«Я позабочусь о вас, — говорил он. — Я тоже знаю, что такое голод». Они верили ему и полагались на него .
Их также убеждали в его скромности. «Я не считаю себя достойным такой чести», — сказал он, когда сделался почетным гражданином Флоренции. Он согласился принять почетную степень в области права от Римского университета лишь при условии, что напишет диссертацию на эту тему, а когда ему впервые предложили цепь ордена Святой Девы — самый почетный орден Италии, — он отказался его принять. Этот отказ, как признали даже его противники, не был специально рассчитанным шагом. У него явно отсутствовал интерес к подобным вещам. Спустя годы его министр иностранных дел описал случай, когда он поинтересовался у дуче, может ли он наградить Бальдура фон Шираха орденом Сан-Маурицио первой степени. «Разумеется, — ответил с раздражением Муссолини. — Если хотите, можете также отдать ему и мои ордена». Чиано привел еще один случай, когда министерство изящных искусств никак не могло подобрать соответствующее произведение искусства для подарка рейхсмаршалу Герингу к его пятидесятилетию. «Дома у дуче имеется лишь одна хорошая вещь, — писал министр, — автопортрет Манчини… И когда он услышал, что нужно сделать подарок Герингу… он тотчас решил послать ему Манчини. Мне долго пришлось убеждать его, прежде чем он изменил свое решение… Безразличие дуче к личному имуществу умиляет меня».
Вскоре после прибытия в Рим он принял решение не принимать зарплату, причитающуюся ему как премьеру и депутату, и стал жить на деньги, получаемые за статьи, которые он продолжал писать в основном для американцев и «Пополо д'Италия» .
Он глубоко презирал тех, кто только и думал о собственном обогащении. Это, по его мнению, мания, «своего рода болезнь», и он утешал себя мыслью о том, что богатые редко бывают счастливыми, и при этом с удовлетворением ссылался на пример Рокфеллера, который «последние шестнадцать лет своей жизни жил на молоке и апельсинах». Но хотя лично у Муссолини богатства не было и он к нему не стремился, он не жил аскетом. Он не был гурманом; его любовницы редко получали в подарок большее, чем пару чулок или флакон духов; его дети учились в государственных школах; жена вела простой образ жизни; сам он носил один и тот же костюм и дома, и на работе, но никогда он не отказывался потворствовать своим прихотям, руководствуясь экономией. Ранее он брал уроки летного дела в Милане и теперь, получив квалификацию пилота, заимел собственный самолет и летал на нем, когда был в настроении; он очень любил сидеть за рулем машины и заказал себе дорогостоящий спортивный автомобиль красного цвета; он получал удовольствие от езды верхом, и вскоре в его конюшнях оказалось множество лошадей; ему нравилось принимать армейские и военно-морские парады, а позднее и авиационные, и его часто обвиняли в организации этих расточительных демонстраций лишь для удовлетворения своих прихотей; он любил животных, и если было где, содержал настоящий зоопарк — не только лошадей и собак, но и газелей, обезьяну, орла, оленя, тигренка, несколько кошек, которые были его любимыми животными, даже пуму, которую он держал на привязи в своей комнате, пока однажды ночью она не сорвалась с цепи и к ужасу обслуги стала бродить по дому; ему нравились фильмы, особенно кинохроника, в которой изображалось, какое впечатление производит он на толпу, а также комедии с участием Лорела и Харди — и он построил для себя кинотеатр. Помимо приморской виллы у него были еще два больших дома — Вилла Торлония в Риме и Роккаделле-Каминате, который был преподнесен ему в подарок от провинции Форли.
Вилла Торлония, большой, строгий, при этом изящный дом, выполненный в классическом стиле, был расположен за высокими стенами восхитительного парка на Виа Номентана недалеко от Пьяццади-Порта Пиа. Он принадлежал князю Джованни Торлония из Римского банкирского дома, предоставившему его в распоряжение дуче на бессрочный период. Муссолини, которого восхищали величественность дома и крепкие коричневые стены, придающие римским зданиям ни с чем не сравнимое очарование, с благодарностью принял дар, и ему очень понравилось жить в этом доме. Но, как только предоставлялась возможность, он с удовольствием уезжал в Рокка-делле-Каминате, феодальный замок с бойницами, расположившийся на самой вершине горы, откуда открывалась панорама его родных мест до самых Апеннин на юге и до Адриатического побережья на востоке. Когда ему подарили замок, он стоял в запустении, и в течение ряда лет на его реставрацию было истрачено немало денег. Замок наполнился дарами, присланными дуче из всех уголков мира, и, не считая его безвкусно обставленного кабинета, на стенах которого висели многочисленные фотографии, на многих из которых был изображен он во всех видах — спортсмена, пилота, отца и правителя, Рокка-делле-Каминате больше походил на музей, чем на дом. И действительно, на закате жизни он высказал немецкому врачу профессору Захариа, надежду, что такова и будет судьба этого дома. Он также сказал ему, что один из находящихся в доме предметов — выполненная на шелке картина, которую подарил ему император Японии, была самой утонченной из изделий подобного рода и что он был потрясен, когда один американский миллионер предложил за нее несколько миллионов долларов. Но данная вещь не принадлежит ему, в резком тоне напомнил он американцу, это не его личное достояние, оно принадлежит Италии.
Отождествление себя со своей страной стало впоследствии настолько навязчивым, что любые нападки на Италию с негодованием отвергались как личное оскорбление. В то же время это отчасти объясняет тайну рождения преданности и веры народа своему дуче. Для молодых, патриотически настроенных итальянцев начала 20-х годов высокомерный эгоизм дуче представлялся необходимым элементом нового «рисорджименто». В эти первые годы пребывания у власти Муссолини, видимо, был безупречным образцом не только для этих юношей, но и для большинства итальянского народа в целом. Ошибок с его стороны было немного. Он проявлял достаточную осторожность, чтобы продвигаться настолько медленно и действовать столь незаметно, что проходило практически незамеченным возникновение нового, далекого от либерализма государства. У Муссолини не было твердой линии, и он брал на вооружение идеи и методы, которые подворачивались под руку, решая проблемы по мере их возникновения, то придавая своему режиму, как он говорил, «прогрессивно фашистский» облик, как это было в случае с принятием Закона о национальном образовании 1923 года, то создавая ему ауру респектабельности, демонстрируя уважительное отношение и к чувствам избирателей-католиков, и к самой церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Их также убеждали в его скромности. «Я не считаю себя достойным такой чести», — сказал он, когда сделался почетным гражданином Флоренции. Он согласился принять почетную степень в области права от Римского университета лишь при условии, что напишет диссертацию на эту тему, а когда ему впервые предложили цепь ордена Святой Девы — самый почетный орден Италии, — он отказался его принять. Этот отказ, как признали даже его противники, не был специально рассчитанным шагом. У него явно отсутствовал интерес к подобным вещам. Спустя годы его министр иностранных дел описал случай, когда он поинтересовался у дуче, может ли он наградить Бальдура фон Шираха орденом Сан-Маурицио первой степени. «Разумеется, — ответил с раздражением Муссолини. — Если хотите, можете также отдать ему и мои ордена». Чиано привел еще один случай, когда министерство изящных искусств никак не могло подобрать соответствующее произведение искусства для подарка рейхсмаршалу Герингу к его пятидесятилетию. «Дома у дуче имеется лишь одна хорошая вещь, — писал министр, — автопортрет Манчини… И когда он услышал, что нужно сделать подарок Герингу… он тотчас решил послать ему Манчини. Мне долго пришлось убеждать его, прежде чем он изменил свое решение… Безразличие дуче к личному имуществу умиляет меня».
Вскоре после прибытия в Рим он принял решение не принимать зарплату, причитающуюся ему как премьеру и депутату, и стал жить на деньги, получаемые за статьи, которые он продолжал писать в основном для американцев и «Пополо д'Италия» .
Он глубоко презирал тех, кто только и думал о собственном обогащении. Это, по его мнению, мания, «своего рода болезнь», и он утешал себя мыслью о том, что богатые редко бывают счастливыми, и при этом с удовлетворением ссылался на пример Рокфеллера, который «последние шестнадцать лет своей жизни жил на молоке и апельсинах». Но хотя лично у Муссолини богатства не было и он к нему не стремился, он не жил аскетом. Он не был гурманом; его любовницы редко получали в подарок большее, чем пару чулок или флакон духов; его дети учились в государственных школах; жена вела простой образ жизни; сам он носил один и тот же костюм и дома, и на работе, но никогда он не отказывался потворствовать своим прихотям, руководствуясь экономией. Ранее он брал уроки летного дела в Милане и теперь, получив квалификацию пилота, заимел собственный самолет и летал на нем, когда был в настроении; он очень любил сидеть за рулем машины и заказал себе дорогостоящий спортивный автомобиль красного цвета; он получал удовольствие от езды верхом, и вскоре в его конюшнях оказалось множество лошадей; ему нравилось принимать армейские и военно-морские парады, а позднее и авиационные, и его часто обвиняли в организации этих расточительных демонстраций лишь для удовлетворения своих прихотей; он любил животных, и если было где, содержал настоящий зоопарк — не только лошадей и собак, но и газелей, обезьяну, орла, оленя, тигренка, несколько кошек, которые были его любимыми животными, даже пуму, которую он держал на привязи в своей комнате, пока однажды ночью она не сорвалась с цепи и к ужасу обслуги стала бродить по дому; ему нравились фильмы, особенно кинохроника, в которой изображалось, какое впечатление производит он на толпу, а также комедии с участием Лорела и Харди — и он построил для себя кинотеатр. Помимо приморской виллы у него были еще два больших дома — Вилла Торлония в Риме и Роккаделле-Каминате, который был преподнесен ему в подарок от провинции Форли.
Вилла Торлония, большой, строгий, при этом изящный дом, выполненный в классическом стиле, был расположен за высокими стенами восхитительного парка на Виа Номентана недалеко от Пьяццади-Порта Пиа. Он принадлежал князю Джованни Торлония из Римского банкирского дома, предоставившему его в распоряжение дуче на бессрочный период. Муссолини, которого восхищали величественность дома и крепкие коричневые стены, придающие римским зданиям ни с чем не сравнимое очарование, с благодарностью принял дар, и ему очень понравилось жить в этом доме. Но, как только предоставлялась возможность, он с удовольствием уезжал в Рокка-делле-Каминате, феодальный замок с бойницами, расположившийся на самой вершине горы, откуда открывалась панорама его родных мест до самых Апеннин на юге и до Адриатического побережья на востоке. Когда ему подарили замок, он стоял в запустении, и в течение ряда лет на его реставрацию было истрачено немало денег. Замок наполнился дарами, присланными дуче из всех уголков мира, и, не считая его безвкусно обставленного кабинета, на стенах которого висели многочисленные фотографии, на многих из которых был изображен он во всех видах — спортсмена, пилота, отца и правителя, Рокка-делле-Каминате больше походил на музей, чем на дом. И действительно, на закате жизни он высказал немецкому врачу профессору Захариа, надежду, что такова и будет судьба этого дома. Он также сказал ему, что один из находящихся в доме предметов — выполненная на шелке картина, которую подарил ему император Японии, была самой утонченной из изделий подобного рода и что он был потрясен, когда один американский миллионер предложил за нее несколько миллионов долларов. Но данная вещь не принадлежит ему, в резком тоне напомнил он американцу, это не его личное достояние, оно принадлежит Италии.
Отождествление себя со своей страной стало впоследствии настолько навязчивым, что любые нападки на Италию с негодованием отвергались как личное оскорбление. В то же время это отчасти объясняет тайну рождения преданности и веры народа своему дуче. Для молодых, патриотически настроенных итальянцев начала 20-х годов высокомерный эгоизм дуче представлялся необходимым элементом нового «рисорджименто». В эти первые годы пребывания у власти Муссолини, видимо, был безупречным образцом не только для этих юношей, но и для большинства итальянского народа в целом. Ошибок с его стороны было немного. Он проявлял достаточную осторожность, чтобы продвигаться настолько медленно и действовать столь незаметно, что проходило практически незамеченным возникновение нового, далекого от либерализма государства. У Муссолини не было твердой линии, и он брал на вооружение идеи и методы, которые подворачивались под руку, решая проблемы по мере их возникновения, то придавая своему режиму, как он говорил, «прогрессивно фашистский» облик, как это было в случае с принятием Закона о национальном образовании 1923 года, то создавая ему ауру респектабельности, демонстрируя уважительное отношение и к чувствам избирателей-католиков, и к самой церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124