Как взыскательный режиссер, заметивший, что артист, выдвинутый им для трудной роли, не справится с нею, что надо передать ее другому, Сыромолотов вышел на поиски другого пристава и на всех встречных военных смотрел испытующе: не подойдет ли этот или тот.
Вот почему он перевел свой шаг на "мертвый", когда увидел двух военных и штатского с ними, причем штатский (Полезнов) был тоже не из субтильных, а, напротив, как будто сам просился, чтобы натянули на него китель пристава и украсили его фуражкой ведомства полиции.
Макухин показался ему сыроватым; полковник же не подходил по своим годам, да и по всей уже расслабленной посутулившейся фигуре. В общем же из всех трех ни одного нельзя было бы посадить на гнедого коня в чулочках, а между тем эти трое были уже не меньше как из четвертого десятка встречных, тоже забракованных художником, - так трудно оказалось найти натуру для второстепенного как будто лица картины.
Чем дальше искал Сыромолотов, тем яснее представлялось ему то, что было необходимо: человек - стена, человек большой физической мощи и не из трусливых, совсем нет, а из очень стойких, самоуверенных, убежденных не только в непреодолимости своей, но еще и в политической правоте и способных драться за эту правоту до потери жизни.
Как охотник за редкой и дорогой дичью, увлекся в своих поисках Сыромолотов до того, что забыл про обед - пропустил положенное время, но это и потому еще, что проступала в памяти его какая-то богатырская фигура, одетая им не во что другое, как именно в полицейскую форму, в шинель, перетянутую кожаным поясом, и с шашкой на серебряной портупее поверх шинели, а на поясе черная кобура револьвера.
Где-то видел именно здесь, а не в другом городе. Давно уж, правда, это было, но где-то здесь... И когда Сыромолотов дошел до городского сквера со статуей Екатерины II, а против сквера увидел двухэтажный дом таврического губернатора, и полосатую будку, и околоточного надзирателя в белых перчатках, дежурившего около этого дома, причем перед будкой стоял часовой с винтовкой, - он вспомнил вдруг вполне отчетливо: здесь видел того монументального пристава.
Видел в Симферополе, но ему тогда пристав был не нужен, тогда он как-то даже и представить не мог, чтобы на какой-нибудь картине его появился бы подобный или другой пристав, да еще верхом на рыжем коне.
Теперь же Сыромолотов испытал неподдельную радость от того, что вот ведь остался где-то в памяти пристав, лучше которого нечего и искать, и стоит только подойти к дежурившему околоточному, можно будет узнать, как найти эту живописную натуру.
"Может быть, он теперь уж не пристав, а целый исправник, - думал художник, подходя к околоточному, - ведь двигаются же они по службе... А если исправник, то вернее всего, что здешнего Симферопольского уезда... И, наверное, будет даже польщен, если я обращусь к нему, что, мол, очень бы хотелось мне написать с него портрет... А может, подослать к нему кого-нибудь (только кого же именно?), дескать, не желаете ли вы иметь свой художественный портрет, - художник теперь, по случаю войны, взял бы с вас дешево... Это было бы лучше, чтобы не возникло у него каких-нибудь подозрений..."
Так думая, Сыромолотов действительно, миновав часового, подошел к околоточному, человеку уже немолодому, с простым солдатским лицом, и сказал:
- Простите, пожалуйста, но мне помнится, был у нас здесь геройского вида пристав - мо-лод-чага, прямо как монумент стоял, - загляденье!.. А что-то теперь я вот его не вижу. Где он теперь может быть, вы не знаете?
Околоточный взял вежливо под козырек, когда к нему обратился художник, быть может известный даже ему в лицо, и переспросил:
- Пристав, вы говорите?
- Именно пристав... То есть, кем же он мог быть еще? Помощником пристава, что ли? - только теперь поколебался Сыромолотов в определении должности того, кого вспомнил, но околоточный тем временем сообразил что-то и ответил вопросом:
- Высокий такой? - и поднял руку.
- Вот именно, именно, высокий и не тоненький, а, напротив, плотный, постарался напомнить ему Сыромолотов.
- Дерябин? - спросил околоточный.
- Фамилии я не знаю.
- Такой, как вы говорите, был у нас только один - Дерябин, пристав третьей части.
- Третьей части... Дерябин, - повторил художник. - Вот видите, вы и вспомнили!
- Как же забыть можно пристава Дерябина! - с оттенком как будто даже гордости сказал околоточный.
- Но где же он теперь, пристав Дерябин, скажите, пожалуйста? Исправником?
Сыромолотов, восхищенный своею удачей, ожидал уже, что пристав-монумент действительно, как он и думал, стал теперь исправником, непременно в Симферопольском уезде, то есть живет не где-нибудь в другом месте, а в Симферополе, как прежде, только разъезжает теперь по своим станам; но околоточный отрицательно повел головой.
- Перевели от нас в столичную полицию помощником пристава, - сказал он, и художник удивился:
- Из приставов в помощники? Понизили, значит? За что же?
- Считается это повышение, а совсем не понижение, - объяснил, улыбнувшись, околоточный. - Ведь в столичную полицию, в Петербург. А пристава там в чине полковников.
- В Пе-тер-бург? Вот как... Так, значит, он теперь в Петербурге, пристав Дерябин? - разочарованно спросил художник.
- От нас попал в Петербург, а там уж точно не знаю, не могу вам сказать... - Потом, несколько понизив голос, добавил околоточный: - Не то чтобы протекция какая у него была, а просто как царь проезжал в Ливадию, конечно, увидал такого и отличил.
- Ну еще бы, еще бы такого не отличить, такого не заметить! немедленно согласился со вкусом царя Сыромолотов. - Это все равно было бы, что слона не заметить... Значит, Дерябин, и он - в Петербурге... Очень вам признателен!
Он дотронулся до своей панамы, околоточный - до форменной фуражки с белой тульей, и они расстались.
Когда же возвращался к себе домой Сыромолотов, то не искал уже больше натуры для пристава: она была найдена. Однако не здесь, а в Петербурге. Мысль же о том, чтобы поехать в Петербург, мелькала уже у него и прежде, теперь она окрепла вдруг, так как теперь не только все прежнее, что говорило ему за эту поездку, стало звучать гораздо настойчивей, но еще прибавился и новый красноречиво-убедительный довод: пристав, по фамилии Дерябин, оказался в Петербурге.
VI
Очень трудна бывает раскачка для привычных домоседов. Поди-ка, брось то, что налажено и устроено в течение долгих лет, и кинься куда-то в неизвестное! И мастерской твоей, с которой ты сросся, у тебя нет, и время твое все отнято чем-то совершенно посторонним, и люди кругом тебя все насквозь чужие, и чтобы даже съесть что-нибудь, нужно тебе куда-то идти, с кем-то об этом говорить, выслушивать, сколько что стоит, вынимать из портмоне и считать деньги - целая куча хлопот, очень досадных, как комариные укусы, и таких же ничтожных, подменяющих своей бестолочью настоящую, привычную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77