Вы увидите справа от себя заросли кустарника. Вот тут-то, в двух шагах от парковой дорожки, в самых зарослях кустарника, ищите медную пуговицу. Возьмите её в правую руку. За пуговицей потянется тонкий шнурок. Не удивляйтесь, а тяните его до тех пор, пока не вытянете из земли вокарудотс, а также ценную премию за ваши усилия…
Привет! Нептун – гроза морей и четыре бороды».
– Что такое вокарудотс? – спросила Инночка.
– Что, что? – усмехнулся Пыжик. – Самый обыкновенный вокарудотс. Ну, да это слишком долго объяснять… Достанем его из-под земли – вокарудотс, – тогда ты и сама увидишь, что это такое… И давайте, ребята, без глупых вопросов… Короче говоря, плывём сдавать лодку.
Мы пришвартовались мокрые-премокрые, и каждый из нас изображал на берегу петергофский фонтан, – так обильно стекала со всех вода.
Марго предложила пойти на пляж, чтобы обсушиться немного на солнышке, но Пыжик криво усмехнулся:
– Трижды ха-ха! Первоклашки мы, что ли?… Как это поётся? Солнце, воздух и вода нам полезны завсегда! Закаляйся, как сталь!
Марго поспешила согласиться.
– Я лично не против, – забормотала она. – Мне так приятно даже… Холодит и… вообще. Я за вас, Пыжик… беспокоюсь… Как бы вам не простудиться…
Что за чудесный день сопровождал экспедицию!
Солнце освещало тенистые аллеи, чтобы нам удобнее было шагать по ним; облака плыли над нами, как бы желая проводить нас и посмотреть, чем кончится экспедиция; шпалеры кустарников и деревьев, покрытых весёлым, зелёным пухом, стояли по сторонам, как солдаты при встрече королей, президентов и министров. В нежной клейкой листве парка возились ошалевшие от весеннего воздуха суматошливые воробьи, и они чирикали так, как могут чирикать только одни ленинградские воробьи, которые выполняют в парках Ленинграда обязанности соловьёв и других приличных птиц. Подсвистывая воробьям, тёплый ветер шевелил опушённые клейкою листвою кроны деревьев, ерошил зеркало прудов; вода в них искрилась под солнцем живой, сверкающей чешуёй.
Экспедиция шагала по аллеям, оставляя за собой шлейф стекающей со всех воды, поливая щедро посыпанные свежим песком дорожки. Позади тащилась (именно тащилась, а не шла и не шагала) Инночка Слюсарёва. Она всё время останавливалась, то и дело потирала лоб, бормотала что-то под нос.
Оглядываясь назад (мне показалось, что она заболела), я вдруг увидела, как Инночка опустилась на колени и, странно жестикулируя, принялась выписывать на песке пальцем не то чертежи какие-то, не то таинственные письмена.
Я окрикнула её:
– Э, что у тебя там?
Инночка подняла голову, а встретив мой взгляд, неожиданно захохотала, да так, что все невольно остановились, недоумевающе поглядели друг на друга.
– Чего хохочешь? – удивилась Нина. – Смешинка в рот попала?
Взмахнув руками, Инночка села на песок и принялась так хохотать, словно её щекотали.
– Да ты что? – испугалась Валя. – С ума сошла?
– Наоборот! – крикнула Инночка и снова захлебнулась смехом. – Наоборот надо! – выкрикивала она, вытирая проступившие от смеха слёзы. – Если наоборот, – тогда всё понятно!
– Сошла с ума! – вздохнул мрачно Пыжик. – Я же говорил, нельзя брать на такое опасное дело всех, кто под руку попадёт! Тут нужны люди с крепкими нервами. Пусть идёт домой! Скажите ей!
– Ты можешь идти домой! – крикнула я. – Теперь мы одни справимся! Отдыхай!
– А вокарудотс? – снова захохотала Инночка.
– Ну, и что? – подозрительно посмотрел на неё Пыжик.
Инночка, зажав одной рукой рот, чтобы не расхохотаться, и вся посинев от натуги, другую руку подняла вверх и стала писать что-то по воздуху.
Мы ничего не поняли.
– Перестань смеяться! – попросила Нина. – Говори по-человечески.
– Но я же и говорю! – развела руками Инночка. – Наоборот надо. Читайте «вокарудотс» не слева направо, а справа налево, и получится «сто дураков»!
– Она больна! – сказал Пыжик. – Отведите её домой!
Инночка всплеснула руками:
– Неужели непонятно? Ну, тогда читайте сами! А я уже прочитала, и у меня получилось… Что получилось? А получилось: «Тащите шнурок и сто дураков».
– Розыгрыш? Да? – почему-то обрадовалась Нина. – Ну, что, разве я не говорила?
– Что ты говорила? – взорвался Пыжик. – Ничего не говорила! И зачем ты пошла с нами, – не поймёт вся Академия наук.
– А что я теряю? – усмехнулась Нина.
– Что теряешь? – растерянно переспросил Пыжик, думая о чём-то другом. Глаза его стали скучными, он весь словно посерел, осунулся, ресницы его пришли в движение: то вверх, то вниз, то вниз, то вверх, будто отплывал он от неприятностей, помахивая, вместо платочка, ресницами.
– Подождите! – поднял руку Пыжик. – Одну минутку! Во-кару-дотс! – он присел, поспешно начертил на песке это дурацкое слово, провёл по нему пальцем и грустно вздохнул. – Правильно! Сто дураков! – И, взглянув на нас, захохотал так, словно боялся заплакать. – Ха-ха! – выжимал он из себя весёлый смех, глядя на всех невесёлыми глазами. – Так я же давно догадался, что это розыгрыш! Эх, вы!
– Догадался? – усомнилась я. – Тогда зачем же ты:…
– А затем! – Пыжик оскалил зубы, как Джульбарс. – Для интереса! Вот зачем! – И вдруг лицо его повеселело, глаза заблестели, радостная улыбка раздвинула губы. – Ну, сто дураков! Ну, хоть двести даже! Ну и что? Ну, а дальше? Тайна-то ведь не раскрыта? Нет! Мы же всё равно ещё не знаем, кто разыграл нас! И почему именно нас, – тоже непонятно. Значит, – он сделал паузу, молча посмотрел на всех и решительно надвинул кепку на нос, – я остаюсь! Выясню всё… один! Если никто не останется!
– Почему никто, Пыжик? Я остаюсь с вами! – послышался голос Марго.
– И я!
– И я!
– И я!
– А мне, – сказала Инночка, – всё равно нечего делать.
Мы двинулись к памятнику Зои. Но хотя работы экспедиции продолжались, настроение у всех было, видимо, такое же, как у меня. А моё, скажу честно, определённо испортилось. Мне показалось, что и солнце светит после появления вокарудотса уже не так, да и всё в парке стало вроде невесёлым, как дождливая, осенняя ночь.
Молча мы прошли танцевальную площадку, молча миновали розарий, также молча промаршировали по аллее Героев Советского Союза. И только когда над пушистой зеленью молодых лип показалась бронзовая голова самой храброй девушки, Пыжик сказал, как бы разговаривая сам с собою:
– Но только это не наши ребята… Почерк мировой… И опять же – ни одной ошибки в письмах… Нет, честное пионерское, это всё-таки самая настоящая тайна.
Облака плыли над бронзовыми плечами Зои, пепельно-сизые голуби вились над её головой, опускаясь на бронзовые волосы, на закинутую за плечи винтовку. Зоя стояла повернув голову в нашу сторону. Она смотрела на экспедицию таким спокойным и твёрдым взглядом, что мне захотелось остановиться, и что-нибудь сказать ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Привет! Нептун – гроза морей и четыре бороды».
– Что такое вокарудотс? – спросила Инночка.
– Что, что? – усмехнулся Пыжик. – Самый обыкновенный вокарудотс. Ну, да это слишком долго объяснять… Достанем его из-под земли – вокарудотс, – тогда ты и сама увидишь, что это такое… И давайте, ребята, без глупых вопросов… Короче говоря, плывём сдавать лодку.
Мы пришвартовались мокрые-премокрые, и каждый из нас изображал на берегу петергофский фонтан, – так обильно стекала со всех вода.
Марго предложила пойти на пляж, чтобы обсушиться немного на солнышке, но Пыжик криво усмехнулся:
– Трижды ха-ха! Первоклашки мы, что ли?… Как это поётся? Солнце, воздух и вода нам полезны завсегда! Закаляйся, как сталь!
Марго поспешила согласиться.
– Я лично не против, – забормотала она. – Мне так приятно даже… Холодит и… вообще. Я за вас, Пыжик… беспокоюсь… Как бы вам не простудиться…
Что за чудесный день сопровождал экспедицию!
Солнце освещало тенистые аллеи, чтобы нам удобнее было шагать по ним; облака плыли над нами, как бы желая проводить нас и посмотреть, чем кончится экспедиция; шпалеры кустарников и деревьев, покрытых весёлым, зелёным пухом, стояли по сторонам, как солдаты при встрече королей, президентов и министров. В нежной клейкой листве парка возились ошалевшие от весеннего воздуха суматошливые воробьи, и они чирикали так, как могут чирикать только одни ленинградские воробьи, которые выполняют в парках Ленинграда обязанности соловьёв и других приличных птиц. Подсвистывая воробьям, тёплый ветер шевелил опушённые клейкою листвою кроны деревьев, ерошил зеркало прудов; вода в них искрилась под солнцем живой, сверкающей чешуёй.
Экспедиция шагала по аллеям, оставляя за собой шлейф стекающей со всех воды, поливая щедро посыпанные свежим песком дорожки. Позади тащилась (именно тащилась, а не шла и не шагала) Инночка Слюсарёва. Она всё время останавливалась, то и дело потирала лоб, бормотала что-то под нос.
Оглядываясь назад (мне показалось, что она заболела), я вдруг увидела, как Инночка опустилась на колени и, странно жестикулируя, принялась выписывать на песке пальцем не то чертежи какие-то, не то таинственные письмена.
Я окрикнула её:
– Э, что у тебя там?
Инночка подняла голову, а встретив мой взгляд, неожиданно захохотала, да так, что все невольно остановились, недоумевающе поглядели друг на друга.
– Чего хохочешь? – удивилась Нина. – Смешинка в рот попала?
Взмахнув руками, Инночка села на песок и принялась так хохотать, словно её щекотали.
– Да ты что? – испугалась Валя. – С ума сошла?
– Наоборот! – крикнула Инночка и снова захлебнулась смехом. – Наоборот надо! – выкрикивала она, вытирая проступившие от смеха слёзы. – Если наоборот, – тогда всё понятно!
– Сошла с ума! – вздохнул мрачно Пыжик. – Я же говорил, нельзя брать на такое опасное дело всех, кто под руку попадёт! Тут нужны люди с крепкими нервами. Пусть идёт домой! Скажите ей!
– Ты можешь идти домой! – крикнула я. – Теперь мы одни справимся! Отдыхай!
– А вокарудотс? – снова захохотала Инночка.
– Ну, и что? – подозрительно посмотрел на неё Пыжик.
Инночка, зажав одной рукой рот, чтобы не расхохотаться, и вся посинев от натуги, другую руку подняла вверх и стала писать что-то по воздуху.
Мы ничего не поняли.
– Перестань смеяться! – попросила Нина. – Говори по-человечески.
– Но я же и говорю! – развела руками Инночка. – Наоборот надо. Читайте «вокарудотс» не слева направо, а справа налево, и получится «сто дураков»!
– Она больна! – сказал Пыжик. – Отведите её домой!
Инночка всплеснула руками:
– Неужели непонятно? Ну, тогда читайте сами! А я уже прочитала, и у меня получилось… Что получилось? А получилось: «Тащите шнурок и сто дураков».
– Розыгрыш? Да? – почему-то обрадовалась Нина. – Ну, что, разве я не говорила?
– Что ты говорила? – взорвался Пыжик. – Ничего не говорила! И зачем ты пошла с нами, – не поймёт вся Академия наук.
– А что я теряю? – усмехнулась Нина.
– Что теряешь? – растерянно переспросил Пыжик, думая о чём-то другом. Глаза его стали скучными, он весь словно посерел, осунулся, ресницы его пришли в движение: то вверх, то вниз, то вниз, то вверх, будто отплывал он от неприятностей, помахивая, вместо платочка, ресницами.
– Подождите! – поднял руку Пыжик. – Одну минутку! Во-кару-дотс! – он присел, поспешно начертил на песке это дурацкое слово, провёл по нему пальцем и грустно вздохнул. – Правильно! Сто дураков! – И, взглянув на нас, захохотал так, словно боялся заплакать. – Ха-ха! – выжимал он из себя весёлый смех, глядя на всех невесёлыми глазами. – Так я же давно догадался, что это розыгрыш! Эх, вы!
– Догадался? – усомнилась я. – Тогда зачем же ты:…
– А затем! – Пыжик оскалил зубы, как Джульбарс. – Для интереса! Вот зачем! – И вдруг лицо его повеселело, глаза заблестели, радостная улыбка раздвинула губы. – Ну, сто дураков! Ну, хоть двести даже! Ну и что? Ну, а дальше? Тайна-то ведь не раскрыта? Нет! Мы же всё равно ещё не знаем, кто разыграл нас! И почему именно нас, – тоже непонятно. Значит, – он сделал паузу, молча посмотрел на всех и решительно надвинул кепку на нос, – я остаюсь! Выясню всё… один! Если никто не останется!
– Почему никто, Пыжик? Я остаюсь с вами! – послышался голос Марго.
– И я!
– И я!
– И я!
– А мне, – сказала Инночка, – всё равно нечего делать.
Мы двинулись к памятнику Зои. Но хотя работы экспедиции продолжались, настроение у всех было, видимо, такое же, как у меня. А моё, скажу честно, определённо испортилось. Мне показалось, что и солнце светит после появления вокарудотса уже не так, да и всё в парке стало вроде невесёлым, как дождливая, осенняя ночь.
Молча мы прошли танцевальную площадку, молча миновали розарий, также молча промаршировали по аллее Героев Советского Союза. И только когда над пушистой зеленью молодых лип показалась бронзовая голова самой храброй девушки, Пыжик сказал, как бы разговаривая сам с собою:
– Но только это не наши ребята… Почерк мировой… И опять же – ни одной ошибки в письмах… Нет, честное пионерское, это всё-таки самая настоящая тайна.
Облака плыли над бронзовыми плечами Зои, пепельно-сизые голуби вились над её головой, опускаясь на бронзовые волосы, на закинутую за плечи винтовку. Зоя стояла повернув голову в нашу сторону. Она смотрела на экспедицию таким спокойным и твёрдым взглядом, что мне захотелось остановиться, и что-нибудь сказать ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75