Даже и не в лечебнице тягостны первые минуты знакомства людей с людьми, и, конечно, Иван Васильич понимал, что ему самому надо найти и указать какую-нибудь общую тему, поэтому он заговорил об электричестве, обращаясь к Ване:
- Простите, не понимаю я вас, Иван Алексеич, почему вы отказались провести к себе наверх свет?.. Посмотрите, какая прелесть!.. Свет ровный, его не замечаешь, - верхний, не беспокоит нервов...
- Почему? Это просто! - улыбнулся Ваня. - Я соскучился за границей по лампе... Там даже в коровниках электричество!
- Вам это не нравится? - ядовито спросил его Иртышов и в ожидании ответа привычно разинул рот и бросил в него какую-то крошку.
- Электричество вводится теперь даже в церквах, - кротко заметил о. Леонид. - Всякий свет от бога.
- Когда я рисую по вечерам, я могу поставить лампу как мне угодно, ответил Худолею Ваня. - Вот почему...
- Вздор! Вздор!.. Зачем настояще говорить вздор!.. - горячо перебила Эмма. - Я не люблю вздор!.. После зафт - мы езжали на Рига! Ну?.. Зачем нам электрич свет?
- Ах, вот как!.. Уезжаете?.. Решено? - обрадованно заволновался Иван Васильич.
Но Ваня только пожал широкими плечами и ответил неопределенно:
- Гм...
- В Риге очень узкие улицы, - вставил Синеоков. - Я там был года три назад.
- О-о-о!.. О-о!.. Узки улиц! - живо откликнулась Эмма. - Вы были Старый Рига!.. Ну?.. Вы не был Новый Рига!..
- Как в Праге, - поддержал Карасек. - Вы не были в Праге? Нет?.. Это есть необыкновенный город - Прага!.. В старой части там тоже есть узкие улицы.
- Наслоение культур, - определил студент очень важно и несколько скучающе.
Один только инженер смотрел исподлобья, имел очень необщительный вид и никак не отозвался на приход Вани с Эммой. У него была длинная голова, длинное лицо, подстриженные ежиком, но мягкие на вид волосы, редкие, темные; робкий подбородок, впалые щеки, висячие усы.
Он сосредоточенно чистил большое красивое яблоко перочинным ножом, и Худолей сказал ему:
- Яблоки вымыты, эпидемий в городе нет, а вы счищаете самый питательный слой!
Инженер посмотрел на него исподлобья, посмотрел на Эмму, покраснел густо и ответил:
- Очень жесткая кожица.
И на худых зябких руках его отчетливо забелели суставы пальцев.
- Это синап, - объяснила ему Прасковья Павловна, ласково прикачнув буклями: - Возьмите другое... Вот - канадский ранет, кожица мягкая...
- Крымские яблоки, они... вообще почему-то хуже северных, - сказал о. Леонид. - Там есть такие, например, - грушовка, анис, белый налив... Изу-ми-тельные!.. Или даже антоновка...
- А вы из какой же это яблочной губернии, отец? - полюбопытствовал Иртышов.
- Отец... Леонид, - вы хотели добавить? - поправил его Иван Васильич.
Иртышов метнул на него игривый косой взгляд и сказал, ни к кому не обращаясь:
- Есть хорошие сады в Орловской губернии, в Карачевском уезде... Есть в Курской, в Воронежской... У иных помещиков под садом до сотни десятин...
И бросил в раскрытый рот одну за другой кряду три крошки.
О. Леонид нервно провел прозрачной рукой по бледно-русой бессильной бороде, вздохнул и спросил Ваню скороговоркой:
- Читал я, что "Тайная вечеря" знаменитая - Леонардо да Винчи попортилась сильно... Вы не видали?
Ваня смутился немного.
- Это в Милане, кажется... Фреска на стене... Разумеется, должна была пострадать... Но я не был в Милане и не видел...
- Не ви-да-ли?.. "Тайной вечери"?.. Как же это вы? - О. Леонид удивился совсем по-детски. - А мне Иван Васильич говорил, что вы были в Италии!..
Эмма расхохоталась весело.
- Милан!.. Ха-ха-ха!.. Там Scala... там о-перный певец, - ну...
Так и осталось непонятным о. Леониду, чем он рассмешил Эмму, потому что ее перебил Ваня, забасив громко:
- "Тайная вечеря" теперь, кажется, реставрирована сплошь... Да, впрочем, зачем и оригинал, когда он всем уже известен по снимкам?.. Не читаете же вы Пушкина в рукописях!..
- Или псалмов Давида по-древнееврейски! - подсказал Иртышов.
- Особенно в наш век фабричного производства! - вставил весело Синеоков.
Он был средних лет, высокий, тонкий, с чуть начавшими седеть черными волосами, в безукоризненной манишке, и вообще щегольски одет.
Была большая бойкость в его лице, в насмешливых глазах и губах, и даже в крупном носе, имевшем способность не изменяться в очертаниях, как бы широко он ни улыбался.
- Наш век фабричного производства в общем - очень гуманный век, этого не забывайте! - поправил его Худолей.
- Особенно для рабочих! - язвительно дополнил Иртышов и охватил колено.
А Карасек, вытянув над столом розовое лицо и правую руку со сверкнувшей запонкой на манжете, почти пропел вдохновенно:
- Когда славянские ручьи сольются во всеславянское море, ка-ка-я обнаружится тогда, господа, гу-маннейшая во всем даже мире славянская душа!.. Я закрываю свои глаза, но вижу как бы в некотором тумане...
- Го-спо-да! - вдруг перебил его студент, томно, но очень решительно. - Разрешите прочесть вам мою последнюю поэму в тринадцати песнях!..
Иван Васильич тревожно задвигался на своем стуле и даже поднялся было, желая отвлечь внимание от студента, но Ваня уже протрубил неосторожно:
- Просим!
А Эмма даже обрадовалась: может быть, это будет весело?
Оживленно она сказала:
- Ах, такой скучный говорят все!.. Читайте, ну!.. - и впилась ожидающим взглядом в Хаджи.
Студент тут же к ней обернул лицо, но глядел на Ваню, явно надеясь, что только он один из всех способен понять его и оценить. Точно с трудом решившись читать, начал он задушевно и негромко, почти шепотом:
ПОЭМА КОНЦА
Песнь первая.
С т о н г а.
Полынчается. - Пепелье. Душу.
Песнь вторая.
К о з л о.
Бубчиги - Козловая - Сиреня... Скрымь солнца.
Песнь третья.
С в и р е л ь г а.
Разломчено - Просторечевье... - Мхи - Звукопас.
Песнь четвертая.
К о б е л ь г о р ь.
Загумло - Свирельжит. Распростите.
- Какой кобель? - серьезно спросил Синеоков.
- Кобель горь! - отчетливо повторил студент и тут же, точно боясь, чтобы не перебили совершенно, зачитал стремительней и певучей:
Песнь пятая.
Б е з в е с т я.
Пойми - пойми - возьмите Душу.
Песнь шестая.
Р а б к о т.
Сом!-а-ви-ка. Сомка!-а-виль-до.
Песнь седьмая.
С м о л ь г а.
Кудрени. Вышлая мораль.
Песнь восьмая.
Г р о х л и т.
Серебрий нить. Коромысля. Брови.
Песнь девятая.
Б у б а я г о р а.
Буба. Буба. Буба.
- Буба, буба, буба! - повторила Эмма и поглядела изумленно на Ваню, а Хаджи продолжал певуче:
Песнь десятая.
В о т!
Убезкраю.
Песнь одиннадцатая.
П о ю т.
У-у-у...
Песнь двенадцатая.
В ч е р а е т.
Ю.
Песнь тринадцатая, песнь конца.
Тут студент плавно провел рукою вправо, потом так же плавно влево, потом сделал рукою тщательный кружок в воздухе и сел на свой стул.
- Все? - притворно серьезно спросил Иртышов.
- Ха-ха-ха! - откинувшись назад, разрешенно захохотала Эмма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104