Плохо говоривший по-русски, он даже и этим недостатком своим пользовался, чтобы не спеша отвечать Федору, очень долго соображать, и считать в уме, и потому не просчитываться. Этой медлительностью он за несколько дней в городе успел уже сильно надоесть Федору, и теперь, когда пришлось с ним рядом ехать на скверной линейке, а не на моторе, потому что "тыри урубля дешевше", Федор уселся к нему спиной и молчал всю дорогу. Молчал и, видимо, дремал, сопел, уронивши голову, и грек, и только когда уже спускались с перевала вниз, и верст двенадцать осталось до городка, и когда начал накрапывать дождь, Кариянопуло, не спеша, развернул свой огромный зонт и, кивая на него Федору, победоносно сказал:
- Ага!
Приехав домой, Федор увидел брата Макара у себя на кухне за самоваром с какой-то бабой, которой раньше не видел. Баба поспешно вышла, а Макар сделал вид еще суровее, чем всегда, когда говорил ему:
- Прямо в отделку дом заскучал без хозяина: месяц цельный! Ну, покрутил с девкой дня три, - куда ее больше? - и на место!
Удивился Федор:
- Это ты об своей девке говоришь или об ком?
- Нет, это насчет тебя я... Обо мне тебе тоски быть не может... Баба ко мне заходила, ты видел... Хорошо, заходила... А теперь ты ее видишь? Теперь она брысь! Вот как с бабами надо... А не то что по месяцу с ней кружить... И личность себе обрил, все одно, как стрюцкий: узнать нельзя.
- Это ты значит об жене моей так? - изумился Федор.
Макар свистнул:
- Вон куда поехало, - же-на!
- Посвисти!.. Я тебе так свистну!
Федор сказал это тихо, но настолько серьезно, что Макар кашлянул в кулак, отодвигаясь и бормоча:
- Три письма тебе было, окромя газет, за это время... И тот еще раза четыре заходил, - Гречулевич... Я, говорит, ему, стерве этакому, покажу закон!.. Это тебе, стало быть...
Федор, знавший, зачем приходил Гречулевич, искренне удивился:
- Ну и дураков тут у вас развелось за это время: коловоротом не провернешь.
Аккуратно сложенные на столе письма были все деловые, насчет поставок камня, и годились теперь, чтобы прочитал их Кариянопуло, который остался отдохнуть у своего знакомого, тоже грека, Яни Мончакова, пекаря.
Есть что-то в доме, который сам для себя строил, чуть-чуть жуткое. По-особому пахнут половицы, по-особому глядят просветы у окон и дверей; каждый изгиб карниза, выведенного по шаблону штукатуром, имеет какой-то неповторяемый смысл.
Теперь, когда Федор приехал продавать свой дом, он чувствовал это сильнее, чем раньше, и все вспоминалось с горечью, как месяц назад он проезжал мимо дома в автомобиле с Натальей Львовной и показывал его издали, а она все никак не могла разобрать, какой, и спрашивала нелюбопытно:
- Вон тот, с фронтоном?.. Нет?.. Желтенький?.. Нет?.. Какой же?.. А-а, железная крыша!.. Ну, у вас тут лучше крыть черепицей, а то под железом очень жарко!.. - даже не спросила его, сколько комнат, а у него при постройке каждая доска прошла через зоркий хозяйский глаз, и знал он, почему крыл не черепицей, а железом.
Теперь обошел он все комнаты уже не как хозяин, а как продавец; заглянул в кладовые. Покупатель на дом был - сосед-винодел, Архип Никитыч, но мог купить дом и Кариянопуло...
Почему-то тревожил Макар: он не отходил от него, он приглядывался сбоку к каждому его движению прищуром тяжелых глаз и время от времени говорил:
- Не промотано, не пропито, - куда хочешь зиркай!.. Макар, - он, брат, беречь умеет!
Приход Кариянопуло, разузнавшего, что нужно, у Яни, не изумил Макара: мало ли греков приходило по делу? Однако Федор с первого слова заспешил с ним куда-то:
- Поедем, посмотрим...
А когда спросил Макар:
- Куда же это опять ехать?
Федор ответил:
- Это уж наше дело...
И ушел с греком. И не было его два дня. На третий к ночи вернулся недовольный, злой и без грека.
Сняв запятнанные грязные сапоги, устало взбив подушку на диване и расстелив жеребячью доху, чтоб укрыться с головою и заснуть свинцовым сном, сказал Федор торчавшему у дверей Макару:
- Чего стоишь?.. Иди... Поздно уж... Спать ложись.
- Даешь, стало быть, дозволение? - нырнул головою Макар.
- Какое дозволение?
- А вот спать-то итить... Та-ак... Я, конечно, пойду.
- Вот и иди.
- Ну да... Мое дело таковское: кукукнул, - да в камыш...
- Ты-ты... что это ерундишь тут?
- Шарик у тебя, конечно, работает, - однако и у меня тоже... Я, брат, тебя наскрозь вижу!.. Ты думаешь: Макар на кузне, Макар на кухне, - а Мака-ар, - он, брат, то-оже шариком своим ворочает.
Как ни был устал, зол и полон своим Федор, но не мог не заметить теперь, до какой степени был полон своим и тоже зол Макар. Он сел на диване, готовый вскочить, и спросил, тихо чеканя слова:
- Тебе чего от меня надо?
- Донгалак этот куда с тобой ездил?
- Куда бы ни ездил, - дело мое... Еще тебе что?
Лица Макара не было видно. В комнате горел на подоконнике около дивана маленький ночничок в синем, толстого стекла, абажуре. Видна была только серая тень Макара, который за последний месяц как будто поширел в плечах. И ответил Макар:
- Еще мне ничего особого не надо... Ты мне только отдели мою часть, а свою, как себе хочешь, мотай.
- То есть какую же это такую твою часть, хотел бы я знать?.. Ты что, наследство от папаши покойного получил? - Федор поднялся было с дивана, но снова сел.
- На мои трудовые деньги, - вот на что! - выкрикнул Макар и порывистый шаг к нему сделал. - С чьих денег ты пошел? - С моих денег!.. Кто тебе степенство дал? - Я дал... Не иначе, кабы не Макар, ты бы сейчас без порток скакал!.. Я тебе старшой - я тебе замест отца!.. Кто работает? - Макаровы деньги все работают, - рублевку на рублевку цепляют... Вот! Ты-то говоришь: мое!.. А я говорю: наше! Обчее!..
- Сейчас же пошел вон! - тихо сказал Федор поднявшись.
Но Макар не ушел, как он думал; он только оглянулся зачем-то на дверь и кашлянул в кулак.
- Думаешь, не знаю я, зачем пиндос этот пузатый приехал? Макар, брат, все до точки знает!.. И про дом тоже... Нешто мне Архип Никитыч не говорил?.. А я ему, Архипу твоему, вот что поднес!
На шаг перед самым лицом Федора метнулся широкий кулак Макара, и Федор, откачнувшись, быстро подсчитал себя и брата. Макар не был пьян, это он видел. В доме никого, кроме их двоих, не было; но, может быть, та баба сидела теперь на кухне или стояла около двери... И, собрав себя, сказал он твердо:
- Ты это самое, что тебе втемяшилось, оставь!.. Пока оставь, понял? Не Сизов тебе брат, с каким ты в кабаке сидишь, а я!.. Больше ничего... Иди теперь, - завтра поговорим.
- Не-ет!.. Я с тобой сейчас говорить желаю, - не менее твердо налег на слова Макар. - Завтра ты, может, еще куда швырнешься, а я жди!.. Будет с меня жданья!.. Ты этому пиндосу обзаведение все наше продавать хочешь, а у меня согласие спросил?.. Я, брат, когда ты прикупал, - ничего тебе не мог сказать спротив. Преувеличивать дело желаешь? - Можешь... А чтобы мо-тать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104