Народ Италии, к оружию! Прояви свою храбрость, свою настойчивость и свое достоинство».
А за несколько часов до этого выступления с балкона Палаццо Венеция о намерениях Муссолини были проинформированы послы Великобритании и Франции, но сделано это было в менее драматичной форме.
Сэр Перси Лорек выслушал новость, как отметил Чиано, «не моргнув глазом и не изменившись в лице. Он ограничился лишь тем, что скрупулезно записал именно ту формулировку заявления, которой воспользовался я, и спросил меня, следует ли ему рассматривать это заявление как предварительную информацию или как обычную декларацию о войне. Выяснив, что зачитанное заявление является официальной декларацией об объявлении войны, британский посол учтиво и с достоинством удалился. У дверей мы обменялись крепким и сердечным рукопожатием».
Беседа с Франсуа-Понсе была не менее дружественной.
«Полагаю, что вы поняли, по какой именно причине я пригласил Вас сюда», — почти извиняющимся тоном спросил Чиано.
«Не могу сказать, что я слишком догадлив, — слегка улыбнувшись, ответил Франсуа-Понсе, — но на этот раз создавшаяся ситуация мне ясна». Как и сэр Перси Лорен, он прекрасно понимал, что война уже не за горами и что Муссолини уже решил судьбу своей страны.
Чиано зачитал текст декларации об объявлении войны.
«Это удар кинжалом по уже упавшему человеку, — со скорбью в голосе прокомментировал ФрансуаПонсе текст декларации, — тем не менее благодарю Вас хотя бы за то, что нанесли удар, предварительно надев бархатную перчатку».
Прежде чем покинуть кабинет Чиано, французский посол позволил себе высказать предупреждение, которое Чиано имел веские основания запомнить надолго: «Немцы — суровые хозяева. Вам тоже предстоит почувствовать это».
7
В ту ночь атмосфера уныния и безысходности окутала Рим, притихший в напряженном ожидании. Направляясь к себе домой, чтобы упаковать вещи, находившийся в подавленном состоянии духа корреспондент «The Times» прошел вдоль Corso Umberto
и пересек площадь di Spagna, но на своем пути не увидел ни одного вывешенного национального флага. Его итальянские друзья и знакомые, поспешившие к нему попрощаться, пожимали ему руку с таким видом, словно просили извинения.
Как однажды заметил Кавур: «Шумные возгласы на городской площади нельзя воспринимать как проявление общественного мнения».
Глава вторая
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
10 июня 1940 г. — 23 октября 1942 г.
Кромвелю принадлежит блестящая идея — обладание абсолютной властью в государстве, когда оно не находится в состоянии войны.
Война началась для Италии плачевно. Как это было ни печально, но сразу стало очевидно, что страна, к ее стыду, совершенно не готова к ведению широкомасштабных военных действий — хотя на протяжении последних восьмидесяти лет более половины государственного бюджета предназначалось на покрытие военных расходов. Участие в продолжительной гражданской войне в Испании довело запасы военного снаряжения, и без того истощенные абиссинской кампанией, до самой низкой — критической — отметки. Тем не менее некоординированная и противоречивая деятельность различных ведомств вела к тому, что военная продукция экспортировалась в Англию вплоть до начала 1940 года, а в Финляндию (поставки для которой включали военные самолеты) даже еще позднее .
Большая часть армейского снаряжения вышла уже из употребления или устарела. В артиллерии на вооружении находились орудия, применявшиеся еще в 1918 году; так называемые механизированные дивизии испытывали настолько острую нехватку автомобилей, что, по свидетельству Кармино Сенизе, шефа итальянской полиции, командиры некоторых этих дивизий просили у него взаймы автомобили для своих военных парадов; военно-воздушные силы также находились в жалком состоянии; военно-морской флот не имел ни авианосцев, ни вспомогательной морской авиации. Перед вторжением в Албанию в апреле 1939 года проведенные мероприятия по мобилизации показали, что многие подразделения, значившиеся на бумаге как дивизии, на самом деле состояли из нескольких батальонов. К концу лета того же года сам Муссолини был вынужден признать, что из семидесяти дивизий, которыми, как он утверждал, располагает итальянская армия, только десять пригодны для ведения военных операций. В начале 1938 года начальник генерального штаба сухопутных сил заявил, что к концу следующей весны производство военных материалов и снаряжения и сделанные запасы будут достаточны для ведения полномасштабной войны. На самом деле, за шесть месяцев до того, как Италия вступила в войну, генерал Карло Фавагросса, заместитель министра производства военного имущества и снаряжения, докладывал Муссолини, что если бы министерство имело бы в наличии все запрашиваемое имущество и снаряжение (а для этого было необходимо, чтобы изготовлявшие их заводы и фабрики работали в две смены), то ближайшим сроком готовности Италии для участия в войне был бы октябрь 1942 года. Генерал Балле, заместитель командующего военно-воздушных сил, утверждал, что в его распоряжении находятся свыше трех тысяч действующих боевых самолетов, на самом деле их было менее одной тысячи. Генерал Париани, заместитель командующего сухопутных сил, заверял Муссолини, что в течение считанных часов могут быть мобилизованы восемь миллионов человек, на самом деле менее половины этого числа плохо экипированных и лишенных всякого энтузиазма людей можно было бы поставить под ружье не ранее чем через несколько недель, да и то за счет нанесения невосполнимого ущерба промышленности и сельскому хозяйству страны. Адмирал Каваньяри, заместитель командующего военно-морского флота, пытался объяснить, насколько удручающим выглядит положение не только его, но и других ведомств в преддверии войны, но, жаловался адмирал, дуче был абсолютно невосприимчив к его объяснениям. Однажды де Боно подобным же образом пытался предупредить дуче в отношении «фигляра» Балле и «предателя» Париани, но Муссолини, по признанию де Боно, даже не захотел его слушать. «Он верит в то, во что бы он хотел верить». Время от времени Рафаэлло Рикарди, министр торговли, предупреждал дуче об имеющихся экономических трудностях, но дуче, словно находясь в блаженном неведении, отвечал, что правительства не гибнут из-за экономических трудностей, и предпочитал прислушиваться к Таону ди Ревелю, министру финансов, который полагал, что дела в стране идут прекрасно и что Италии предстоит стать богатейшей страной, благодаря… продаже произведений искусства. «Что же он, дуче, делает? — спрашивал Чиано, буквально выведенный из себя подобным поведением Муссолини, — видимо, внимание дуче полностью занято тем, как вымуштровать солдат».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
А за несколько часов до этого выступления с балкона Палаццо Венеция о намерениях Муссолини были проинформированы послы Великобритании и Франции, но сделано это было в менее драматичной форме.
Сэр Перси Лорек выслушал новость, как отметил Чиано, «не моргнув глазом и не изменившись в лице. Он ограничился лишь тем, что скрупулезно записал именно ту формулировку заявления, которой воспользовался я, и спросил меня, следует ли ему рассматривать это заявление как предварительную информацию или как обычную декларацию о войне. Выяснив, что зачитанное заявление является официальной декларацией об объявлении войны, британский посол учтиво и с достоинством удалился. У дверей мы обменялись крепким и сердечным рукопожатием».
Беседа с Франсуа-Понсе была не менее дружественной.
«Полагаю, что вы поняли, по какой именно причине я пригласил Вас сюда», — почти извиняющимся тоном спросил Чиано.
«Не могу сказать, что я слишком догадлив, — слегка улыбнувшись, ответил Франсуа-Понсе, — но на этот раз создавшаяся ситуация мне ясна». Как и сэр Перси Лорен, он прекрасно понимал, что война уже не за горами и что Муссолини уже решил судьбу своей страны.
Чиано зачитал текст декларации об объявлении войны.
«Это удар кинжалом по уже упавшему человеку, — со скорбью в голосе прокомментировал ФрансуаПонсе текст декларации, — тем не менее благодарю Вас хотя бы за то, что нанесли удар, предварительно надев бархатную перчатку».
Прежде чем покинуть кабинет Чиано, французский посол позволил себе высказать предупреждение, которое Чиано имел веские основания запомнить надолго: «Немцы — суровые хозяева. Вам тоже предстоит почувствовать это».
7
В ту ночь атмосфера уныния и безысходности окутала Рим, притихший в напряженном ожидании. Направляясь к себе домой, чтобы упаковать вещи, находившийся в подавленном состоянии духа корреспондент «The Times» прошел вдоль Corso Umberto
и пересек площадь di Spagna, но на своем пути не увидел ни одного вывешенного национального флага. Его итальянские друзья и знакомые, поспешившие к нему попрощаться, пожимали ему руку с таким видом, словно просили извинения.
Как однажды заметил Кавур: «Шумные возгласы на городской площади нельзя воспринимать как проявление общественного мнения».
Глава вторая
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
10 июня 1940 г. — 23 октября 1942 г.
Кромвелю принадлежит блестящая идея — обладание абсолютной властью в государстве, когда оно не находится в состоянии войны.
Война началась для Италии плачевно. Как это было ни печально, но сразу стало очевидно, что страна, к ее стыду, совершенно не готова к ведению широкомасштабных военных действий — хотя на протяжении последних восьмидесяти лет более половины государственного бюджета предназначалось на покрытие военных расходов. Участие в продолжительной гражданской войне в Испании довело запасы военного снаряжения, и без того истощенные абиссинской кампанией, до самой низкой — критической — отметки. Тем не менее некоординированная и противоречивая деятельность различных ведомств вела к тому, что военная продукция экспортировалась в Англию вплоть до начала 1940 года, а в Финляндию (поставки для которой включали военные самолеты) даже еще позднее .
Большая часть армейского снаряжения вышла уже из употребления или устарела. В артиллерии на вооружении находились орудия, применявшиеся еще в 1918 году; так называемые механизированные дивизии испытывали настолько острую нехватку автомобилей, что, по свидетельству Кармино Сенизе, шефа итальянской полиции, командиры некоторых этих дивизий просили у него взаймы автомобили для своих военных парадов; военно-воздушные силы также находились в жалком состоянии; военно-морской флот не имел ни авианосцев, ни вспомогательной морской авиации. Перед вторжением в Албанию в апреле 1939 года проведенные мероприятия по мобилизации показали, что многие подразделения, значившиеся на бумаге как дивизии, на самом деле состояли из нескольких батальонов. К концу лета того же года сам Муссолини был вынужден признать, что из семидесяти дивизий, которыми, как он утверждал, располагает итальянская армия, только десять пригодны для ведения военных операций. В начале 1938 года начальник генерального штаба сухопутных сил заявил, что к концу следующей весны производство военных материалов и снаряжения и сделанные запасы будут достаточны для ведения полномасштабной войны. На самом деле, за шесть месяцев до того, как Италия вступила в войну, генерал Карло Фавагросса, заместитель министра производства военного имущества и снаряжения, докладывал Муссолини, что если бы министерство имело бы в наличии все запрашиваемое имущество и снаряжение (а для этого было необходимо, чтобы изготовлявшие их заводы и фабрики работали в две смены), то ближайшим сроком готовности Италии для участия в войне был бы октябрь 1942 года. Генерал Балле, заместитель командующего военно-воздушных сил, утверждал, что в его распоряжении находятся свыше трех тысяч действующих боевых самолетов, на самом деле их было менее одной тысячи. Генерал Париани, заместитель командующего сухопутных сил, заверял Муссолини, что в течение считанных часов могут быть мобилизованы восемь миллионов человек, на самом деле менее половины этого числа плохо экипированных и лишенных всякого энтузиазма людей можно было бы поставить под ружье не ранее чем через несколько недель, да и то за счет нанесения невосполнимого ущерба промышленности и сельскому хозяйству страны. Адмирал Каваньяри, заместитель командующего военно-морского флота, пытался объяснить, насколько удручающим выглядит положение не только его, но и других ведомств в преддверии войны, но, жаловался адмирал, дуче был абсолютно невосприимчив к его объяснениям. Однажды де Боно подобным же образом пытался предупредить дуче в отношении «фигляра» Балле и «предателя» Париани, но Муссолини, по признанию де Боно, даже не захотел его слушать. «Он верит в то, во что бы он хотел верить». Время от времени Рафаэлло Рикарди, министр торговли, предупреждал дуче об имеющихся экономических трудностях, но дуче, словно находясь в блаженном неведении, отвечал, что правительства не гибнут из-за экономических трудностей, и предпочитал прислушиваться к Таону ди Ревелю, министру финансов, который полагал, что дела в стране идут прекрасно и что Италии предстоит стать богатейшей страной, благодаря… продаже произведений искусства. «Что же он, дуче, делает? — спрашивал Чиано, буквально выведенный из себя подобным поведением Муссолини, — видимо, внимание дуче полностью занято тем, как вымуштровать солдат».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124