В день свадьбы он чувствовал, что готов воспламениться от одного ее вида, как сухое дерево вспыхивает от одной случайной искры, и долгая церемония венчания и последовавший за нею пир показались ему нескончаемой пыткой. Когда же наконец их с Джеанной отвели в опочивальню и оставили одних на широком брачном ложе, Галеран понял, что ему страшно — отчасти потому, что Джеанна, возможно, знала больше, чем он, и могла осмеять его, но главным образом он боялся выпустить на волю бушевавшую внутри его силу, которая ему самому была непонятна и неподвластна, и сделать Джеанне больно.
Подождав немного, она коснулась его груди.
— Галеран…
Он невольно содрогнулся, ибо до сих пор исступлено старался не давать себе воли, и ужаснулся внезапной мысли о том, что если он преуспеет в укрощении своей похоти, то, пожалуй, его невеста так и не станет в эту ночь женою.
— Ты была права, — пробормотал он. — Тебе надо было выйти за кого-нибудь постарше.
— Зачем? — безмятежно и даже весело откликнулась Джеанна. — Он умер бы раньше меня.
Сжав кулаки, Галеран лежал на спине и смотрел в потолок.
— Он бы знал, что надо делать, Джеанна. А я не знаю. Я никогда еще этого не делал.
Она снова коснулась его груди легким, успокаивающим движением, но он видел, что она тоже боится.
— И я не делала, но я знаю, как начать.
— Это и я знаю.
Но он не представлял себе, когда и как это делается… Обжигая его тело огнем, ее рука двинулась вниз и нашла корень его терзаний и надежд.
Галеран обмер, но заметил, что и она затаила дыхание.
— Я и не знала, что он такой твердый, — заметила она и, вместо того, чтобы отпрянуть и потупиться, как подобает скромной девице, откинула простыни, чтобы разглядеть все получше. Ее пальцы с любопытством скользили по напряженной плоти, ощупывали ее, и Галерану пришлось самому отвести ее руку, пока не началось извержение. Джеанна не слушалась, и они немного повозились, пытаясь настоять каждый на своем, пока вдруг не оказались лицом к лицу, глядя друг на друга так, будто видятся впервые в жизни.
— Не надо, Джеанна.
— А что, это больно?
— Да. Но дело не в том, что…
— Тогда давай.
Она лежала подле него нагая, хрупкая, и под тонкой кожей ясно виднелись голубые жилки.
— Я боюсь сделать больно тебе.
— Но ведь ты должен.
— Я не хочу причинять тебе боль. — Он хотел отодвинуться, но она обвила его руками и ногами и удержала, тем самым напоминая, что на самом деле она вовсе не такая уж хрупкая.
— Не бойся. Кормилица говорила, — тут Джеанна покраснела, отчего стала для него еще ближе и желанней, — она говорила, что это проще сделать, когда я буду готова, а готова я буду, когда там станет мокро… — Тут ее голос упал до шепота, а щеки запылали. — Бог знает, сколько недель я была готова, Галеран, и… я готова теперь.
Она взяла его руку и направила ее вниз, между ног, где, подтверждая истинность ее слов, наливались живым огнем горячие влажные складки, помогая ему, раскрываясь, обтекая его…
Его тело бездумно и послушно последовало за ее рукой, как плуг следует за упряжкой волов. Он вошел в нее, наполнил ее собою, слился с нею, растаял в ней.
Он даже представить себе не мог, что это будет вот так, что это будет похоже на его шалости с девушками не более, чем огонек свечи похож на пламя преисподней; не более, чем пламя домашнего очага похоже на пожар — даже если сравнивать то, что происходило сейчас, с теми моментами, когда ему удавалось до конца помочь себе самому.
Когда это произошло, он обрушился на нее, упал, опустошенный и обессиленный, и она, задыхаясь, оттолкнула его.
— Галеран, я не могу дышать!
Он виновато отодвинулся.
— Прости. Я не сделал тебе больно? — И, прочитав в ее лице ответ, добавил: — Если и сделал, то виновата ты.
— Я?
— Я мог бы подождать еще, если б ты не была такой смелой.
— Сколько бы ты ни ждал, ничего не изменится, — огрызнулась она. — Похоть — натура мужчины, боль и кровь — удел женщины.
Он робко пытался утешить ее.
— Теперь, когда ты уже не девушка, больно не будет.
— Откуда ты знаешь? — И с этими словами она повернулась к нему спиной.
Итак, невзирая на то, что он с превеликим удовольствием повторил бы все с самого начала, Галеран последовал примеру жены, повернулся к ней спиною и сам не заметил, как заснул.
Наутро простыня с постели молодоженов была торжественно предъявлена гостям в подтверждение свершившегося брака. Галерана поздравляли так, будто бы он убил дракона, а вокруг Джеанны суетились, словно она опасно ранена.
Что, по мнению Галерана, было близко к истине.
Сам он чувствовал себя глубоко несчастным, несмотря на похвалы, которыми его осыпали мужчины. Вероятно, никто из них, даже Фальк, не догадывался, как бешено и грубо он овладел Джоанной в минувшую ночь и как она подавлена случившимся.
Единственное, что ему теперь оставалось, — сдерживать свои порывы до тех пор, пока молодая жена не оправится от причиненной ей боли. Но когда же это случится?
Вечером, когда они снова легли в постель, Галеран осторожно спросил Джеанну, не прошла ли боль.
— Почти прошла, — ответила она так обиженно, что у него пропало всякое желание.
В эту ночь ему пришлось особенно тяжко. Он не хотел силой овладевать не желающей этого и еще не выздоровевшей женой, но, уже вкусив от плода любви, хотел испытывать его сладость снова и снова. Он подумывал даже, не воспользоваться ли уступчивостью служанок, но отринул эти мысли как недостойные.
На следующую ночь он опять спросил Джеанну, прошла ли боль, и она сказала: «Да». Тогда со вздохом облегчения он вошел в нее, не забывая на сей раз, что не следует обрушиваться на нее всем телом. Но, даже находясь наверху блаженства, он еще острее, чем в первый раз, понимал, что Джеанна несчастлива.
Потом он обнял ее обеими руками, прижал к себе.
— Что с тобой, милая? Чего ты хочешь?
Он думал, что ответа не последует, но Джеанна ответила:
— Я хочу того, что есть у тебя.
— Как?! — с искренним изумлением спросил он. Джеанна ткнула его в плечо кулаком — впрочем, несильно.
— Нет, дурень. Удовольствия! Я знаю, женщины тоже испытывают удовольствие, я и сама что-то чувствую, но это не… — И впервые за все время, что он знал Джеанну, в ее глазах блеснули слезы.
Он беспомощно баюкал ее в своих объятиях.
— Прости, любимая. Обещаю, мы найдем то, чего ты хочешь…
Был ли то невольный порыв, или обрывки когда-то услышанных и не до конца понятых сплетен, или — почему нет? — приобретенный со служанками опыт, но Галеран накрыл ладонью левую грудь Джеанны и немедленно ощутил ее ответный трепет.
— Может быть, так?
— Может быть…
И он принялся гладить ее маленькую грудь, играть с нею, находя удовольствие в ласках, восхищаясь, как быстро затвердел и заострился нежный розовый сосок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Подождав немного, она коснулась его груди.
— Галеран…
Он невольно содрогнулся, ибо до сих пор исступлено старался не давать себе воли, и ужаснулся внезапной мысли о том, что если он преуспеет в укрощении своей похоти, то, пожалуй, его невеста так и не станет в эту ночь женою.
— Ты была права, — пробормотал он. — Тебе надо было выйти за кого-нибудь постарше.
— Зачем? — безмятежно и даже весело откликнулась Джеанна. — Он умер бы раньше меня.
Сжав кулаки, Галеран лежал на спине и смотрел в потолок.
— Он бы знал, что надо делать, Джеанна. А я не знаю. Я никогда еще этого не делал.
Она снова коснулась его груди легким, успокаивающим движением, но он видел, что она тоже боится.
— И я не делала, но я знаю, как начать.
— Это и я знаю.
Но он не представлял себе, когда и как это делается… Обжигая его тело огнем, ее рука двинулась вниз и нашла корень его терзаний и надежд.
Галеран обмер, но заметил, что и она затаила дыхание.
— Я и не знала, что он такой твердый, — заметила она и, вместо того, чтобы отпрянуть и потупиться, как подобает скромной девице, откинула простыни, чтобы разглядеть все получше. Ее пальцы с любопытством скользили по напряженной плоти, ощупывали ее, и Галерану пришлось самому отвести ее руку, пока не началось извержение. Джеанна не слушалась, и они немного повозились, пытаясь настоять каждый на своем, пока вдруг не оказались лицом к лицу, глядя друг на друга так, будто видятся впервые в жизни.
— Не надо, Джеанна.
— А что, это больно?
— Да. Но дело не в том, что…
— Тогда давай.
Она лежала подле него нагая, хрупкая, и под тонкой кожей ясно виднелись голубые жилки.
— Я боюсь сделать больно тебе.
— Но ведь ты должен.
— Я не хочу причинять тебе боль. — Он хотел отодвинуться, но она обвила его руками и ногами и удержала, тем самым напоминая, что на самом деле она вовсе не такая уж хрупкая.
— Не бойся. Кормилица говорила, — тут Джеанна покраснела, отчего стала для него еще ближе и желанней, — она говорила, что это проще сделать, когда я буду готова, а готова я буду, когда там станет мокро… — Тут ее голос упал до шепота, а щеки запылали. — Бог знает, сколько недель я была готова, Галеран, и… я готова теперь.
Она взяла его руку и направила ее вниз, между ног, где, подтверждая истинность ее слов, наливались живым огнем горячие влажные складки, помогая ему, раскрываясь, обтекая его…
Его тело бездумно и послушно последовало за ее рукой, как плуг следует за упряжкой волов. Он вошел в нее, наполнил ее собою, слился с нею, растаял в ней.
Он даже представить себе не мог, что это будет вот так, что это будет похоже на его шалости с девушками не более, чем огонек свечи похож на пламя преисподней; не более, чем пламя домашнего очага похоже на пожар — даже если сравнивать то, что происходило сейчас, с теми моментами, когда ему удавалось до конца помочь себе самому.
Когда это произошло, он обрушился на нее, упал, опустошенный и обессиленный, и она, задыхаясь, оттолкнула его.
— Галеран, я не могу дышать!
Он виновато отодвинулся.
— Прости. Я не сделал тебе больно? — И, прочитав в ее лице ответ, добавил: — Если и сделал, то виновата ты.
— Я?
— Я мог бы подождать еще, если б ты не была такой смелой.
— Сколько бы ты ни ждал, ничего не изменится, — огрызнулась она. — Похоть — натура мужчины, боль и кровь — удел женщины.
Он робко пытался утешить ее.
— Теперь, когда ты уже не девушка, больно не будет.
— Откуда ты знаешь? — И с этими словами она повернулась к нему спиной.
Итак, невзирая на то, что он с превеликим удовольствием повторил бы все с самого начала, Галеран последовал примеру жены, повернулся к ней спиною и сам не заметил, как заснул.
Наутро простыня с постели молодоженов была торжественно предъявлена гостям в подтверждение свершившегося брака. Галерана поздравляли так, будто бы он убил дракона, а вокруг Джеанны суетились, словно она опасно ранена.
Что, по мнению Галерана, было близко к истине.
Сам он чувствовал себя глубоко несчастным, несмотря на похвалы, которыми его осыпали мужчины. Вероятно, никто из них, даже Фальк, не догадывался, как бешено и грубо он овладел Джоанной в минувшую ночь и как она подавлена случившимся.
Единственное, что ему теперь оставалось, — сдерживать свои порывы до тех пор, пока молодая жена не оправится от причиненной ей боли. Но когда же это случится?
Вечером, когда они снова легли в постель, Галеран осторожно спросил Джеанну, не прошла ли боль.
— Почти прошла, — ответила она так обиженно, что у него пропало всякое желание.
В эту ночь ему пришлось особенно тяжко. Он не хотел силой овладевать не желающей этого и еще не выздоровевшей женой, но, уже вкусив от плода любви, хотел испытывать его сладость снова и снова. Он подумывал даже, не воспользоваться ли уступчивостью служанок, но отринул эти мысли как недостойные.
На следующую ночь он опять спросил Джеанну, прошла ли боль, и она сказала: «Да». Тогда со вздохом облегчения он вошел в нее, не забывая на сей раз, что не следует обрушиваться на нее всем телом. Но, даже находясь наверху блаженства, он еще острее, чем в первый раз, понимал, что Джеанна несчастлива.
Потом он обнял ее обеими руками, прижал к себе.
— Что с тобой, милая? Чего ты хочешь?
Он думал, что ответа не последует, но Джеанна ответила:
— Я хочу того, что есть у тебя.
— Как?! — с искренним изумлением спросил он. Джеанна ткнула его в плечо кулаком — впрочем, несильно.
— Нет, дурень. Удовольствия! Я знаю, женщины тоже испытывают удовольствие, я и сама что-то чувствую, но это не… — И впервые за все время, что он знал Джеанну, в ее глазах блеснули слезы.
Он беспомощно баюкал ее в своих объятиях.
— Прости, любимая. Обещаю, мы найдем то, чего ты хочешь…
Был ли то невольный порыв, или обрывки когда-то услышанных и не до конца понятых сплетен, или — почему нет? — приобретенный со служанками опыт, но Галеран накрыл ладонью левую грудь Джеанны и немедленно ощутил ее ответный трепет.
— Может быть, так?
— Может быть…
И он принялся гладить ее маленькую грудь, играть с нею, находя удовольствие в ласках, восхищаясь, как быстро затвердел и заострился нежный розовый сосок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107