Он прекрасно помнил, как Муссолини однажды с присущей ему страстью заявил, что Италия «никогда не сможет позволить, чтобы Австрия — этот оплот Средиземноморья — стала жертвой пангерманизма». Теперь он получил поддержку дуче, в которой до последнего момента не был полностью уверен.
«Прошу вас, передайте Муссолини, что я всегда буду это помнить».
«Да».
«Всегда, всегда, всегда, чтобы ни случилось… Как только проблема с Австрией будет решена, я буду готов идти с ним до конца рука об руку, не важно, что бы там ни случилось».
«Да, мой фюрер».
«Запомните, я готов пойти с ним на любое соглашение… Сообщите дуче, что я несказанно благодарен ему: никогда, никогда я не забуду его поддержку».
«Да, мой фюрер».
«Я никогда этого не забуду, что бы там ни случилось. Если ему когда-нибудь понадобится моя помощь или он окажется в опасности, то он должен быть уверен в том, что я буду рядом с ним, что бы там ни случилось, даже если весь мир встанет против него».
«Да, мой фюрер».
Два дня спустя Гитлер повторил свои заверения в том, что он безгранично благодарен Муссолини. «Я всегда буду с благодарностью помнить о Вашей поддержке», — сообщил он в телеграмме, направленной из Австрии, которая уже была официально объявлена «провинцией германского Рейха».
«Моя позиция, — ответил Муссолини, — определена дружбой между нашими двумя странами, которая освящена Осью».
Однако эту его новую позицию еще следовало объяснить возмущенной итальянской общественности, которая всего лишь несколько месяцев назад внимательно выслушала решительное заявление дуче, гласившее, что «независимость Австрии, ради которой отдал свою жизнь Дольфус, является тем самым принципиальным фактором, из-за которого сражались и будут сражаться итальянцы». Сделать это было невозможно, просто отмахнувшись от Австрии, как он это позволил себе в беседе с Чиано, заявив, что эта страна является «двусмысленностью, которую стерли с карты Европы». В палате депутатов Муссолини пытался заглушить оппозиционные настроения, утверждая в своей на редкость напыщенной речи, что Италия «никогда не давала обязательств, прямо или косвенно, устно или письменно, вмешаться в конфликт, чтобы спасти независимость Австрии». Это утверждение было демонстративно лживым, и итальянский народ знал это. Впервые со времени убийства Маттеотти, итальянцев охватило повсеместное и глубокое чувство разочарования. Потрясение от аншлюса не смогло разрушить Ось, но безоговорочной ранее популярности Муссолини избежать этого не удалось. Не говоря уже о внезапном и малодушном изменении политики, предпринятом только для того, чтобы задобрить опасного союзника, ни один мало-мальски здравомыслящий обозреватель не мог не отметить растущую угрозу для Италии со стороны сильной и воинственной Германии, продвинувшей свои границы до Альп. Итальянская внешняя политика была скомпрометирована. Для Гитлера аннексия Австрии стала его политическим и военным триумфом, практической реализацией его самых амбициозных устремлений. Австрия теперь стала и опорным пунктом для броска на Восток для расширения империи. Еще в ноябре 1937 года на секретном совещании в Имперской канцелярии Рейха Гитлер говорил о своих намерениях аннексировать Чехословакию. Сейчас он уже был готов сделать это. Он не принял всерьез подтверждение французским правительством ранее заявленной позиции о гарантиях в отношении Чехословакии. Полагаясь на свой инстинкт, в безошибочность которого он верил все больше и больше, Гитлер считал, что Франция, как и Англия, настолько не желает быть втянутой в войну, что все ее протесты можно спокойно проигнорировать. Прежде чем на практике удостовериться в этом, Гитлер решил, что он сначала должен укрепить ось Берлин — Рим прежде, чем совершить необратимый шаг.
Еще в сентябре 1937 года Муссолини пригласил Гитлера посетить Италию. 2 мая 1938 года фюрер отбыл в Рим, преисполненный желания, как доложил секретарь посольства Италии в Берлине, пролить бальзам на душу итальянцев, отдав дань их национальному чувству гордости, и продемонстрировать, что ось Берлин — Рим является реальностью. Ему предстояло немало потрудиться, чтобы отвоевать потерянные позиции. В Италии ему не простили аншлюса, возродившего опасения о его потенциальных устремлениях в отношении провинции Трентино-Альто-Адидже. А тут еще британское правительство, стремясь воспрепятствовать развитию агрессивных планов Гитлера, пошло на соглашение с Муссолини, используя охватившее Италию разочарование в дружбе с Германией.
Это соглашение, предложенное Чиано, приветствовалось Чемберленом, но было буквально встречено в штыки Иденом — «этим заклятым врагом Италии», как называл его Муссолини. Между ними в присутствии графа Дино Гранди, посла Италии в Лондоне, по этому поводу разгорелся жаркий спор, прошедший на высоких тонах и повлекший за собой два дня спустя отставку Идена. Обрадованный отставкой Идена, которая была буквально отпразднована итальянской прессой как событие триумфальное для Италии (редакторам газет было даже рекомендовано умерить свой пыл, дабы ненавистный английский политик не предстал в своей стране в виде великомученика). Муссолини воспринял соглашение со злорадным удовольствием. Он знал, что агрессивные действия Гитлера позволили ему занять выгодные позиции на переговорах с англичанами. За неопределенные обещания оказать им поддержку в Центральной Европе дуче смог заполучить их признание захвата Абиссинии и легитимизировать свое вмешательство в гражданскую войну в Испании, не говоря уже о вполне удовлетворительных гарантиях, данных Великобританией в отношении свободы действий Италии в Средиземноморье. «Итальянский пакт, — с возмущением писал Черчилль Идену, — конечно, является полнейшим триумфом Муссолини». Точно так же считал и Чиано, который не смог скрыть снисходительного презрения к англичанам за то, что они пошли на такие большие уступки. «Как романтично!» — воскликнул он, когда узнал, что подписать соглашение предлагается в день Пасхи, ибо этот день совпадал с днем рождения Галифакса. «Соглашением предопределяется безграничная свобода действий, — взволнованно писал Чиано в своем дневнике, — оно знаменует начало новой эры в наших взаимоотношениях с Великобританией. Дружба с ней основывается на принципе равенства — это единственный вид дружбы, на который мы можем согласиться с Лондоном или с кем-либо еще». Итальянская общественность будет приветствовать это соглашение, далее писал Чиано, «с безмерным энтузиазмом, в частности, еще и потому, что в нем она увидит возможность отдаления от Берлина». Поэтому ничего удивительного не было в том, что 1 апреля 1938 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
«Прошу вас, передайте Муссолини, что я всегда буду это помнить».
«Да».
«Всегда, всегда, всегда, чтобы ни случилось… Как только проблема с Австрией будет решена, я буду готов идти с ним до конца рука об руку, не важно, что бы там ни случилось».
«Да, мой фюрер».
«Запомните, я готов пойти с ним на любое соглашение… Сообщите дуче, что я несказанно благодарен ему: никогда, никогда я не забуду его поддержку».
«Да, мой фюрер».
«Я никогда этого не забуду, что бы там ни случилось. Если ему когда-нибудь понадобится моя помощь или он окажется в опасности, то он должен быть уверен в том, что я буду рядом с ним, что бы там ни случилось, даже если весь мир встанет против него».
«Да, мой фюрер».
Два дня спустя Гитлер повторил свои заверения в том, что он безгранично благодарен Муссолини. «Я всегда буду с благодарностью помнить о Вашей поддержке», — сообщил он в телеграмме, направленной из Австрии, которая уже была официально объявлена «провинцией германского Рейха».
«Моя позиция, — ответил Муссолини, — определена дружбой между нашими двумя странами, которая освящена Осью».
Однако эту его новую позицию еще следовало объяснить возмущенной итальянской общественности, которая всего лишь несколько месяцев назад внимательно выслушала решительное заявление дуче, гласившее, что «независимость Австрии, ради которой отдал свою жизнь Дольфус, является тем самым принципиальным фактором, из-за которого сражались и будут сражаться итальянцы». Сделать это было невозможно, просто отмахнувшись от Австрии, как он это позволил себе в беседе с Чиано, заявив, что эта страна является «двусмысленностью, которую стерли с карты Европы». В палате депутатов Муссолини пытался заглушить оппозиционные настроения, утверждая в своей на редкость напыщенной речи, что Италия «никогда не давала обязательств, прямо или косвенно, устно или письменно, вмешаться в конфликт, чтобы спасти независимость Австрии». Это утверждение было демонстративно лживым, и итальянский народ знал это. Впервые со времени убийства Маттеотти, итальянцев охватило повсеместное и глубокое чувство разочарования. Потрясение от аншлюса не смогло разрушить Ось, но безоговорочной ранее популярности Муссолини избежать этого не удалось. Не говоря уже о внезапном и малодушном изменении политики, предпринятом только для того, чтобы задобрить опасного союзника, ни один мало-мальски здравомыслящий обозреватель не мог не отметить растущую угрозу для Италии со стороны сильной и воинственной Германии, продвинувшей свои границы до Альп. Итальянская внешняя политика была скомпрометирована. Для Гитлера аннексия Австрии стала его политическим и военным триумфом, практической реализацией его самых амбициозных устремлений. Австрия теперь стала и опорным пунктом для броска на Восток для расширения империи. Еще в ноябре 1937 года на секретном совещании в Имперской канцелярии Рейха Гитлер говорил о своих намерениях аннексировать Чехословакию. Сейчас он уже был готов сделать это. Он не принял всерьез подтверждение французским правительством ранее заявленной позиции о гарантиях в отношении Чехословакии. Полагаясь на свой инстинкт, в безошибочность которого он верил все больше и больше, Гитлер считал, что Франция, как и Англия, настолько не желает быть втянутой в войну, что все ее протесты можно спокойно проигнорировать. Прежде чем на практике удостовериться в этом, Гитлер решил, что он сначала должен укрепить ось Берлин — Рим прежде, чем совершить необратимый шаг.
Еще в сентябре 1937 года Муссолини пригласил Гитлера посетить Италию. 2 мая 1938 года фюрер отбыл в Рим, преисполненный желания, как доложил секретарь посольства Италии в Берлине, пролить бальзам на душу итальянцев, отдав дань их национальному чувству гордости, и продемонстрировать, что ось Берлин — Рим является реальностью. Ему предстояло немало потрудиться, чтобы отвоевать потерянные позиции. В Италии ему не простили аншлюса, возродившего опасения о его потенциальных устремлениях в отношении провинции Трентино-Альто-Адидже. А тут еще британское правительство, стремясь воспрепятствовать развитию агрессивных планов Гитлера, пошло на соглашение с Муссолини, используя охватившее Италию разочарование в дружбе с Германией.
Это соглашение, предложенное Чиано, приветствовалось Чемберленом, но было буквально встречено в штыки Иденом — «этим заклятым врагом Италии», как называл его Муссолини. Между ними в присутствии графа Дино Гранди, посла Италии в Лондоне, по этому поводу разгорелся жаркий спор, прошедший на высоких тонах и повлекший за собой два дня спустя отставку Идена. Обрадованный отставкой Идена, которая была буквально отпразднована итальянской прессой как событие триумфальное для Италии (редакторам газет было даже рекомендовано умерить свой пыл, дабы ненавистный английский политик не предстал в своей стране в виде великомученика). Муссолини воспринял соглашение со злорадным удовольствием. Он знал, что агрессивные действия Гитлера позволили ему занять выгодные позиции на переговорах с англичанами. За неопределенные обещания оказать им поддержку в Центральной Европе дуче смог заполучить их признание захвата Абиссинии и легитимизировать свое вмешательство в гражданскую войну в Испании, не говоря уже о вполне удовлетворительных гарантиях, данных Великобританией в отношении свободы действий Италии в Средиземноморье. «Итальянский пакт, — с возмущением писал Черчилль Идену, — конечно, является полнейшим триумфом Муссолини». Точно так же считал и Чиано, который не смог скрыть снисходительного презрения к англичанам за то, что они пошли на такие большие уступки. «Как романтично!» — воскликнул он, когда узнал, что подписать соглашение предлагается в день Пасхи, ибо этот день совпадал с днем рождения Галифакса. «Соглашением предопределяется безграничная свобода действий, — взволнованно писал Чиано в своем дневнике, — оно знаменует начало новой эры в наших взаимоотношениях с Великобританией. Дружба с ней основывается на принципе равенства — это единственный вид дружбы, на который мы можем согласиться с Лондоном или с кем-либо еще». Итальянская общественность будет приветствовать это соглашение, далее писал Чиано, «с безмерным энтузиазмом, в частности, еще и потому, что в нем она увидит возможность отдаления от Берлина». Поэтому ничего удивительного не было в том, что 1 апреля 1938 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124