Теперь она стояла лицом к лицу с теми, кто возглавлял духовную и светскую власть в Шрусбери. Остальные участники погребальной церемонии, монахи и миряне, столпились позади, не решаясь обогнать знатных особ.
— Милорды, — начала Магдалина, обращаясь к тем двоим, кто представлял здесь церковь и государство, — я прошу простить меня за опоздание. Недавние дожди размыли дорогу, и потому я не смогла поспеть вовремя. Меа culpa*. Но я непременно помолюсь за упокой душ наших усопших братьев и надеюсь присутствовать на поминальной мессе. Может быть, это хотя бы отчасти исправит мою оплошность.
— Достойная сестра, — отвечал аббат, — мы всегда рады тебя видеть. Тебе, наверное, придется задержаться у нас на день-другой, пока подсохнут дороги. И коли ты здесь, прошу тебя отобедать с нами.
— Благодарю за доброту, отец аббат. Право же, мне так неловко за свое опоздание. Я не посмела бы побеспокоить вас, высокочтимые лорды, когда бы не письмо, которое меня просили передать шерифу.
Монахиня перевела строгий, серьезный взгляд на Хью Берингара. В руке она держала свиток пергамента, скрепленный печатью.
— Я должна пояснить, как это письмо попало к нам. Наша обитель дочерняя, мы подчиняемся аббатству в Полсворте, и тамошняя приоресса время от времени присылает гонцов матери Мариане, нашей настоятельнице. Как раз вчера прибыл такой посланец, и среди прочих документов доставил письмо. Его написала одна леди, которая недавно приехала в Полсворт и остановилась там на время. Письмо запечатано печатью аббатства, а адресовано лорду шерифу Шропшира. Я подумала, что в нем может быть что-нибудь важное — вот, пользуясь случаем, я захватила его с собой. С вашего разрешения, отец аббат, я хотела бы передать его лорду Берингару.
В словах Магдалины не было, на первый взгляд, ничего особенного, однако она сумела преподнести это так, что собравшиеся замерли, словно в ожидании чуда. Случайные разговоры смолкли, и только самые любопытные тихонько протискивались сквозь толпу, чтобы оказаться поближе к монахине и не пропустить самое интересное. Тишину нарушало только шуршание одежд и шарканье ног. Хью принял свиток из рук сестры Магдалины. Печать была цела и подлинность ее не вызывала сомнений — никто и не догадывался, что дочерняя обитель у Брода Годрика пользовалась той же печатью, что и материнское аббатство.
— Вы позволите прочесть? — спросил Хью, обращаясь к Радульфусу, — может, здесь и впрямь что-то важное.
— Разумеется, — ответил аббат.
Хью сломал печать, развернул свиток и сосредоточенно погрузился в чтение. По его сдвинутым бровям все поняли, что в письме и верно содержится что-то очень серьезное, и затаили дыхание. Во дворе повисла напряженная тишина.
— Отец аббат, — промолвил наконец Хью, оторвав глаза от пергамента, — речь здесь идет о деле, которое касается не только меня. Оно затрагивает многих и заслуживает того, чтобы я огласил это послание. Позволь мне прочесть его перед всеми собравшимися.
Получив разрешение, шериф прочел вслух:
Высокочтимому Хью Берингару, лорду шерифу Шропшира
Милорд, к превеликому прискорбию, мне стало известно, что по всему графству распространяется слух о моей смерти, причем утверждают, что я была убита неким злодеем, вознамерившимся завладеть моим имуществом. Дабы пресечь эти недостойные вымыслы, я сочла своим долгом немедля засвидетельствовать, что я жива, пребываю в добром здравии и ныне пользуюсь гостеприимством и радушием сестер из Полсворта. Более всего тревожит меня то, что из-за этих досужих россказней может возникнуть угроза чести и самой жизни тех, кто были моими друзьями и служим мне верой и правдой. Если мое долгое молчание навлекло на кого-то незаслуженные подозрения, прошу простить меня и снять с невиновных всякие обвинения.
Причиною же того, что я столь опрометчиво не давала о себе знать, явилось, как я ныне смиренно сознаюсь, овладевшее мною сомнение в готовности отречься от мира. Чтобы проверить, действительно ли монашеская стезя является моим призвание, я, с милостивого дозволения духовных властей, укрылась в обители Святой Альбанс, где все эти три года вела тихую и уединенную жизнь, предаваясь обычным для сестер трудам, но не принимая пострига. Когда же мне стало ведомо, что меня сочли злодейски убитой, я решила вернуться в родные края, дабы из-за меня не пострадали невинные.
А потому, милорд, умоляю Вас дать обо всем знать моему достойному брату и прислать заслуживающего доверия человека, который сопроводил бы меня в Шрусбери, за что буду вечно пребывать в неоплатном долгу у Вашей милости.
Джулиана Крус
Шериф еще не кончил читать, а в толпе уже послышались перешептывания. Возбуждение нарастало, собравшиеся гудели, как растревоженный пчелиный рой. Один Реджинальд Крус ошарашенно молчал, как будто не веря своим ушам, но когда наконец понял, его радостный крик, в котором смешались изумление и восторг, перекрыл гомон толпы.
— Моя сестра жива! — взревел Реджинальд. — Жива и невредима! Боже всемилостивейший, а мы-то думали…
— Жива! — эхом отозвался Николас, завороженный услышанным. — Джулиана жива, жива и здорова…
Толпа разразилась возбужденными возгласами и восклицаниями, а над всем этим нестройным хором воспарил вдохновенный голос аббата Радульфуса:
— Воистину нет предела Господнему милосердию. Восславим же Всевышнего, явившего нам несказанную милость.
— Бог мой, мы ведь ославили честного человека! — вскричал Реджинальд, столь же страстный в раскаянии, сколь и в гневе. — Он и вправду был предан своей госпоже, а мы его упекли в темницу. Теперь мне все ясно — эти украшения он продал по ее просьбе, и сделал это ради нее! Это ее личные вещи, и, естественно, она имела право распорядиться ими…
— Мы вместе отправимся за ней в Полсворт, — заявил Берингар, обращаясь к Крусу. — А Адам Гериет будет немедленно отпущен на свободу. И он поедет с нами — едва ли кто-нибудь имеет на это большее право.
Таким образом, день похорон брата Хумилиса стал днем воскрешения Джулианы, и печаль переросла в ликование — так и за Страстной Пятницей следует Светлое Воскресение.
— Господь в непостижимой мудрости своей, забрав одну жизнь, вернул нам другую, — изрек аббат Радульфус. — Несомненно, это знак свыше, дабы мы ведали, что и жизнь, и смерть в руце Его.
Когда брат Рун вышел из трапезной, в душе его благоговейное умиление странно соседствовало с горечью утраты. В таком настроении он и отправился к Гайе, чтобы побыть одному в тишине и покое монастырских садов. В такой час там вряд ли можно было кого-нибудь встретить. Оставив позади огороды и поля, юный монах вышел к самым границам аббатских владений. В тени деревьев, клонившихся к реке, он остановился, печально глядя на Северн, поглотивший тело Фиделиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Милорды, — начала Магдалина, обращаясь к тем двоим, кто представлял здесь церковь и государство, — я прошу простить меня за опоздание. Недавние дожди размыли дорогу, и потому я не смогла поспеть вовремя. Меа culpa*. Но я непременно помолюсь за упокой душ наших усопших братьев и надеюсь присутствовать на поминальной мессе. Может быть, это хотя бы отчасти исправит мою оплошность.
— Достойная сестра, — отвечал аббат, — мы всегда рады тебя видеть. Тебе, наверное, придется задержаться у нас на день-другой, пока подсохнут дороги. И коли ты здесь, прошу тебя отобедать с нами.
— Благодарю за доброту, отец аббат. Право же, мне так неловко за свое опоздание. Я не посмела бы побеспокоить вас, высокочтимые лорды, когда бы не письмо, которое меня просили передать шерифу.
Монахиня перевела строгий, серьезный взгляд на Хью Берингара. В руке она держала свиток пергамента, скрепленный печатью.
— Я должна пояснить, как это письмо попало к нам. Наша обитель дочерняя, мы подчиняемся аббатству в Полсворте, и тамошняя приоресса время от времени присылает гонцов матери Мариане, нашей настоятельнице. Как раз вчера прибыл такой посланец, и среди прочих документов доставил письмо. Его написала одна леди, которая недавно приехала в Полсворт и остановилась там на время. Письмо запечатано печатью аббатства, а адресовано лорду шерифу Шропшира. Я подумала, что в нем может быть что-нибудь важное — вот, пользуясь случаем, я захватила его с собой. С вашего разрешения, отец аббат, я хотела бы передать его лорду Берингару.
В словах Магдалины не было, на первый взгляд, ничего особенного, однако она сумела преподнести это так, что собравшиеся замерли, словно в ожидании чуда. Случайные разговоры смолкли, и только самые любопытные тихонько протискивались сквозь толпу, чтобы оказаться поближе к монахине и не пропустить самое интересное. Тишину нарушало только шуршание одежд и шарканье ног. Хью принял свиток из рук сестры Магдалины. Печать была цела и подлинность ее не вызывала сомнений — никто и не догадывался, что дочерняя обитель у Брода Годрика пользовалась той же печатью, что и материнское аббатство.
— Вы позволите прочесть? — спросил Хью, обращаясь к Радульфусу, — может, здесь и впрямь что-то важное.
— Разумеется, — ответил аббат.
Хью сломал печать, развернул свиток и сосредоточенно погрузился в чтение. По его сдвинутым бровям все поняли, что в письме и верно содержится что-то очень серьезное, и затаили дыхание. Во дворе повисла напряженная тишина.
— Отец аббат, — промолвил наконец Хью, оторвав глаза от пергамента, — речь здесь идет о деле, которое касается не только меня. Оно затрагивает многих и заслуживает того, чтобы я огласил это послание. Позволь мне прочесть его перед всеми собравшимися.
Получив разрешение, шериф прочел вслух:
Высокочтимому Хью Берингару, лорду шерифу Шропшира
Милорд, к превеликому прискорбию, мне стало известно, что по всему графству распространяется слух о моей смерти, причем утверждают, что я была убита неким злодеем, вознамерившимся завладеть моим имуществом. Дабы пресечь эти недостойные вымыслы, я сочла своим долгом немедля засвидетельствовать, что я жива, пребываю в добром здравии и ныне пользуюсь гостеприимством и радушием сестер из Полсворта. Более всего тревожит меня то, что из-за этих досужих россказней может возникнуть угроза чести и самой жизни тех, кто были моими друзьями и служим мне верой и правдой. Если мое долгое молчание навлекло на кого-то незаслуженные подозрения, прошу простить меня и снять с невиновных всякие обвинения.
Причиною же того, что я столь опрометчиво не давала о себе знать, явилось, как я ныне смиренно сознаюсь, овладевшее мною сомнение в готовности отречься от мира. Чтобы проверить, действительно ли монашеская стезя является моим призвание, я, с милостивого дозволения духовных властей, укрылась в обители Святой Альбанс, где все эти три года вела тихую и уединенную жизнь, предаваясь обычным для сестер трудам, но не принимая пострига. Когда же мне стало ведомо, что меня сочли злодейски убитой, я решила вернуться в родные края, дабы из-за меня не пострадали невинные.
А потому, милорд, умоляю Вас дать обо всем знать моему достойному брату и прислать заслуживающего доверия человека, который сопроводил бы меня в Шрусбери, за что буду вечно пребывать в неоплатном долгу у Вашей милости.
Джулиана Крус
Шериф еще не кончил читать, а в толпе уже послышались перешептывания. Возбуждение нарастало, собравшиеся гудели, как растревоженный пчелиный рой. Один Реджинальд Крус ошарашенно молчал, как будто не веря своим ушам, но когда наконец понял, его радостный крик, в котором смешались изумление и восторг, перекрыл гомон толпы.
— Моя сестра жива! — взревел Реджинальд. — Жива и невредима! Боже всемилостивейший, а мы-то думали…
— Жива! — эхом отозвался Николас, завороженный услышанным. — Джулиана жива, жива и здорова…
Толпа разразилась возбужденными возгласами и восклицаниями, а над всем этим нестройным хором воспарил вдохновенный голос аббата Радульфуса:
— Воистину нет предела Господнему милосердию. Восславим же Всевышнего, явившего нам несказанную милость.
— Бог мой, мы ведь ославили честного человека! — вскричал Реджинальд, столь же страстный в раскаянии, сколь и в гневе. — Он и вправду был предан своей госпоже, а мы его упекли в темницу. Теперь мне все ясно — эти украшения он продал по ее просьбе, и сделал это ради нее! Это ее личные вещи, и, естественно, она имела право распорядиться ими…
— Мы вместе отправимся за ней в Полсворт, — заявил Берингар, обращаясь к Крусу. — А Адам Гериет будет немедленно отпущен на свободу. И он поедет с нами — едва ли кто-нибудь имеет на это большее право.
Таким образом, день похорон брата Хумилиса стал днем воскрешения Джулианы, и печаль переросла в ликование — так и за Страстной Пятницей следует Светлое Воскресение.
— Господь в непостижимой мудрости своей, забрав одну жизнь, вернул нам другую, — изрек аббат Радульфус. — Несомненно, это знак свыше, дабы мы ведали, что и жизнь, и смерть в руце Его.
Когда брат Рун вышел из трапезной, в душе его благоговейное умиление странно соседствовало с горечью утраты. В таком настроении он и отправился к Гайе, чтобы побыть одному в тишине и покое монастырских садов. В такой час там вряд ли можно было кого-нибудь встретить. Оставив позади огороды и поля, юный монах вышел к самым границам аббатских владений. В тени деревьев, клонившихся к реке, он остановился, печально глядя на Северн, поглотивший тело Фиделиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65