенно теперь, когда Валя видела меня с Пыжиком? И вдруг я почувствовала, как всё-таки нехорошо поступила я. Ведь Валя тоже могла случайно встретиться с Вовкой и также могла, как и я, просто разговаривать с ним, и не думая даже о дружбе.
Нет, уж если мне придётся когда-нибудь отказаться от дружбы, так прежде всего я постараюсь честно выложить всё, что не нравится мне, а уж потом только рвать дружеские отношения.
Я обняла Валечку и сказала:
– Я очень плохая. Не сердись. Но, может быть, хорошей никогда и не станешь, пока сама не поймёшь, какая ты плохая. Мир? Да? Не будем ни о чём расспрашивать друг друга. Договорились? Да?
Валя сказала:
– Я догадываюсь. Это всё из-за Марго. Но, право же, она не помешает нашей дружбе. Хочешь, стану помогать тебе воспитывать Марго?
– Хочу! Очень! – закричала я. – Но почему мы стоим в коридоре? Идём ко мне!
Мир! Надолго! Навсегда! Навечно!
5 мая
Последняя! Решающая! Самая страшная, самая ответственная четверть года! Сколько радостей и сколько неприятных неожиданностей приносит она во все классы. Ведь именно последняя четверть и решает судьбы отстающих: одних приклеивает к парте с позорным клеймом второгодника, других ведёт за руку со всеми товарищами в следующий класс.
Ой, только бы не остаться на второй год! Как подумаю об этом, у меня даже мороз по коже проходит и как-то очень ясно представляется широкая река, солнечный берег на другой стороне реки и там сидит весь наш класс. А я так и не могу переплыть к ним. Я хожу по берегу, привязанная длинной верёвкой к столбу с глупой надписью «второй год».
И вот когда мне не очень хочется посидеть лишний час с учебниками, я стараюсь представить перед собою и этот столб и эту верёвку, потом щёлкаю себя по носу и говорю:
– А ну, без фокусов! Садись и сейчас же зубри, дрянная девчонка. Я не позволю никому издеваться над собою!
И всё получается отлично.
Да, когда имеешь силу воли, – жизнь тогда и лёгкая и радостная. И чем крепче она, эта сила, тем приятнее жить и учиться. Сейчас я вынесла постановление укрепить свою силу воли ещё больше и для её укрепления писать в эти тетрадки каждый день не меньше тринадцати страниц (по числу моих лет).
Но сегодня о воспитании Марго надо столько писать, что еле-еле только уложусь в тринадцать страниц. И всё потому, что с Марго у меня пока ничего не получается. А не получается потому, что просто не могу понять, с какой стороны лучше всего подойти к ней. Дядя Вася говорит, что к любому человеку можно найти подход. Только надо найти ключик, который открывает сердце человека. Но вот с каким ключиком подойти к Марго? Уж с чего только не начинала я свою воспитательную работу, но она такая бесчувственная, что просто руки опускаются.
Вчера попробовала говорить с ней о будущем. Спросила, кем она хочет быть и что думает вообще о своём будущем.
И что же?
Оказывается, Марго вообще не думает ни о чём!
Не понимаю, как можно жить и не думать о том, для чего живёшь и что собираешься делать? У меня столько разных планов на будущее, что сама не знаю, на чём остановиться, кем быть и что в конце концов надо делать, чтобы жить интересно, весело, радостно.
Одно время я твёрдо решила работать укротительницей львов. Несколько дней изучала по книгам их повадки, ходила в зоосад и там смотрела львам прямо в глаза, чтобы приучить себя не бояться их.
Может быть, я и стала бы в конце концов укротительницей, если бы у львов не было ужасно неприятного запаха. Нюхать их ежедневно и утром и вечером не слишком большое удовольствие, не говоря уже о том, что любой лев в любое время и любому укротителю может даже очень запросто откусить голову или же разорвать на части.
Иногда мне кажется, что не плохо стать балериной. Но хорошей балериной. Вроде Улановой или Плисецкой.
Ой, как это было бы чудесно!
Я кончаю балетную школу и выступаю в самом большом театре. Бесплатно! Для всех ребят нашей школы. Но никто из них ещё не знает, что я – это я. Они сидят и зевают. Им скучно. Они уже собираются уходить. И вдруг выходит конферансье и говорит громко:
– Выступает талантливая, заслуженная деятельница танцев Галина Сологубова!
Ребята толкают друг друга локтями, шепчутся:
– Это не та Галька Сологубова, которая училась в нашей школе?
– Ну, что ты, что ты? Какая ж она балерина? У неё же по математике две двойки были, а за драку с мальчишками она получила четвёрку за поведение.
Вовка Волнухин говорит, оттопырив губы:
– Тоже мне балерина! Да я её за косички тысячу раз таскал, а вы говорите – балерина! Мелко плавает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75