Они ищут вождя…
Старейшины зашептались: Никодим слишком уж открыто шел вразрез со всеми. Его правоверие возбуждало в последнее время все большее и большее сомнение. Каиафа мягко остановил Никодима:
— Мы должны иметь суждения о галилеяне только как о мэсит, Никодим… — сказал он. — Дело о царе иудейском разберет прокуратор… Хотя в оценке этой новой смуты нашей мнения достопочтенных старейшин и расходятся, — обратился он к собранию, — но в общем мы все же должны признать, что самый факт смуты и помимо мятежа отмечен всеми. Может быть, целесообразнее всего было бы арестовать галилеянина и допросить лично. В самом деле, у нас слишком склонны делать из комара верблюда.
— Конечно, арестовать… — сказал Иезекиил. — А там видно будет…
— Да, да… — раздались со всех сторон голоса. — И допросить самим…
— Но я, во всяком случае, решительно восстаю против публичного ареста… — заявил Элеазар. — Народ все же любит его, и возможны серьезные беспорядки… А тогда неизбежно вмешательство римлян, и мы, возможно, потеряем последние остатки власти.
— Ну, любовь народа вещь довольно дешевая… — откровенно зевнул Ханан и кисло поморщился. — Сегодня любит, а завтра камнями побьет…
— Очень возможно… — сказал Каиафа. — Но и я тоже считаю, что лучше сделать все тайно. Но вот тут-то и встает трудность: кто и как найдет его? Конечно, нам лично неудобно принимать участие в его аресте…
— Разумеется… — удерживая отрыжку, которой он страдал, сказал Иезекиил. — Но это затруднение улаживается, кажется, само собой. Ко мне третьего дня явился один из его последователей, уже пожилой человек, обремененный большой семьей и, по-видимому, совершенно нищий. Он, кажется, уже почуял, что в этой затее их назревает перелом, убоялся за последствия и выразил мне свое раскаяние; захотелось выгородить себя заблаговременно. Я отвечал, что раскаяние надо доказать делами, и получил от него согласие в случае надобности помочь нам отыскать смутьяна. Я, конечно, обещал, с моей стороны, помочь его семье. Он устал в блужданиях за миражом, и его пленяет мысль устроиться на грешной земле со своими ребятами попрочнее… Я приказал ему на всякий случай придти сюда. Может быть, вы хотите выслушать его теперь же?
— Ну, что же? Прекрасно… — сказал Каиафа, слегка ударил в ладоши и, когда в дверях показался слуга, спросил: — Здесь этот… как его?..
— Иуда… — подсказал Иезекиил. — Иуда Кериот…
— Здесь… — отвечал слуга. — Дожидается…
— Введи его сюда… — распорядился Каиафа и, когда слуга вышел, обратился ко всему собранию: — А, в самом деле, прав, пожалуй, Понтий Пилат: беспокоен наш народ!.. Ни в одном народе под солнцем не сильна так мечта о несбыточном…
— Да, мы вечные мятежники… — отвечал кто-то с конца стола. — Мы не приемлем грешной земли и рвемся в несбыточное вот уже тысячелетия…
— И если когда воссияет на земле Божественная правда, — тихо сказал Никодим, — то это будет через нас…
— Ну, этого я там не знаю… — засмеялся Иезекиил. — А что голову мы себе сломаем, в конце концов, в этом я сомневаюсь все меньше и меньше. И думается мне, развязка уже недалека…
— Много раз мы ее ломали, а она все отрастает вновь… — заметил кто-то.
— Вот это-то и избаловало наш народ… — дремотно сказал Ханан. — Но может случиться, что голову отшибут нам уже раз навсегда. Поэтому-то и надо таких молодчиков, которые подкапываются под самые корни народа, поскорее делать безвредными…
Слуга пропустил вперед смущенного, растерянного Иуду.
— Да благословит вас Бог, достопочтенные старцы… — начал он сейчас же от двери кланяться. — Да продлит Господь ваши дни…
— Вот почтенный Иезекиил поведал нам, что ты принес ему раскаяние в своих заблуждениях и что ты готов помочь нам вернуть и других на путь закона… — сказал ему Каиафа. — Не так ли? Ну, вот… И мы постановили задержать вашего наставника, чтобы лично допросить его о его вероучении…
— Он ничему дурному не учит… — поспешно сказал Иуда. — Нет, ничего злого я не слыхал от него… Но люди перетолковывают его слова и так, и эдак, многие побросали семьи свои и хозяйства, чтобы ходить с ним, и все приходит в расстройство. А зла от него нет…
— А разве не выдает он себя за машиах? — спросил маленький Маргалот и оглянулся за одобрением на Ханана.
— Есть такие, которые принимают его за машиах… — с бьющимся сердцем сказал Иуда, чувствуя, как ему стало жарко. — Но сам он… нет, я не слыхал, чтоб он говорил так о себе…
Голова его кружилась, и он не совсем понимал то, что он говорит.
— Мы рады слышать это… — мягко сказал Каиафа. — И мы не мыслим против него зла. Мы верим, что он от чистого сердца желает людям добра, но заблуждается, не зная писаний… Но мы, пастыри народа, не можем закрывать глаза на эту смуту. И вот мы решили задержать его и допросить обо всем подробно. Иезекиил говорит нам, что ты согласился помочь нам найти смутьяна — где-нибудь поукромнее, чтобы не было излишнего шума и всяких пересудов. Но, повторяю, злого против него мы не мыслим. Можешь ли ты помочь нам в этом деле?
— Хорошо… Я… помогу… — глотая слюни, отвечал Иуда и стал торопливо объяснять: — Устал я… И многие устали… Когда впервые услышал я его, мне показалось, что вот еще немного, он сделает что-то чудесное для нас, бедняков, и все будет по-хорошему… Но вот прошел и год, и два, и три, а ничего не приходит, и всем стало только еще тяжелее, и он стал говорить, что бедные всегда будут… Вот и горько стало… А у меня семья…
— О семье твоей не беспокойся… — сказал Иезекиил. — О ней мы уже имели суждение. Действительно, ты вон уже седой и пора тебе подумать о детях. Не все бегать из города в город и из селения в селение неизвестно зачем… И вот во имя Господне мы решили помочь тебе встать на ноги… Вот тут, — встав, он протянул Иуде кожаный кошель с серебром, — некоторая сумма, которая даст тебе возможность купить себе домик и поле небольшое. И трудитесь во славу Божию. Ты, человек неглупый, понял вот, что три года ты истратил напрасно и только семью еще больше разорил — надо, чтобы и другие поняли это…
— Благодарю… — униженно кланяясь, повторял Иуда. — Слушаю… Всей душой буду служить вам… Что же, хорошими словами детей не накормишь, жена моя права… Буду служить вам до гроба…
— Прекрасно… — сказал Каиафа. — Но не нужно медлить с этим делом. Как улучишь удобную минутку, чтобы указать нам его, спеши к нам, и мы примем свои меры. А теперь гряди с миром…
Бормоча слова благодарности и все кланяясь. Иуда попятился в двери, наткнулся на стену, испугался, сконфузился и торопливо скрылся.
— Но, старейшины, — обратился рабби Каиафа к собранию, — у меня возникло сомнение: подсуден ли он нам? Ведь он галилеянин, и, как такового арестовав, его следовало бы направить к Ироду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Старейшины зашептались: Никодим слишком уж открыто шел вразрез со всеми. Его правоверие возбуждало в последнее время все большее и большее сомнение. Каиафа мягко остановил Никодима:
— Мы должны иметь суждения о галилеяне только как о мэсит, Никодим… — сказал он. — Дело о царе иудейском разберет прокуратор… Хотя в оценке этой новой смуты нашей мнения достопочтенных старейшин и расходятся, — обратился он к собранию, — но в общем мы все же должны признать, что самый факт смуты и помимо мятежа отмечен всеми. Может быть, целесообразнее всего было бы арестовать галилеянина и допросить лично. В самом деле, у нас слишком склонны делать из комара верблюда.
— Конечно, арестовать… — сказал Иезекиил. — А там видно будет…
— Да, да… — раздались со всех сторон голоса. — И допросить самим…
— Но я, во всяком случае, решительно восстаю против публичного ареста… — заявил Элеазар. — Народ все же любит его, и возможны серьезные беспорядки… А тогда неизбежно вмешательство римлян, и мы, возможно, потеряем последние остатки власти.
— Ну, любовь народа вещь довольно дешевая… — откровенно зевнул Ханан и кисло поморщился. — Сегодня любит, а завтра камнями побьет…
— Очень возможно… — сказал Каиафа. — Но и я тоже считаю, что лучше сделать все тайно. Но вот тут-то и встает трудность: кто и как найдет его? Конечно, нам лично неудобно принимать участие в его аресте…
— Разумеется… — удерживая отрыжку, которой он страдал, сказал Иезекиил. — Но это затруднение улаживается, кажется, само собой. Ко мне третьего дня явился один из его последователей, уже пожилой человек, обремененный большой семьей и, по-видимому, совершенно нищий. Он, кажется, уже почуял, что в этой затее их назревает перелом, убоялся за последствия и выразил мне свое раскаяние; захотелось выгородить себя заблаговременно. Я отвечал, что раскаяние надо доказать делами, и получил от него согласие в случае надобности помочь нам отыскать смутьяна. Я, конечно, обещал, с моей стороны, помочь его семье. Он устал в блужданиях за миражом, и его пленяет мысль устроиться на грешной земле со своими ребятами попрочнее… Я приказал ему на всякий случай придти сюда. Может быть, вы хотите выслушать его теперь же?
— Ну, что же? Прекрасно… — сказал Каиафа, слегка ударил в ладоши и, когда в дверях показался слуга, спросил: — Здесь этот… как его?..
— Иуда… — подсказал Иезекиил. — Иуда Кериот…
— Здесь… — отвечал слуга. — Дожидается…
— Введи его сюда… — распорядился Каиафа и, когда слуга вышел, обратился ко всему собранию: — А, в самом деле, прав, пожалуй, Понтий Пилат: беспокоен наш народ!.. Ни в одном народе под солнцем не сильна так мечта о несбыточном…
— Да, мы вечные мятежники… — отвечал кто-то с конца стола. — Мы не приемлем грешной земли и рвемся в несбыточное вот уже тысячелетия…
— И если когда воссияет на земле Божественная правда, — тихо сказал Никодим, — то это будет через нас…
— Ну, этого я там не знаю… — засмеялся Иезекиил. — А что голову мы себе сломаем, в конце концов, в этом я сомневаюсь все меньше и меньше. И думается мне, развязка уже недалека…
— Много раз мы ее ломали, а она все отрастает вновь… — заметил кто-то.
— Вот это-то и избаловало наш народ… — дремотно сказал Ханан. — Но может случиться, что голову отшибут нам уже раз навсегда. Поэтому-то и надо таких молодчиков, которые подкапываются под самые корни народа, поскорее делать безвредными…
Слуга пропустил вперед смущенного, растерянного Иуду.
— Да благословит вас Бог, достопочтенные старцы… — начал он сейчас же от двери кланяться. — Да продлит Господь ваши дни…
— Вот почтенный Иезекиил поведал нам, что ты принес ему раскаяние в своих заблуждениях и что ты готов помочь нам вернуть и других на путь закона… — сказал ему Каиафа. — Не так ли? Ну, вот… И мы постановили задержать вашего наставника, чтобы лично допросить его о его вероучении…
— Он ничему дурному не учит… — поспешно сказал Иуда. — Нет, ничего злого я не слыхал от него… Но люди перетолковывают его слова и так, и эдак, многие побросали семьи свои и хозяйства, чтобы ходить с ним, и все приходит в расстройство. А зла от него нет…
— А разве не выдает он себя за машиах? — спросил маленький Маргалот и оглянулся за одобрением на Ханана.
— Есть такие, которые принимают его за машиах… — с бьющимся сердцем сказал Иуда, чувствуя, как ему стало жарко. — Но сам он… нет, я не слыхал, чтоб он говорил так о себе…
Голова его кружилась, и он не совсем понимал то, что он говорит.
— Мы рады слышать это… — мягко сказал Каиафа. — И мы не мыслим против него зла. Мы верим, что он от чистого сердца желает людям добра, но заблуждается, не зная писаний… Но мы, пастыри народа, не можем закрывать глаза на эту смуту. И вот мы решили задержать его и допросить обо всем подробно. Иезекиил говорит нам, что ты согласился помочь нам найти смутьяна — где-нибудь поукромнее, чтобы не было излишнего шума и всяких пересудов. Но, повторяю, злого против него мы не мыслим. Можешь ли ты помочь нам в этом деле?
— Хорошо… Я… помогу… — глотая слюни, отвечал Иуда и стал торопливо объяснять: — Устал я… И многие устали… Когда впервые услышал я его, мне показалось, что вот еще немного, он сделает что-то чудесное для нас, бедняков, и все будет по-хорошему… Но вот прошел и год, и два, и три, а ничего не приходит, и всем стало только еще тяжелее, и он стал говорить, что бедные всегда будут… Вот и горько стало… А у меня семья…
— О семье твоей не беспокойся… — сказал Иезекиил. — О ней мы уже имели суждение. Действительно, ты вон уже седой и пора тебе подумать о детях. Не все бегать из города в город и из селения в селение неизвестно зачем… И вот во имя Господне мы решили помочь тебе встать на ноги… Вот тут, — встав, он протянул Иуде кожаный кошель с серебром, — некоторая сумма, которая даст тебе возможность купить себе домик и поле небольшое. И трудитесь во славу Божию. Ты, человек неглупый, понял вот, что три года ты истратил напрасно и только семью еще больше разорил — надо, чтобы и другие поняли это…
— Благодарю… — униженно кланяясь, повторял Иуда. — Слушаю… Всей душой буду служить вам… Что же, хорошими словами детей не накормишь, жена моя права… Буду служить вам до гроба…
— Прекрасно… — сказал Каиафа. — Но не нужно медлить с этим делом. Как улучишь удобную минутку, чтобы указать нам его, спеши к нам, и мы примем свои меры. А теперь гряди с миром…
Бормоча слова благодарности и все кланяясь. Иуда попятился в двери, наткнулся на стену, испугался, сконфузился и торопливо скрылся.
— Но, старейшины, — обратился рабби Каиафа к собранию, — у меня возникло сомнение: подсуден ли он нам? Ведь он галилеянин, и, как такового арестовав, его следовало бы направить к Ироду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94