— Ну, в чем дело? Я рад, что вы не имеете на меня сердца…
— Рабби… — начал было Иона, но суровый Иегудиил тотчас же грубо перебил его.
— Погоди… — сказал он. — Ты начнешь вертеть языком и так, и эдак, а надо действовать напрямки… Вот что, рабби: ты ушел от повстанцев — это твое дело: насильно мил не будешь. Мы приходили к тебе в Назарет, чтоб сговориться действовать сообща — ты опять не захотел. Это опять твое дело. Теперь повстанцы послали сказать тебе: не мешай нам…
— Да чем же я вам мешаю? — удивился Иешуа.
— Народ наш измельчал духом… — сурово сказал Иегудиил. — Не сказки ему рассказывать надо, а говорить о крови и железе. Если ты не хочешь помогать нам, то хоть не мешай и не заставляй нас дважды повторять тебе это предостережение… Нам и без того, ты знаешь, трудно…
— Я творю только волю Пославшего меня… — сказал он тихо, но твердо. — И вас зову я обратиться от зла к добру…
— Сладкими словами можно побеждать женщин, но нельзя победить ни римлян, ни наших богачей… — грубо засмеялся Иегудиил. — Только меч освободит нас…
— Поднявший меч от меча и погибнет… — задумчиво отвечал Иешуа. — Что сталось с делом Маккавеев? Где ваш Иуда Галонит?.. Не нужна Господу для победы десница человеческая…
Грубое, все в жестких черных волосах лицо Иегудиила исказилось гневом.
— Мы не в синагоге, чтобы спорить о божественном… — сказал он грубо. — Мы передали тебе предупреждение повстанцев, а там гляди сам. Идем, Иона… Шелом!..
Повстанцы быстро скрылись в чаще олеандров, а Иешуа подошел к поджидавшим его крестителям.
— Ну, вот и хорошо, что мы повидались… — тепло сказал он. — Идите, возвестите всем, что вы здесь видели: слепые духом — прозревают, прокаженные душой — очищаются, спавшие в гробах — воскресают и, — голос его дрогнул, — не законники, но нищие благовествуют…
И он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы…
XXV
Манасия тосковал по Мириам нестерпимо. Во время праздника Ханукка, что празднуется в конце месяца Кислева, в память победы Маккавея над дерзким Антиохом Епифаном, и освящения храма, оскверненного этим язычником, по городу пронесся слух, что Мириам вернулась. Манасия бросился на поиски ее, но нигде ее не было. И, весь точно отравленный, он снова спрятался у себя. А город горел бесчисленными огнями: в честь праздника в каждой семье горела ханукия, подсвечник о девяти светильниках…
Прошли еще недели. Душа болела нестерпимо. Как-то нечаянно сошелся он в это время с Никодимом, интересные рассказы которого о его странствиях по Диаспоре отвлекали Манасию от его дум. Думы эти, как слепая старая лошадь на мельнице, ходили все по одному и тому же следу, и освободиться от их власти хоть бы на миг было облегчением… Незаметно подошел и месяц Адар, а с ним и праздник Пурим, праздновавшийся в память освобождения иудеев при Ассуэрусе. В эти торжественные дни и в храме, и по всем синагогам торжественно читали книгу Эсфири, но в общем праздник этот уступал в блеске не только празднику Кущей или Пасхе, но даже празднику Ханукка с его радостными огнями…
Наслаждаясь тихим, ясным вешним вечером, похудевший Манасия с Никодимом сидели на кровле дома Никодима. Хмурилась, как всегда, башня Антония, пылал, весь в огне, огромный храм, а прямо через площадь сияла, вся розовая, претория и на фронтоне ее четко выделялись буквы: S. P. Q. R.
— У нас меры ни в чем не знают… — говорил Никодим, сутуло сидя на ковре. — Эллинское образование… Так надо разбирать: что в этом образовании хорошо, возьми, что плохо — отбрось. Под Эфесом есть храм их богини Дианы, и вот эфесяне захотели отдать свой город богине под особое покровительство. Думали, думали, как лучше это сделать, да и порешили протянуть от города до храма длинную веревку, как бы привязав себя и город к храму… Мы можем обойтись и без этого…
На кровле показался старый слуга Никодима.
— Господин, там тебя спрашивает Иешуа назаретский…
— А-а!.. — просиял Никодим всем своим некрасивым лицом. — Очень рад, веди его к нам…
Слуга удалился.
— Что ты? — удивился Никодим, взглянув на Манасию, который вдруг нахмурился и встал.
— Я? Ничего… — рассеянно и хмуро отвечал Манасия. — Мне пора домой…
Он не хотел и не мог видеть человека, за которым ушла Мириам.
— Жаль, это интересный человек… — сказал Никодим. — Побеседовали бы…
— Как-нибудь в другой раз… — отвечал Манасия. — А теперь, право, мне лучше идти…
Никодим со сдержанным удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал. Манасия простился… На лестнице он встретился с Иешуа, который, увидев его богатый наряд и не помня их короткой беседы на площади у фонтана, только молча поклонился ему…
Никодим радушно встретил гостя, усадил его на мягкие подушки и ласково посмотрел в его, как всегда, точно чего-то стыдящиеся глаза.
— Давненько не видал я тебя, рабби… — сказал он. — Где побывал? Что делал? Тут по городу слухи ходили, что ты пошел по следам Иоханана и посвящаешь в новую жизнь через обливание на Иордане…
— Нет, я там не был… — сказал Иешуа и вдруг решительно поднял на Никодима глаза. — Я думаю теперь, что вообще это… пустое…
С Никодимом хотелось говорить правдиво и до конца.
— Вот как!.. Почему же ты так думаешь?..
— Да потому что, если внутри у человека ничего нет, так ничего вода ему и не даст, а если есть, так ни на что она не нужна… — сказал Иешуа. — Ну, облился, дело это не хитрое, а там опять за прежнее… Власти греха водой не смоешь. Для того, чтобы войти в царствие Божие, нужно человеку… родиться снова. А тогда и вода не нужна… Что ты на меня как смотришь?
Никодим, в самом деле, смотрел на него во все глаза.
— Скажи правду, рабби: ты, действительно, не знаешь ни по-латыни, ни по-гречески? — проговорил он.
Иешуа усмехнулся.
— Да зачем же я тебя обманывать буду?
— И никогда ты с язычниками об этом не говорил?
— Никогда… — удивленно отвечал Иешуа.
— Так откуда же все это в тебе?!
— Что? О чем ты? Что ты как всполошился?..
— Вот ты говоришь о рождении снова… Откуда взял ты это?
Иешуа пожал плечами.
— Откуда все, от Бога… Я от себя ничего не выдумываю… Да зачем ты смущаешься так? Ты скажи мне… — оживленно спрашивал он Никодима. — Ну да, сперва человек рождается от отца и матери и тогда говорят: он сын такого-то… Но приходит время, когда он рождается вторично, в духе, и тогда он только сын Божий… Потому-то и сказано в Писании нам: вы — боги…
Никодим поднял свою тяжелую голову.
— Если хочешь знать, почему меня так удивили твои слова, — сказал он, — пойдем вниз…
Они спустились в рабочую комнату Никодима… В окна багрово светила потухающая заря. Старый слуга возжег светильники и по высоким стенам заходила огромная тень Никодима, уменьшаясь, увеличиваясь, ломаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Рабби… — начал было Иона, но суровый Иегудиил тотчас же грубо перебил его.
— Погоди… — сказал он. — Ты начнешь вертеть языком и так, и эдак, а надо действовать напрямки… Вот что, рабби: ты ушел от повстанцев — это твое дело: насильно мил не будешь. Мы приходили к тебе в Назарет, чтоб сговориться действовать сообща — ты опять не захотел. Это опять твое дело. Теперь повстанцы послали сказать тебе: не мешай нам…
— Да чем же я вам мешаю? — удивился Иешуа.
— Народ наш измельчал духом… — сурово сказал Иегудиил. — Не сказки ему рассказывать надо, а говорить о крови и железе. Если ты не хочешь помогать нам, то хоть не мешай и не заставляй нас дважды повторять тебе это предостережение… Нам и без того, ты знаешь, трудно…
— Я творю только волю Пославшего меня… — сказал он тихо, но твердо. — И вас зову я обратиться от зла к добру…
— Сладкими словами можно побеждать женщин, но нельзя победить ни римлян, ни наших богачей… — грубо засмеялся Иегудиил. — Только меч освободит нас…
— Поднявший меч от меча и погибнет… — задумчиво отвечал Иешуа. — Что сталось с делом Маккавеев? Где ваш Иуда Галонит?.. Не нужна Господу для победы десница человеческая…
Грубое, все в жестких черных волосах лицо Иегудиила исказилось гневом.
— Мы не в синагоге, чтобы спорить о божественном… — сказал он грубо. — Мы передали тебе предупреждение повстанцев, а там гляди сам. Идем, Иона… Шелом!..
Повстанцы быстро скрылись в чаще олеандров, а Иешуа подошел к поджидавшим его крестителям.
— Ну, вот и хорошо, что мы повидались… — тепло сказал он. — Идите, возвестите всем, что вы здесь видели: слепые духом — прозревают, прокаженные душой — очищаются, спавшие в гробах — воскресают и, — голос его дрогнул, — не законники, но нищие благовествуют…
И он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы…
XXV
Манасия тосковал по Мириам нестерпимо. Во время праздника Ханукка, что празднуется в конце месяца Кислева, в память победы Маккавея над дерзким Антиохом Епифаном, и освящения храма, оскверненного этим язычником, по городу пронесся слух, что Мириам вернулась. Манасия бросился на поиски ее, но нигде ее не было. И, весь точно отравленный, он снова спрятался у себя. А город горел бесчисленными огнями: в честь праздника в каждой семье горела ханукия, подсвечник о девяти светильниках…
Прошли еще недели. Душа болела нестерпимо. Как-то нечаянно сошелся он в это время с Никодимом, интересные рассказы которого о его странствиях по Диаспоре отвлекали Манасию от его дум. Думы эти, как слепая старая лошадь на мельнице, ходили все по одному и тому же следу, и освободиться от их власти хоть бы на миг было облегчением… Незаметно подошел и месяц Адар, а с ним и праздник Пурим, праздновавшийся в память освобождения иудеев при Ассуэрусе. В эти торжественные дни и в храме, и по всем синагогам торжественно читали книгу Эсфири, но в общем праздник этот уступал в блеске не только празднику Кущей или Пасхе, но даже празднику Ханукка с его радостными огнями…
Наслаждаясь тихим, ясным вешним вечером, похудевший Манасия с Никодимом сидели на кровле дома Никодима. Хмурилась, как всегда, башня Антония, пылал, весь в огне, огромный храм, а прямо через площадь сияла, вся розовая, претория и на фронтоне ее четко выделялись буквы: S. P. Q. R.
— У нас меры ни в чем не знают… — говорил Никодим, сутуло сидя на ковре. — Эллинское образование… Так надо разбирать: что в этом образовании хорошо, возьми, что плохо — отбрось. Под Эфесом есть храм их богини Дианы, и вот эфесяне захотели отдать свой город богине под особое покровительство. Думали, думали, как лучше это сделать, да и порешили протянуть от города до храма длинную веревку, как бы привязав себя и город к храму… Мы можем обойтись и без этого…
На кровле показался старый слуга Никодима.
— Господин, там тебя спрашивает Иешуа назаретский…
— А-а!.. — просиял Никодим всем своим некрасивым лицом. — Очень рад, веди его к нам…
Слуга удалился.
— Что ты? — удивился Никодим, взглянув на Манасию, который вдруг нахмурился и встал.
— Я? Ничего… — рассеянно и хмуро отвечал Манасия. — Мне пора домой…
Он не хотел и не мог видеть человека, за которым ушла Мириам.
— Жаль, это интересный человек… — сказал Никодим. — Побеседовали бы…
— Как-нибудь в другой раз… — отвечал Манасия. — А теперь, право, мне лучше идти…
Никодим со сдержанным удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал. Манасия простился… На лестнице он встретился с Иешуа, который, увидев его богатый наряд и не помня их короткой беседы на площади у фонтана, только молча поклонился ему…
Никодим радушно встретил гостя, усадил его на мягкие подушки и ласково посмотрел в его, как всегда, точно чего-то стыдящиеся глаза.
— Давненько не видал я тебя, рабби… — сказал он. — Где побывал? Что делал? Тут по городу слухи ходили, что ты пошел по следам Иоханана и посвящаешь в новую жизнь через обливание на Иордане…
— Нет, я там не был… — сказал Иешуа и вдруг решительно поднял на Никодима глаза. — Я думаю теперь, что вообще это… пустое…
С Никодимом хотелось говорить правдиво и до конца.
— Вот как!.. Почему же ты так думаешь?..
— Да потому что, если внутри у человека ничего нет, так ничего вода ему и не даст, а если есть, так ни на что она не нужна… — сказал Иешуа. — Ну, облился, дело это не хитрое, а там опять за прежнее… Власти греха водой не смоешь. Для того, чтобы войти в царствие Божие, нужно человеку… родиться снова. А тогда и вода не нужна… Что ты на меня как смотришь?
Никодим, в самом деле, смотрел на него во все глаза.
— Скажи правду, рабби: ты, действительно, не знаешь ни по-латыни, ни по-гречески? — проговорил он.
Иешуа усмехнулся.
— Да зачем же я тебя обманывать буду?
— И никогда ты с язычниками об этом не говорил?
— Никогда… — удивленно отвечал Иешуа.
— Так откуда же все это в тебе?!
— Что? О чем ты? Что ты как всполошился?..
— Вот ты говоришь о рождении снова… Откуда взял ты это?
Иешуа пожал плечами.
— Откуда все, от Бога… Я от себя ничего не выдумываю… Да зачем ты смущаешься так? Ты скажи мне… — оживленно спрашивал он Никодима. — Ну да, сперва человек рождается от отца и матери и тогда говорят: он сын такого-то… Но приходит время, когда он рождается вторично, в духе, и тогда он только сын Божий… Потому-то и сказано в Писании нам: вы — боги…
Никодим поднял свою тяжелую голову.
— Если хочешь знать, почему меня так удивили твои слова, — сказал он, — пойдем вниз…
Они спустились в рабочую комнату Никодима… В окна багрово светила потухающая заря. Старый слуга возжег светильники и по высоким стенам заходила огромная тень Никодима, уменьшаясь, увеличиваясь, ломаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94