— От вашей империи, — сделал ударение Денис. — А ты вот, уважаемый Костаки Иванович, скажи, как тебе не совестно на рабовладельческие дела ходить со своим мавром?
— А тебе, — не задумываясь парировал Костаки, — как тебе не совестно бедным римлянам головы морочить ложными предсказаниями?
Действительно, что ему ответить? Но и было крайне досадно, что сугубый пацан, эта, с позволения сказать, шмакодявка, делает ему упреки. Он так и высказал Костаки. И что бы вы думали он ответил?
— А разве ты человек? Ты небыль, ты игрушка старого Сикидита. Он на моих глазах тебя слепил из тьфу!
Денис еле сдержался, чтобы не схватить любую вещь — нож, кочергу, подсвечник — и не запустить в дерзкого пиратенка. Но все же сдержался и, съев свой завтрак и запив его соком, он сурово спросил:
— Ты забыл свою Фоти, о которой ты тут столько слез пролил? Не ты ли обязался выяснить точно, не находится ли она в когтях малопочтенного Маврозума?
Костаки подытожил результаты своей разведки и со вздохом побожился на икону Богородицы — там ее нет.
— Может быть, акрит этот чудорашный расскажет, он должен был узнать, нет ли ее у кесариссы… Этот с усиками, с бородкой, как его зовут? Ласкарь? Вот, кстати, и он. Денис заметил, что люди двенадцатого столетия по сравнению с его современниками очень простодушны, прямолинейны. Им хорошо — они пляшут и поют, у них неудача — она отражается и в походке, и в манерах, и в выражении лица.
— Нету ее нигде, — уныло сказал Ласкарь. — Я уж одну особу надежную из личных покоев кесариссы разыскал… Уж, как говорится, золотил ее, золотил! Хотя с моими-то доходами…
Завтракать он категорически не сел, вероятно, счел Ферруччи и Костаки не подходящей для себя компанией. Снял камилавку и горестно чесал редковатый свой затылок.
— Только к павликианам, — сказал Костаки. — Эти могут все.
Ласкарь немедленно оживился, подкрутил ус, разве вы забыли, дед его был павликианин! Утверждают, что здесь, в столице, они, как муравьи, пронизали все поры. Денис же из учебных воспоминаний смог выудить только то, что они однажды чуть власть не захватили и что учение их основывается на доктрине апостола Павла: «Кто не работает, тот не ест».
— Да, да! — с пылом подтвердил Ласкарь. — Кто не работает, тот не ест!
«Что же ты-то, в таком случае, — подумал Денис, — околачиваешься здесь без дела, когда твои земляки в поте лица убирают урожай?» Он начинал все более скептически относиться к Ласкарю, как до этого к Фармацевту.
— Помните, синьор? — заметил Ферруччи. — Я вам рассказывал, что у меня знакомый есть один, профессиональный клеветник?
И так как все засмеялись, он улыбнулся сам.
— Не будем придираться к устаревшим званиям. Скажем, бывший профессиональный клеветник, теперь-то он пенсионер. Он знает тут все лазы. Он даже обещает провести, куда бы вы думали? К самому главному их оракулу, если можно так сказать, который зовется Матерь Правды.
5
За площадью Тавра, за Халкопратами, то есть за лавками медников и мастерскими всяческих умельцев, на пологом холме располагается Ксиролоф — самый населенный квартал Второго Рима. Когда при начале династии Комнинов все были полны надежд на обновление и богатую жизнь, древние лачужки и хибарки Ксиролофа революционно снесли, воздвигли импозантные жилища в четыре-пять этажей и принялись сдавать квартиры. С тех пор надежды развеялись, здания обветшали, памятники побед облупились, но все равно, сказать, я живу на Ксиро-лофе значило причислить себя к самой местной элите.
Элиту и ожидал увидеть Денис, когда Ферруччи вел его, а с ним бравых его спутников Ласкаря и Костаки к профессиональному клеветнику домой.
Вместо этого он увидел прозаическую семиэтажку, чуть не загородившую собой колонну Ксиролоф, унылый памятник забытым победам. Нелепый и огромный дом был похож на муравейник или, скорее, на осиное гнездо. Множество наружных лестниц-пандусов украшали его стены, а по ним взад-вперед сновали всевозможные патриции в хламидах, турки в чалмах, кормилицы с младенцами, торговки с корзинками…
Денис удивился: вот тебе и терем-теремок! Чем не московская коммуналочка?
Жилище заслуженного клеветника находилось на предпоследнем этаже, до него добрались, несколько раз обойдя весь дом по пандусам снаружи.
— Вот мы где проживаем! — приветствовал их Тел-хин, который с раннего утра занимался только тем, что поджидал гостей. Как полноправный римский гражданин, он где-то и стригся бесплатно, да еще и духами его прыскали. Он поминутно заглядывал на себя в тусклое медное зеркало на стене и приглаживал пробор ладонью. — Вот мы где проживаем!
Это была обширная комната с низкими сводами, полутемная, хотя на улице сиял ослепительный день и рябило недалекое море. Посреди комнаты красовался толстенный столб, предназначенный, очевидно, чтобы подпирать ненадежный потолок.
— А вот мои клеветничата и клеветничихи! — указал Телхин широким жестом.
Вдоль стен прямо на пол были положены ватные матрасики и лохмотья, на которых возились дети разного калибра, но все похожие румяными и довольными жизнью лицами на папашу Телхина. Запах царил здесь густой, Ласкарь, самый барственный из всех спутников Дениса, сморщил нос и закрутил усы. Двое самых маленьких телхинят, которые бегали совсем голышом, ухитрились одновременно напустить две лужи.
— Фемиста, Фемиста! — воззвал Телхин. — Это моя старшая дочь, — пояснил он. Забери ребят да подотри здесь! Так получилось, — продолжал он объясняться перед Денисом, которого он, очевидно, считал очень важным лицом и не переставал перед ним расшаркиваться. — Так получилось, что один из этих пострелов наш внук, а другой — наш собственный сын, хе-хе-хе!
Ясно, что оставаться долго или гостить здесь было ни к чему, и Телхин, набросив на себя и красиво перекинув через плечо поданную дочерью патрицианскую хламиду, повел пришельцев наружу.
Клеветнику и не пришлось долго растолковывать цель их прихода. Цокнув языком, он сказал, что павликиан теперь найти непросто. Павликиане попрятались после кровавых гонений, которым подверг их покойный василевс.
Тогда с молчаливого согласия Дениса квартирмейстер Ферруччи вручил клеветнику кошелечек с серебром, который тот безоговорочно принял, несмотря на свою римскую гордость. Такие кошелечки были заготовлены Ферруччи на разные случаи жизни, а деньги были из тех, которые Мануил завещал своему целителю.
— Приготовьтесь, будем идти долго, — предупредил Телхин.
И они пересекли угрюмый форум Быка с позеленевшими истуканами олимпийских богов, вывезенными из Греции. Среди рыночных амбаров и торговых конюшен они отыскали наглухо заколоченный вход в пустую цистерну Бона. Впрочем, забит он был для кого угодно, только не для Телхина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162