Слова этого он не понял, - показалось "удовольствие"... И хохот около, как камни сыпались в уши...
- Удовольствие? - бормотал Дивеев в испуге. - Вот это удовольствие?..
Резкий вдруг мальчишеский окрик сзади:
- Много чубурахнул, дядя?..
И другой около голос, как камни в уши:
- Врозволочь пьяный!
И шершавое прошлось, как терка, по его левой щеке, и вылез спереди страшный, немигающий черный выпученный глаз и под ним нос курносый:
- А ну, дыхни!
Дивеев откачнул голову назад, наткнулся на чью-то жесткую руку... Вскочил, и все заходило кругами: ярчайшие полосы света, лица, бушлаты, топчаны... и сверлящая раздалась боль в обоих висках, такая боль, что высоко вздернул он брови и рот открыл широко, как мог, чтобы крикнуть в голос...
Но не крикнул, - так и остался с открытым ртом: вдруг показались страшно почему-то знакомыми маленькие серые глаза в набрякших веках, и он сдавил с усилием челюсти и подался к ним стремительно, бормотнув удивленно:
- Как?.. И вы... вы тоже здесь?..
- А ты ж меня откудова знаешь? - отозвались набрякшие глаза и придвинулись.
- Нет, нет! - откачнулся Дивеев.
Но придвигалось все набрякшее от спанья и безделья толстогубое налитое лицо:
- Стой, черт!.. Это не ты меня засыпал?.. Это с тебя я намедни шубу стащил?.. в Почтовом переулке...
- Волчью шубу?.. - догадался Дивеев.
- Эге, брат!.. А теперь кого-сь сам из шубы вытрусил?.. Сто-ой!..
И кто-то сзади - мальчишески звонко:
- Гладить его!..
И со всех сторон потянулись волосатые крупные руки, очень четкие в ярчайшем свете, с разжатыми пальцами, с грязными ногтями...
- Рас-тер-зают!.. - бормотнул Дивеев... Отбросился назад, наткнулся на стену, ударился об нее головой, крикнул и повалился на пол...
Но тут же на него навалился кто-то удушающей тяжестью и задышал ему в лицо зловонно... А вверху гогот, и навалилось еще тяжелее, и еще... и уже нельзя дышать, нечем. В мозгу Дивеева засветилось одно ясное слово: "Смерть!.." И потом все погасло.
И когда надзиратель - черный и в черной оспе - отпер дверь и вошел, все разбежались. На полу лежал Дивеев щекою в пол, ничком и без чувств. Его подняли, положили на топчан, намочили голову водою. Но он плохо понимал, даже и открывши глаза. Где он, и что с ним, и кто около, этого не мог объяснить ему и черный с синим шнуром на животе. Если он видел, как говорил ему что-то, - шевелились губы, желтели щербатые зубы, упирались в его глаза, - то не слышал; если он слышал (как камни сыпались в уши слова), то не понимал. В лицо черного, очень густо изъеденное оспой, только кое-где пучками воткнулись толстые волосы, и эти волосы больше всего занимали Дивеева. Он даже на локтях поднялся, чтобы рассмотреть их поближе, и вдруг сказал неожиданно твердо:
- Их надо сбрить!
- Че-го? Кого сбрить?
Черный только что грозил кому-то в сторону карцером, и у него было наигранно суровое лицо, когда он обернулся к Дивееву, но тот повторил настойчиво:
- Сбрить, да, сбрить!.. И тогда не будет такой пестроты!
- Я ж тебе говорю: пьян, как зюзя!
Звонкий мальчишеский голос, такой звонкий, что Дивеев страдальчески повел головой, лег и спрятал ее между поднятыми локтями, и все-таки будто полные уши набило камнями... Ноги он тоже поднял в коленях, и колени крупно дрожали. Черный вздумал было взять его за колени обеими руками и прикрикнуть на него:
- Ты-ы... что это, а?
Но колени расскочились и стукнулись.
Он подсунул свое загадочное лицо к самому носу Дивеева и сказал задумчиво:
- Между прочим... винного запаху нет...
А Дивеев на это настойчиво:
- Сбрить, сбрить, сбрить!
И кругом хохотали ошеломляюще, отчего зажал крепко голову в локти Дивеев и не разжимал, сколько ни требовал этого черный...
Потом он отчетливо очень слышал, как щелкнул дверной замок, а спустя немного еще раз щелкнул точно так же.
Потом было не то забытье, не то пробел в сознании, и только от ясно кем-то около сказанного слова "Симулянт!.." опять начал вбирать в себя и вспоминать Дивеев и прежде всего хотел понять, что значило это слово, и казалось, что как будто когда-то знал, но не мог понять. Однако знал почему-то (по знакомому оттенку голоса), что сказал это слово молодой в пенсне, в форменной барашковой шапке. Он стоял около и рядом с ним кто-то еще новый с лысым лбом и красным большим носом.
- Сядьте, Дивеев, - сказал этот новый негромко.
И удивленный Дивеев сел и поглядел на него с любопытством... Оглядел его широкий пиджак, желтую цепочку на жилете, брюки из черного шевиота, даже вычищенный носок левого ботинка.
- Вы чувствуете себя больным? - спросил опять новый.
Очень знакомым показался вопрос, и Дивеев помнил, как на него ответил недавно кому-то, и сказал, дернув головой:
- Я?.. Болен?.. Ничем не болен!.. И никогда не был болен!..
- Положите ногу на ногу... вот так, - показал красноносый, севши с ним рядом.
Потом он погладил и пощупал его колено и вдруг ударил ребром ладони; нога Деева подпрыгнула и соскочила с другой ноги...
Красноносый мигнул хитро молодому и сказал вполголоса:
- Каков рефлекс?!.
И тут же Дивееву:
- А ну-ка разденьтесь...
Из-за него не видно было рук молодого, но Дивееву почему-то захотелось неудержимо теперь их найти глазами и на них посмотреть... И он сильно изогнул голову и поглядел: тонкие пальцы были так же холодно красны.
- Будет холодно, - сказал он вдумчиво.
- Снимите рубашку, вам говорят!
Опять глядя только на приковавшие его пальцы, снял Дивеев рубашку, а лысый около вынул из жилетного кармана зубочистку, написал ею на голой спине его буквы и спросил:
- Какое слово?
Но Дивеева занимали теперь только руки молодого, и он вспомнил, наконец, почему занимали, и сказал ему с большой укоризной:
- Я видел в руках у вас мой кошелек!.. Видел!.. Да, видел!..
На это молодой чмыхнул носом, повел головой, снял пенсне, протер его и сказал:
- Ну что ж, Дмитрий Иваныч... Возьмите его пока в больницу, а там видно будет.
И красноносый спрятал свою зубочистку, сказал Дивееву:
- Оденьтесь! - встал и добавил: - Придется взять... Закатим ему вероналу, посмотрим... Оденьтесь же, вам говорят!..
Дивеев медленно натянул на себя рубашку воротом назад и так сидя смотрел, как они уходили из камеры, - впереди молодой, талия стянута поясом, за ним лысый - без талии.
В тюремной больнице в сумеречный час полагалось быть полнейшему покою, так как старый тюремный фельдшер Дмитрий Иваныч уходил в это время на практику. Но покоя в этот день не было там: Дивеев как раз в этот час начинал приходить к разным тревожным подозрениям и делился ими с длиннобородым лет за пятьдесят больным на соседней койке.
Всех коек было шесть, и только на одной еще лежал кто-то, с головой закутавшись в рыжее одеяло, а бородатый уже успел показать Дивееву язву на ноге, спустив для этого перевязку:
- Видал, какая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
- Удовольствие? - бормотал Дивеев в испуге. - Вот это удовольствие?..
Резкий вдруг мальчишеский окрик сзади:
- Много чубурахнул, дядя?..
И другой около голос, как камни в уши:
- Врозволочь пьяный!
И шершавое прошлось, как терка, по его левой щеке, и вылез спереди страшный, немигающий черный выпученный глаз и под ним нос курносый:
- А ну, дыхни!
Дивеев откачнул голову назад, наткнулся на чью-то жесткую руку... Вскочил, и все заходило кругами: ярчайшие полосы света, лица, бушлаты, топчаны... и сверлящая раздалась боль в обоих висках, такая боль, что высоко вздернул он брови и рот открыл широко, как мог, чтобы крикнуть в голос...
Но не крикнул, - так и остался с открытым ртом: вдруг показались страшно почему-то знакомыми маленькие серые глаза в набрякших веках, и он сдавил с усилием челюсти и подался к ним стремительно, бормотнув удивленно:
- Как?.. И вы... вы тоже здесь?..
- А ты ж меня откудова знаешь? - отозвались набрякшие глаза и придвинулись.
- Нет, нет! - откачнулся Дивеев.
Но придвигалось все набрякшее от спанья и безделья толстогубое налитое лицо:
- Стой, черт!.. Это не ты меня засыпал?.. Это с тебя я намедни шубу стащил?.. в Почтовом переулке...
- Волчью шубу?.. - догадался Дивеев.
- Эге, брат!.. А теперь кого-сь сам из шубы вытрусил?.. Сто-ой!..
И кто-то сзади - мальчишески звонко:
- Гладить его!..
И со всех сторон потянулись волосатые крупные руки, очень четкие в ярчайшем свете, с разжатыми пальцами, с грязными ногтями...
- Рас-тер-зают!.. - бормотнул Дивеев... Отбросился назад, наткнулся на стену, ударился об нее головой, крикнул и повалился на пол...
Но тут же на него навалился кто-то удушающей тяжестью и задышал ему в лицо зловонно... А вверху гогот, и навалилось еще тяжелее, и еще... и уже нельзя дышать, нечем. В мозгу Дивеева засветилось одно ясное слово: "Смерть!.." И потом все погасло.
И когда надзиратель - черный и в черной оспе - отпер дверь и вошел, все разбежались. На полу лежал Дивеев щекою в пол, ничком и без чувств. Его подняли, положили на топчан, намочили голову водою. Но он плохо понимал, даже и открывши глаза. Где он, и что с ним, и кто около, этого не мог объяснить ему и черный с синим шнуром на животе. Если он видел, как говорил ему что-то, - шевелились губы, желтели щербатые зубы, упирались в его глаза, - то не слышал; если он слышал (как камни сыпались в уши слова), то не понимал. В лицо черного, очень густо изъеденное оспой, только кое-где пучками воткнулись толстые волосы, и эти волосы больше всего занимали Дивеева. Он даже на локтях поднялся, чтобы рассмотреть их поближе, и вдруг сказал неожиданно твердо:
- Их надо сбрить!
- Че-го? Кого сбрить?
Черный только что грозил кому-то в сторону карцером, и у него было наигранно суровое лицо, когда он обернулся к Дивееву, но тот повторил настойчиво:
- Сбрить, да, сбрить!.. И тогда не будет такой пестроты!
- Я ж тебе говорю: пьян, как зюзя!
Звонкий мальчишеский голос, такой звонкий, что Дивеев страдальчески повел головой, лег и спрятал ее между поднятыми локтями, и все-таки будто полные уши набило камнями... Ноги он тоже поднял в коленях, и колени крупно дрожали. Черный вздумал было взять его за колени обеими руками и прикрикнуть на него:
- Ты-ы... что это, а?
Но колени расскочились и стукнулись.
Он подсунул свое загадочное лицо к самому носу Дивеева и сказал задумчиво:
- Между прочим... винного запаху нет...
А Дивеев на это настойчиво:
- Сбрить, сбрить, сбрить!
И кругом хохотали ошеломляюще, отчего зажал крепко голову в локти Дивеев и не разжимал, сколько ни требовал этого черный...
Потом он отчетливо очень слышал, как щелкнул дверной замок, а спустя немного еще раз щелкнул точно так же.
Потом было не то забытье, не то пробел в сознании, и только от ясно кем-то около сказанного слова "Симулянт!.." опять начал вбирать в себя и вспоминать Дивеев и прежде всего хотел понять, что значило это слово, и казалось, что как будто когда-то знал, но не мог понять. Однако знал почему-то (по знакомому оттенку голоса), что сказал это слово молодой в пенсне, в форменной барашковой шапке. Он стоял около и рядом с ним кто-то еще новый с лысым лбом и красным большим носом.
- Сядьте, Дивеев, - сказал этот новый негромко.
И удивленный Дивеев сел и поглядел на него с любопытством... Оглядел его широкий пиджак, желтую цепочку на жилете, брюки из черного шевиота, даже вычищенный носок левого ботинка.
- Вы чувствуете себя больным? - спросил опять новый.
Очень знакомым показался вопрос, и Дивеев помнил, как на него ответил недавно кому-то, и сказал, дернув головой:
- Я?.. Болен?.. Ничем не болен!.. И никогда не был болен!..
- Положите ногу на ногу... вот так, - показал красноносый, севши с ним рядом.
Потом он погладил и пощупал его колено и вдруг ударил ребром ладони; нога Деева подпрыгнула и соскочила с другой ноги...
Красноносый мигнул хитро молодому и сказал вполголоса:
- Каков рефлекс?!.
И тут же Дивееву:
- А ну-ка разденьтесь...
Из-за него не видно было рук молодого, но Дивееву почему-то захотелось неудержимо теперь их найти глазами и на них посмотреть... И он сильно изогнул голову и поглядел: тонкие пальцы были так же холодно красны.
- Будет холодно, - сказал он вдумчиво.
- Снимите рубашку, вам говорят!
Опять глядя только на приковавшие его пальцы, снял Дивеев рубашку, а лысый около вынул из жилетного кармана зубочистку, написал ею на голой спине его буквы и спросил:
- Какое слово?
Но Дивеева занимали теперь только руки молодого, и он вспомнил, наконец, почему занимали, и сказал ему с большой укоризной:
- Я видел в руках у вас мой кошелек!.. Видел!.. Да, видел!..
На это молодой чмыхнул носом, повел головой, снял пенсне, протер его и сказал:
- Ну что ж, Дмитрий Иваныч... Возьмите его пока в больницу, а там видно будет.
И красноносый спрятал свою зубочистку, сказал Дивееву:
- Оденьтесь! - встал и добавил: - Придется взять... Закатим ему вероналу, посмотрим... Оденьтесь же, вам говорят!..
Дивеев медленно натянул на себя рубашку воротом назад и так сидя смотрел, как они уходили из камеры, - впереди молодой, талия стянута поясом, за ним лысый - без талии.
В тюремной больнице в сумеречный час полагалось быть полнейшему покою, так как старый тюремный фельдшер Дмитрий Иваныч уходил в это время на практику. Но покоя в этот день не было там: Дивеев как раз в этот час начинал приходить к разным тревожным подозрениям и делился ими с длиннобородым лет за пятьдесят больным на соседней койке.
Всех коек было шесть, и только на одной еще лежал кто-то, с головой закутавшись в рыжее одеяло, а бородатый уже успел показать Дивееву язву на ноге, спустив для этого перевязку:
- Видал, какая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104