Волосы ее были откинуты назад и золотистой пряжей покрывали ковер попугайной красно-зеленой расцветки. И негр, и лицо женщины сняты чуть не в фокусе – ну в самом деле, не позировали же любовники, а трудились самозабвенно! – однако не могло остаться никакого сомнения: на снимке Соня Аверьянова. Вот эта самая, стоявшая сейчас перед Струмилиным с выражением такого ужаса на лице, словно перед ней воистину разверзлись бездны преисподние.
«А ведь она и правда не знала, из-за чего Костя…» – промелькнуло в голове.
У Сони в руках тоже была фотография. Она взглянула на Струмилина с беспомощным выражением и почему-то протянула ему этот снимок. А он машинально отдал ей свой. Так бывает, когда люди рассматривают фотографии – снятые на пикнике, или на свадьбе, к примеру, или какие-то экзотические красоты, запечатленные во время поездки за рубеж, – и обмениваются ими. Обменялись и Струмилин с Соней, так что она теперь могла полюбоваться собой в компании с негром, а он – лицезреть ее, скачущей верхом на том же черномазом и на том же ковре. Присутствовал на снимке и третий – на сей раз белый мужчина: в мушкетерских ботфортах до колен, но без штанов. Видны были его волосатые ляжки и напряженное естество. Судя по позе, он пристраивался к Сониному рту. В руке его плетка, однако ни у кого и мысли не могло бы возникнуть, будто Соня здесь к чему-то принуждаема силой. Голова ее была самозабвенно закинута, груди стоят торчком, волосы струятся по спине. Плетка, определенно, была всего лишь средством для получения пущего удовольствия.
– Господи… – хрипло выдохнул Пирог, тоже вперившийся взглядом в какой-то снимок, и этот шепот разрушил странное оцепенение, овладевшее всеми.
Соня выронила фотографию и прижала руки к лицу. Потом странно, тоненько вскрикнула и пошла куда-то, не разбирая дороги. Мужчины – каждый держал в руках фото – смотрели, как она мечется внутри оградки, натыкаясь грудью на памятник, на прутья… Потом, споткнувшись, она упала на колени прямо на могильную плиту и, вскрикнув от боли, открыла лицо.
Прямо напротив ее глаз оказался Костин портрет: черно-белый эмалевый овал. Русые, сильно поредевшие волосы, равнодушные глаза под набрякшими веками.
«А я его таким не помню, – со странным раскаянием подумал Струмилин. – Сколько мы не виделись? Два года? Да, два года. Поэтому я и Соню не знал. Да уж, такую-то – век бы не знать!»
И тени не осталось от мгновенной вспышки восторга, охватившего его при первом взгляде на эту женщину. Струмилин не был ханжой, вот уж нет, никогда не был, он понимал, что в жизни всякое может случиться, от измены – как от сумы и от тюрьмы! – не стоит зарекаться, нормальный, сильный мужик должен быть готов прощать, если уж пустил женщину в сердце. Ведь женщина – это что? Игрушка, служанка мужчины, но в то же время – змея, которую он обречен отогреть на своей груди.
Однако в теории все легко и просто, а видеть это белое тело, сплетенное с черным… И у них, у негров, омерзительные розовые ладони и пятки! Вообще-то от интернационализма в нашей стране не убережешься, интернационализм – дело хорошее, но только морально, а вот физически, вернее, физиологически… А она значит, смогла. Ну и… ну и все! И нечего из-за нее переживать!
Струмилин перевел дыхание и почти безучастно смотрел, как Соня встала с плиты, всхлипывая, вывалилась за калитку, чудом не зацепившись за острия оградки своим развевающимся жакетиком, и побрела прочь, натыкаясь на все заборы. Она тащилась еле-еле, и чем дальше удалялась, тем больше становилась похожей на подбитую черно-серую птицу.
Наконец она свернула на тропинку, ведущую к большой дороге, и скрылась из глаз.
Сразу стало легче. Струмилин собрал с травы и со стола фотографии, стараясь складывать их картинками внутрь, чтобы ничего больше не видеть, но то и дело бросались в глаза сплетенные разноцветные руки и ноги, это лицо, эти волосы… Однако теперь он был спокоен как лед. И голос его казался ледяным, когда Струмилин произнес:
– Ты совершенно прав, Валера. Эта баба просто недостойна жить.
– Выходим и не рыпаемся, – сладким голосом сказал Рыжий, подавая руку.
Он стоял у открытой дверцы, а внутри машины каждое Лидино движение страховал пистолетом Серый. Она их так и называла про себя, этих разбойничков: по преобладанию оттенков. Надо же их было как-то обозначить, в конце концов!
– Сонечка, ни звука! – вкрадчиво предупредил Рыжий, помогая ей выйти. – Ради твоей же пользы прошу. – Он сделал резкое движение, и из длинного рукава джинсовой рубахи в ладонь скользнуло узкое длинное лезвие ножа. – Если до смерти не убью, то порежу крепко, не посмотрю на твою красоту. У нас ведь сегодня – последний шанс, если ты в курсе дела.
– Нет, – честно призналась Лида, на деревянных ногах тащась рядом с Рыжим, накрепко вцепившимся в нее. – Я не в курсе никакого дела. Я не знаю ни о каком тайнике!
– Тихо! – наступая на пятки, зашипел сзади Серый. – Только пикни – и ты труп.
Все это настолько напоминало дешевку из какого-то американского или отечественного боевика, что у Лиды невольно заплелись ноги. И горло пересохло, да так, что не выдавить ни звука. Словно неживая, словно во сне, потащилась под ручку с Рыжим к подъезду, надеясь, что попадется навстречу им какой-нибудь сосед Евгения… ему это шествие покажется подозрительным, и он поднимет тревогу. Хотя, если Соня ни от кого не скрывает своих отношений с этим азером, а может, молдаваном, почему ее явление в его доме должно у кого-то вызвать подозрения? Правда, она пришла не одна, а в компании двух мужиков, и произошло это непосредственно после отъезда любовника, – ну, опять же таки, и что? В лучшем случае гипотетический сосед подумает: «Ох и блядешка эта Сонька, не успел мужик свалить, а она уже групповуху затевает!» А что еще он должен подумать, этот выдуманный человек? Дотумкаться, что Соня ведет братков брать хазу, или как это называется? Нет, Лида что-то слишком много хочет от какого-то среднестатистического соседа. Разве можно полагаться на то, что фотографиями этих двух ребяток, Рыжего и Серого, пестрят стенды с надписью «Их разыскивает милиция»? Едва ли… А потому столь жадно ожидаемый сосед скорее всего пройдет мимо странной троицы, ухмыляясь про себя, лелея в своем разнузданном воображении самые грязные картины и чувствуя разве что некоторое неудобство в штанах, но отнюдь не отягощаясь мрачными предчувствиями.
Похоже, угрюмо подумала Лида, в сестрицы ей досталась порядочная оторва. Мало что послала сестру в объятия к какому-то сексуальному маньяку, мало что втравила ее в попытку ограбления, так еще известна своей репутацией встречному и поперечному! Нет ничего странного, что ее муж покончил с собой.
Лида даже удивилась бы, если бы этого не произошло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
«А ведь она и правда не знала, из-за чего Костя…» – промелькнуло в голове.
У Сони в руках тоже была фотография. Она взглянула на Струмилина с беспомощным выражением и почему-то протянула ему этот снимок. А он машинально отдал ей свой. Так бывает, когда люди рассматривают фотографии – снятые на пикнике, или на свадьбе, к примеру, или какие-то экзотические красоты, запечатленные во время поездки за рубеж, – и обмениваются ими. Обменялись и Струмилин с Соней, так что она теперь могла полюбоваться собой в компании с негром, а он – лицезреть ее, скачущей верхом на том же черномазом и на том же ковре. Присутствовал на снимке и третий – на сей раз белый мужчина: в мушкетерских ботфортах до колен, но без штанов. Видны были его волосатые ляжки и напряженное естество. Судя по позе, он пристраивался к Сониному рту. В руке его плетка, однако ни у кого и мысли не могло бы возникнуть, будто Соня здесь к чему-то принуждаема силой. Голова ее была самозабвенно закинута, груди стоят торчком, волосы струятся по спине. Плетка, определенно, была всего лишь средством для получения пущего удовольствия.
– Господи… – хрипло выдохнул Пирог, тоже вперившийся взглядом в какой-то снимок, и этот шепот разрушил странное оцепенение, овладевшее всеми.
Соня выронила фотографию и прижала руки к лицу. Потом странно, тоненько вскрикнула и пошла куда-то, не разбирая дороги. Мужчины – каждый держал в руках фото – смотрели, как она мечется внутри оградки, натыкаясь грудью на памятник, на прутья… Потом, споткнувшись, она упала на колени прямо на могильную плиту и, вскрикнув от боли, открыла лицо.
Прямо напротив ее глаз оказался Костин портрет: черно-белый эмалевый овал. Русые, сильно поредевшие волосы, равнодушные глаза под набрякшими веками.
«А я его таким не помню, – со странным раскаянием подумал Струмилин. – Сколько мы не виделись? Два года? Да, два года. Поэтому я и Соню не знал. Да уж, такую-то – век бы не знать!»
И тени не осталось от мгновенной вспышки восторга, охватившего его при первом взгляде на эту женщину. Струмилин не был ханжой, вот уж нет, никогда не был, он понимал, что в жизни всякое может случиться, от измены – как от сумы и от тюрьмы! – не стоит зарекаться, нормальный, сильный мужик должен быть готов прощать, если уж пустил женщину в сердце. Ведь женщина – это что? Игрушка, служанка мужчины, но в то же время – змея, которую он обречен отогреть на своей груди.
Однако в теории все легко и просто, а видеть это белое тело, сплетенное с черным… И у них, у негров, омерзительные розовые ладони и пятки! Вообще-то от интернационализма в нашей стране не убережешься, интернационализм – дело хорошее, но только морально, а вот физически, вернее, физиологически… А она значит, смогла. Ну и… ну и все! И нечего из-за нее переживать!
Струмилин перевел дыхание и почти безучастно смотрел, как Соня встала с плиты, всхлипывая, вывалилась за калитку, чудом не зацепившись за острия оградки своим развевающимся жакетиком, и побрела прочь, натыкаясь на все заборы. Она тащилась еле-еле, и чем дальше удалялась, тем больше становилась похожей на подбитую черно-серую птицу.
Наконец она свернула на тропинку, ведущую к большой дороге, и скрылась из глаз.
Сразу стало легче. Струмилин собрал с травы и со стола фотографии, стараясь складывать их картинками внутрь, чтобы ничего больше не видеть, но то и дело бросались в глаза сплетенные разноцветные руки и ноги, это лицо, эти волосы… Однако теперь он был спокоен как лед. И голос его казался ледяным, когда Струмилин произнес:
– Ты совершенно прав, Валера. Эта баба просто недостойна жить.
– Выходим и не рыпаемся, – сладким голосом сказал Рыжий, подавая руку.
Он стоял у открытой дверцы, а внутри машины каждое Лидино движение страховал пистолетом Серый. Она их так и называла про себя, этих разбойничков: по преобладанию оттенков. Надо же их было как-то обозначить, в конце концов!
– Сонечка, ни звука! – вкрадчиво предупредил Рыжий, помогая ей выйти. – Ради твоей же пользы прошу. – Он сделал резкое движение, и из длинного рукава джинсовой рубахи в ладонь скользнуло узкое длинное лезвие ножа. – Если до смерти не убью, то порежу крепко, не посмотрю на твою красоту. У нас ведь сегодня – последний шанс, если ты в курсе дела.
– Нет, – честно призналась Лида, на деревянных ногах тащась рядом с Рыжим, накрепко вцепившимся в нее. – Я не в курсе никакого дела. Я не знаю ни о каком тайнике!
– Тихо! – наступая на пятки, зашипел сзади Серый. – Только пикни – и ты труп.
Все это настолько напоминало дешевку из какого-то американского или отечественного боевика, что у Лиды невольно заплелись ноги. И горло пересохло, да так, что не выдавить ни звука. Словно неживая, словно во сне, потащилась под ручку с Рыжим к подъезду, надеясь, что попадется навстречу им какой-нибудь сосед Евгения… ему это шествие покажется подозрительным, и он поднимет тревогу. Хотя, если Соня ни от кого не скрывает своих отношений с этим азером, а может, молдаваном, почему ее явление в его доме должно у кого-то вызвать подозрения? Правда, она пришла не одна, а в компании двух мужиков, и произошло это непосредственно после отъезда любовника, – ну, опять же таки, и что? В лучшем случае гипотетический сосед подумает: «Ох и блядешка эта Сонька, не успел мужик свалить, а она уже групповуху затевает!» А что еще он должен подумать, этот выдуманный человек? Дотумкаться, что Соня ведет братков брать хазу, или как это называется? Нет, Лида что-то слишком много хочет от какого-то среднестатистического соседа. Разве можно полагаться на то, что фотографиями этих двух ребяток, Рыжего и Серого, пестрят стенды с надписью «Их разыскивает милиция»? Едва ли… А потому столь жадно ожидаемый сосед скорее всего пройдет мимо странной троицы, ухмыляясь про себя, лелея в своем разнузданном воображении самые грязные картины и чувствуя разве что некоторое неудобство в штанах, но отнюдь не отягощаясь мрачными предчувствиями.
Похоже, угрюмо подумала Лида, в сестрицы ей досталась порядочная оторва. Мало что послала сестру в объятия к какому-то сексуальному маньяку, мало что втравила ее в попытку ограбления, так еще известна своей репутацией встречному и поперечному! Нет ничего странного, что ее муж покончил с собой.
Лида даже удивилась бы, если бы этого не произошло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93