- Дерьмо собачье, - промолвил Тагоми. - Мне с вами не о чем говорить.
- Так не ведут себя цивилизованные индивидуумы, - сказал консул. - Вы
так говорите по злобе, чтобы отомстить. Там, где место простой
формальности, без вовлечения личностных моментов. - Он швырнул сигарету на
пол коридора, затем развернулся и быстро зашагал к лифту.
- Забирайте с собою и вашу дрянную смердящую сигарету, - бросил ему
не очень громко вслед Тагоми, но консул уже зашел за угол.
- Сам ведет себя как ребенок, - сказал Тагоми, обращаясь к Рамсэю. -
Вы стали свидетелем возмутительного детского поведения. - Он нетвердой
походкой направился к себе в кабинет. Дышать стало нечем. Боль пронзила
всю левую руку, и в то же самое время какая-то гигантская открытая ладонь
сдавила и расплющила ему ребра. Он только и успел сказать "Уф". И увидел
перед своими глазами не ковер на полу, а сноп взметнувшихся во все стороны
красных искр.
- Помогите, мистер Рамсэй, - взмолился он. Но сам не услышал этих
слов. - Пожалуйста. Он всплеснул руками, споткнулся и, падая, успел
схватиться в кармане пальто за серебряный треугольник, вещицу, которую
убедил его взять мистер Чилдэн. Не спасла она меня, подумал он. Не
помогла. Несмотря на все мои старания.
Тело его ударилось о пол - сначала ладонями и коленями, он стал
ловить ртом воздух, затем увидел ковер у своего носа. Рамсэй что-то
невразумительно бормотал, стараясь сохранить самообладание.
- У меня небольшой сердечный приступ, - удалось еще сказать Тагоми.
Возле него уже суетилось несколько человек, уложившие его на кушетку
в кабинете.
- Не волнуйтесь, сэр, - произнес кто-то из них.
- Сообщите жене, пожалуйста, - попросил Тагоми.
Вскоре он услышал завывание на улице сирены скорой помощи. Люди
входили в кабинет и выходили, создавая вокруг него суматоху. Его укрыли
одеялом, сняли галстук, расстегнули воротник рубахи.
- Мне теперь лучше, - произнес Тагоми. Лежать ему было удобно, он
даже и не пытался пошевелиться. Все равно, карьере моей конец, решил он.
Несомненно, генеральный консул поднимет страшнейший гвалт. Будет
жаловаться на неучтивость. И, наверное, правильно сделает, если
пожалуется. Все равно, дело сделано. Насколько я был способен, со своей
стороны. Остальное - дело Токио и группировок в Германии. Борьба, в любом
случае, без моего участия.
А я-то считал, что это всего лишь пластмассы, подумал он. Важный
коммерсант в области изготовления пресс-форм. Оракул догадался и дал мне
ниточку, но...
- Снимите с него рубаху, - раздался внушительный голос, не терпящий
ни малейших возражений. Это несомненно врач миссии, Тагоми улыбнулся. Тон
голоса - это самое главное.
Можно вот это, захотелось узнать мистеру Тагоми, быть ответом? И я,
мое сознание, должно этому подчиниться.
Что там последнее сообщил мне Оракул? В ответ на вопрос, заданный
ему, когда на полу кабинета лежали двое мертвых или умирающих? Гексаграмма
61. "Внутренняя правда". Звери и птицы не обладают разумом. Не очень-то
убедительно. Это я. Книга имеет ввиду меня. Я никогда не приду к полному
пониманию - такова природа таких существ. Или... это и есть внутренняя
правда, то, что происходит со мной сейчас?
Я подожду. Что же это. Наверное, это и то, и другое.
В этот вечер сразу же после вечерней раздачи пищи, к камере Фрэнка
Фринка подошел служащий полиции, открыл дверь и велел ему забирать свои
вещи в дежурном помещении.
Вскоре Фринк был уже на тротуаре перед полицейским участком на
Кэрни-стрит, в толпе спешивших мимо него прохожих. Среди громыханью
автобусов, сигналов автомобилей, криков водителей велокэбов. Было холодно.
Перед каждым зданием пролегли длинные тени. Фрэнк постоял какое-то
мгновенье и затем машинально присоединился к группе пешеходов,
собравшихся, чтобы перейти улицу на перекрестке.
Арестовали меня совершенно без причины, подумал он. Без какой-либо
цели. А затем точно таким же образом и выпустили.
Ему ничего не объяснили, просто отдали узел с одеждой, бумажником,
часами, очками, личными предметами и занялись приведенным в участок
подвыпившим немолодым мужчиной.
То, что меня отпустили - чудо. Какая-то счастливая случайность. По
правде говоря, я уже должен был быть на борту самолета, следующего в
Германию. Для уничтожения.
Он все никак не мог в это поверить. Как в свой арест, так и в
освобождение. Все казалось каким-то нереальным. Он брел мимо закрытых
магазинов, наступал на мусор, который гнал по тротуару ветер.
Новая жизнь. Как будто родился во второй раз. Как будто - черт
побери, не как будто, а просто родился!
Кого мне благодарить? Помолиться, может быть?
И о чем молить?
Я хочу понять, сказал он себе, проходя по шумным вечерним улицам,
мимо неоновых реклам, мимо баров на Грен-авеню, их дверей которых гремела
музыка. Я хочу постичь. Должен.
Но он знал также и то, что это ему никогда не удастся. Где-то в самом
углу разума мелькнула мысль - назад, к Эду. Мне надо вернуться в
мастерскую, спуститься вниз, в тот самый подвал. Взять в руки инструменты,
которые я оставил, и продолжать изготовлять украшения, вот этими своими
руками. Работая и не думая, не поднимая головы и не пытаясь понять. Я
должен все время быть чем-то занятым. Я должен производить целые груды
украшений.
Он быстро шел, квартал за кварталом, по городу, на который все больше
опускалась ночная тьма. Стараясь изо всех сил как можно быстрее оказаться
в том месте, где все было для него ясно, туда, где он был до сих пор.
Когда Фрэнк спустился по ступенькам в подвал, то увидел, что Маккарти
сидит за верстаком и ужинает. Два бутерброда, термос чая, банан, несколько
печений. Широко открыв рот от изумления, он задержался на пороге.
Наконец Эд его заметил и повернулся в его сторону.
- А я-то думал, что тебя уже нет в живых, - сказал он и стал жевать
дальше, проглотил, откусил еще.
Рядом с верстаком Эда был включен небольшой электрический калорифер.
Фрэнк подошел к нему и, нагнувшись, стал отогревать руки.
- Я очень рад, что ты вернулся, - сказал Эд. Он дважды похлопал
Фрэнка по спине, затем снова принялся за бутерброды. Больше он ничего не
сказал. Только и было слышно жужжание вентилятора калорифера и звуки
челюстей Эда.
Положив пальто на стул, Фрэнк набрал горсть незавершенных серебряных
сегментов и прошел с ними к полировальному станку. Одел на шпиндель
суконный круг, включил двигатель; смазал круг полировочной пастой, одел
маску, чтобы защитить глаза, а затем, сев на высокий табурет, стал снимать
огненную чешую с сегментов, с одного за другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83