Линдберг выразил свою благодарность, и Гаглио и Розенхайн заверили всех нас, что они никому не расскажут о событиях этой ночи. Когда они уходили, я вежливо сказал им, что они поступят очень благоразумно, если будут держать язык за зубами.
Линди, Кондон и Брекинридж негромко беседовали в гостиной, когда в комнату, словно видение, вошла женщина в розовом шелковом халате.
Энн Линдберг с лицом белым, как мел, и блестящими глазами спросила:
– Есть какие-нибудь новости?
Линдберг подошел к ней, нежно взял за руку и подвел к доктору Кондону. Он объяснил, что профессор получил записку от похитителей в ответ на письмо, опубликованное им в газете, в котором он предлагал себя в качестве посредника.
– Доктор Кондон, – сказал Линдберг, – собирается передать выкуп, и мы сможем снова увидеть Чарли.
– Спасибо, доктор, – сказала она, внимательно глядя на него влажными глазами. – Вы очень добры.
– Дорогая моя, – сказал он, робко приближаясь к ней, – вы не должны плакать. Если хоть одна слеза капнет из ваших глаз, то я немедленно перестану заниматься этим делом.
Она улыбнулась – как мне показалось, абсурдности его слов – однако он воспринял это как приглашение обнять ее за плечо.
– Дитя мое, – сказал он, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть вам вашего мальчика. – Он поднял указательный палец свободной руки, словно политик, делающий важное заявление. – Вы разговариваете с человеком, который однажды выиграл премию в двадцать долларов за то, что представил в газету «Хоум Ньюз» новогодний зарок следующего содержания: «Я буду по мере своих сил и во все времена помогать всем, кто находится в беде».
– Вот как, – сказала Энн.
– Клянусь, это правда, – торжественным тоном произнес он.
Линдберг деликатно освободил Энн из объятий Кондона, и профессор весело сказал:
– Вы только посмотрите на полковника! Мне кажется, он ревнует супругу к такому старику, как я!
Энн рассмеялась нервным смехом.
– Доброй ночи, доктор, – сказала она. – Доброй ночи, Генри, Нейт.
Линдберг проводил ее к лестнице. Вернувшись, он сказал:
– Благодарю, профессор. Моя жена не смеялась с той ночи, как украли Чарли.
Кондон снова поклонился; он стоял прямо передо мной, и я с трудом удержался от того, чтобы не дать ему пинком под зад.
– Боюсь, я не смогу даже предложить вам удобной кровати, – сказал Линдберг. – Все спальни в доме заняты.
– Я понимаю.
– Не знаю, устроит ли вас раскладушка...
– Разумеется.
– Генри, – сказал Линдберг, – отведите, пожалуйста, доктора наверх в детскую. Раскладушка, на которой спал Нейт, по-прежнему стоит там.
Брекинридж кивнул и повел профессора наверх.
– Нейт, – тихо проговорил Линдберг, взяв меня за руку, – вы не против того, чтобы остаться здесь на ночь?
– Нет. Ведь уже несколько часов, как наступило утро.
– Если я соберу для вас несколько одеял, вы переночуете в детской?
– Вы хотите, чтобы я присмотрел за этим напыщенным старым дураком?
– Считайте, что так. Мне кажется, он искренен.
– К тому же он ужасная зануда.
– Таких людей немало. Вы готовы разделить с ним комнату хотя бы сегодня ночью?
– Конечно.
Когда я вошел в темную детскую, свет из коридора упал на Кондона, и я увидел, что он стоит на полу на коленях в теплых кальсонах, обхватив руками перекладины детской кроватки. Его густой голос огласил детскую.
– О великий Иегова, яви милость Свою и да освятит она имя Твое и Твоего бессмертного сына. Я клянусь, что приложу все усилия, а если будет нужно, то посвящу всю свою оставшуюся жизнь тому, чтобы помочь этим несчастным родителям.
Он заметил меня, но продолжал:
– Позволь мне увенчать жизнь свою этим великим достижением. Позволь мне успешно завершить свою миссию на земле во славу Твоего святого имени и имени Твоего божественного сына. Аминь!
Он встал. Повернулся ко мне:
– Детектив Геллер? Я вас не заметил.
– Понятно. – В руках у меня была куча одеял и подушка, которые я бросил в середине комнаты.
– Постелите себе постель, дедуля. На раскладушке буду спать я.
Он расстелил одеяла и заснул раньше меня; даже его храп показался мне напыщенным.
* * *
Когда я проснулся, он был уже одет и рылся в сундуке с игрушками у окна.
– Что, черт возьми, вы там делаете? – рявкнул я.
Это напугало старого болвана; он вздрогнул, повернулся и сказал:
– Я нахожу вашу манеру общения крайне оскорбительной для себя, и если вы не будете воздерживаться от таких слов, то мне придется пустить в ход кулаки.
Я подошел к нему и посмотрел прямо в его водянистые голубые глаза.
– Я сказал, какого черта вы здесь делаете?
В одной руке он держал вырезанного из дерева слона.
– Я ищу игрушку или какой-нибудь другой предмет, который ребенок сможет узнать.
Раздался стук в дверь, и мы оба повернулись: в комнату заглянул Линдберг.
– Я извиняюсь, джентльмены, – сказал он. – Уже восемь часов. Мы приглашаем вас на завтрак.
– Это для меня большая честь, – сказал Кондон, сжимая игрушку.
Линдберг продолжал стоять в дверях детской; он выглядел буднично и в то же время опрятно: на нем были старые серые брюки, кожаная летная куртка, темная серая рубашка и галстук.
Я все еще был в нижнем белье.
– Он хочет забрать этого игрушечного слона. Говорит, что для опознания.
Линдберга, кажется, смутило это.
Кондон поднял деревянного слона.
– Когда мне удастся установить личный контакт с похитителями, я попрошу их отвести меня туда, где держат ребенка. Я покажу ребенку эту игрушку и посмотрю на его реакцию.
– Он не может говорить «слон», – тихо сказал Линдберг. – Он говорит «слун».
– Великолепно! Я попрошу ребенка назвать игрушку и буду знать, какой ответ от него ожидать! В этом случае им не удастся обмануть меня, показав мне другого ребенка.
Пока он произносил эту блестящую речь, я оделся. Лично я не сомневался, что этого шута легко будет провести, показав ему куклу из дешевой лавки.
– Конечно, вы можете ее забрать, – сказал Линдберг.
– Я уже позволил себе взять два других предмета, – сказал Кондон. – Мне бы хотелось, чтобы вы позволили оставить их у себя. Это две английских булавки, ими к матрасу крепились одеяла, под которыми спал ваш сын.
– Я не понимаю, зачем вам...
– Это просто, – сказал Кондон с самодовольной улыбкой. – И, как я полагаю, совершенно логично. Я беру эти булавки, чтобы, когда я встречусь с человеком, который написал мне, показать их и спросить, где он их видел. Если он сможет точно мне сказать, к чему они были приколоты в ночь похищения, то мы сможем быть уверены, что имеем дело с человеком, который действительно вошел в эту детскую и похитил вашего сына.
– Я бы выпил немного кофе, – сказал я.
– Давайте тогда спустимся вниз, – сказал Линдберг и повел нас в кухню.
Загадочно привлекательная Бетти Гау помогала дебелой Элси Уэйтли подавать нам завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Линди, Кондон и Брекинридж негромко беседовали в гостиной, когда в комнату, словно видение, вошла женщина в розовом шелковом халате.
Энн Линдберг с лицом белым, как мел, и блестящими глазами спросила:
– Есть какие-нибудь новости?
Линдберг подошел к ней, нежно взял за руку и подвел к доктору Кондону. Он объяснил, что профессор получил записку от похитителей в ответ на письмо, опубликованное им в газете, в котором он предлагал себя в качестве посредника.
– Доктор Кондон, – сказал Линдберг, – собирается передать выкуп, и мы сможем снова увидеть Чарли.
– Спасибо, доктор, – сказала она, внимательно глядя на него влажными глазами. – Вы очень добры.
– Дорогая моя, – сказал он, робко приближаясь к ней, – вы не должны плакать. Если хоть одна слеза капнет из ваших глаз, то я немедленно перестану заниматься этим делом.
Она улыбнулась – как мне показалось, абсурдности его слов – однако он воспринял это как приглашение обнять ее за плечо.
– Дитя мое, – сказал он, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть вам вашего мальчика. – Он поднял указательный палец свободной руки, словно политик, делающий важное заявление. – Вы разговариваете с человеком, который однажды выиграл премию в двадцать долларов за то, что представил в газету «Хоум Ньюз» новогодний зарок следующего содержания: «Я буду по мере своих сил и во все времена помогать всем, кто находится в беде».
– Вот как, – сказала Энн.
– Клянусь, это правда, – торжественным тоном произнес он.
Линдберг деликатно освободил Энн из объятий Кондона, и профессор весело сказал:
– Вы только посмотрите на полковника! Мне кажется, он ревнует супругу к такому старику, как я!
Энн рассмеялась нервным смехом.
– Доброй ночи, доктор, – сказала она. – Доброй ночи, Генри, Нейт.
Линдберг проводил ее к лестнице. Вернувшись, он сказал:
– Благодарю, профессор. Моя жена не смеялась с той ночи, как украли Чарли.
Кондон снова поклонился; он стоял прямо передо мной, и я с трудом удержался от того, чтобы не дать ему пинком под зад.
– Боюсь, я не смогу даже предложить вам удобной кровати, – сказал Линдберг. – Все спальни в доме заняты.
– Я понимаю.
– Не знаю, устроит ли вас раскладушка...
– Разумеется.
– Генри, – сказал Линдберг, – отведите, пожалуйста, доктора наверх в детскую. Раскладушка, на которой спал Нейт, по-прежнему стоит там.
Брекинридж кивнул и повел профессора наверх.
– Нейт, – тихо проговорил Линдберг, взяв меня за руку, – вы не против того, чтобы остаться здесь на ночь?
– Нет. Ведь уже несколько часов, как наступило утро.
– Если я соберу для вас несколько одеял, вы переночуете в детской?
– Вы хотите, чтобы я присмотрел за этим напыщенным старым дураком?
– Считайте, что так. Мне кажется, он искренен.
– К тому же он ужасная зануда.
– Таких людей немало. Вы готовы разделить с ним комнату хотя бы сегодня ночью?
– Конечно.
Когда я вошел в темную детскую, свет из коридора упал на Кондона, и я увидел, что он стоит на полу на коленях в теплых кальсонах, обхватив руками перекладины детской кроватки. Его густой голос огласил детскую.
– О великий Иегова, яви милость Свою и да освятит она имя Твое и Твоего бессмертного сына. Я клянусь, что приложу все усилия, а если будет нужно, то посвящу всю свою оставшуюся жизнь тому, чтобы помочь этим несчастным родителям.
Он заметил меня, но продолжал:
– Позволь мне увенчать жизнь свою этим великим достижением. Позволь мне успешно завершить свою миссию на земле во славу Твоего святого имени и имени Твоего божественного сына. Аминь!
Он встал. Повернулся ко мне:
– Детектив Геллер? Я вас не заметил.
– Понятно. – В руках у меня была куча одеял и подушка, которые я бросил в середине комнаты.
– Постелите себе постель, дедуля. На раскладушке буду спать я.
Он расстелил одеяла и заснул раньше меня; даже его храп показался мне напыщенным.
* * *
Когда я проснулся, он был уже одет и рылся в сундуке с игрушками у окна.
– Что, черт возьми, вы там делаете? – рявкнул я.
Это напугало старого болвана; он вздрогнул, повернулся и сказал:
– Я нахожу вашу манеру общения крайне оскорбительной для себя, и если вы не будете воздерживаться от таких слов, то мне придется пустить в ход кулаки.
Я подошел к нему и посмотрел прямо в его водянистые голубые глаза.
– Я сказал, какого черта вы здесь делаете?
В одной руке он держал вырезанного из дерева слона.
– Я ищу игрушку или какой-нибудь другой предмет, который ребенок сможет узнать.
Раздался стук в дверь, и мы оба повернулись: в комнату заглянул Линдберг.
– Я извиняюсь, джентльмены, – сказал он. – Уже восемь часов. Мы приглашаем вас на завтрак.
– Это для меня большая честь, – сказал Кондон, сжимая игрушку.
Линдберг продолжал стоять в дверях детской; он выглядел буднично и в то же время опрятно: на нем были старые серые брюки, кожаная летная куртка, темная серая рубашка и галстук.
Я все еще был в нижнем белье.
– Он хочет забрать этого игрушечного слона. Говорит, что для опознания.
Линдберга, кажется, смутило это.
Кондон поднял деревянного слона.
– Когда мне удастся установить личный контакт с похитителями, я попрошу их отвести меня туда, где держат ребенка. Я покажу ребенку эту игрушку и посмотрю на его реакцию.
– Он не может говорить «слон», – тихо сказал Линдберг. – Он говорит «слун».
– Великолепно! Я попрошу ребенка назвать игрушку и буду знать, какой ответ от него ожидать! В этом случае им не удастся обмануть меня, показав мне другого ребенка.
Пока он произносил эту блестящую речь, я оделся. Лично я не сомневался, что этого шута легко будет провести, показав ему куклу из дешевой лавки.
– Конечно, вы можете ее забрать, – сказал Линдберг.
– Я уже позволил себе взять два других предмета, – сказал Кондон. – Мне бы хотелось, чтобы вы позволили оставить их у себя. Это две английских булавки, ими к матрасу крепились одеяла, под которыми спал ваш сын.
– Я не понимаю, зачем вам...
– Это просто, – сказал Кондон с самодовольной улыбкой. – И, как я полагаю, совершенно логично. Я беру эти булавки, чтобы, когда я встречусь с человеком, который написал мне, показать их и спросить, где он их видел. Если он сможет точно мне сказать, к чему они были приколоты в ночь похищения, то мы сможем быть уверены, что имеем дело с человеком, который действительно вошел в эту детскую и похитил вашего сына.
– Я бы выпил немного кофе, – сказал я.
– Давайте тогда спустимся вниз, – сказал Линдберг и повел нас в кухню.
Загадочно привлекательная Бетти Гау помогала дебелой Элси Уэйтли подавать нам завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146