Пытаясь есть, он наблюдал за ней. Кэтрин сидела бледная, опустив вниз глаза, ела мало. Ее волосы отливали блеском огня, рассыпаясь по плечам. Они ей почему-то мешали, судя по тому, как она рукой отбрасывала назад пряди. Ему очень нравилось это ее движение — быстрый грациозный взмах рукой, и упавшая на лицо прядь присоединялась к остальным волосам. Ему хотелось дотронуться и погрузиться в них рукой.
Слишком многого он хотел. Он всегда хотел слишком много. По этой причине он ради чужих земель оставил дом, по этой причине он сейчас находился здесь.
Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он сказал:
— Вечером я слышал топот копыт, а недавно около конюшен какое-то оживление. Сдается, что они готовятся к отправке утром. Может быть, наша идиллия закончится раньше времени.
— Думаете, «Цветок хлопка» причалил? — спросила она, широко открыв глаза.
Рован отложил в сторону булочку и снова наполнил свой бокал.
— Похоже, что так.
— Так быстро, — еле слышно произнесла она, но он услышал, и его сердце екнуло от радости.
Она положила вилку и оставила тарелку. Сложив, как монахиня, руки на коленях и заглянув ему в глаза своими ясными глазами, в которых он увидел лихорадочный блеск, она произнесла:
— Мне бы очень хотелось иметь твоего ребенка.
Эти слова ударили его, словно плетью, за каждым словом — удар. Он хотел еще раз услышать хоть одно слово, а сам сидел, скрывая неожиданный восторг.
— Я знаю, что мы с вами об этом не договаривались, но какая разница, в конце концов.
— Действительно.
Восторг улетучился, уступая место разочарованию. Его слова прозвучали будто резкий взмах меча в воздухе.
— Вы решили, наконец, порадовать Жиля?
— Я решила порадовать себя, — резко ответила она.
— Покачать, побаловать, покормить грудью и унаследовать, в конце концов, Аркадию.
— И любить.
Искренность ее взгляда тронула его, он знал, что заслужил это. Но все равно чувство предательства не изгладилось, почему-то их соглашение о неповиновении приказу Жиля значило для него больше. Или он ревновал не только к мужу, собственному брату, но еще и к своему несостоявшемуся ребенку?
— Нет, ребенка не будет. Я не хочу, чтобы он попал в руки убийцы, не хочу, чтобы он страдал без отца. Я не смогу уехать, зная, что оставил ребенка и что он может умереть.
Она протянула к нему руку.
— Я позабочусь о нем.
— Только вы? Презирая его отца?
Вдруг его взгляд остановился на синяках на руке, явных отпечатках его пальцев. Он дотронулся до ее руки.
— Прошу прощения за это, но не за мой отказ.
Она отдернула руку, спрятав ее под столом. Глядя ему в глаза, как бы надеясь на его слабость, произнесла:
— Но вы же раньше хотели…
— Я думал только о постели, а не о детях. Я передумал. — Иногда грубость давала некоторый эффект.
— Вы отрекаетесь от меня, потому что я отказываюсь говорить о Теренсе? Так?
Она откинулась назад, не сводя взгляда с Рова-на. Он выдержал этот взгляд и недоверчиво спросил:
— Вы предлагаете мне обменяться одолжениями?
Она отвела взгляд.
— Я не могу этого сделать.
Сегодня у него было достаточно времени для размышлений. Пытаясь помочь ей, предположил: — Я мог бы спросить — почему? Но, думаю, в этом нет нужды. Вы пытаетесь кого-то прикрыть. Не Жиля, если Теренс никогда не был в вашей постели. Но как жена лудильщика, любившая кастрюли, вы не можете здесь, кажется, найти ни одного достойного.
— Вы ничего не знаете о моих привязанностях и способности любить.
— Нет, — горько ответил он, — вы ошибаетесь.
Ночь, проведенная с ней, рассказала все, что ему необходимо было знать. Любить и отдаваться друг другу — совершенно разные вещи, но достаточно близкие, чтобы их сравнивать. В одном он имел опыт, но вряд ли когда-нибудь познает другое.
Когда все это закончится, в ее жизни для него не останется места. Он выполнит свое назначение и может убираться.
Тишину нарушал только треск поленьев. Целый дождь искр вспыхивал брызгами и затихал, падая в очаг. Но Кэтрин туда не смотрела.
— Если вы откажете мне, у меня может никогда не появиться возможности стать матерью.
— Пожалуйтесь Жилю. Может он организует еще один турнир.
— Если он это сделает, я уйду от него.
Она так просто сказала об этом, что ему должно было быть не до бравады. Но Рован, чтобы успокоить себя, не принял эти слова всерьез.
— Если у вас хватит мужества и денег и будет куда уйти. В принципе это возможно, если только в августе в среду пойдет снег. — Он помолчал и вдруг неосознанно, против воли, сказал: — Давайте уедем вместе.
— Я не вижу, чтобы вы куда-то собирались! — На ее бледном лице появилось возмущение.
— А если собираюсь, что тогда? — Он с удовольствием увидел, как она вздохнула.
Кэтрин не ответила. Он слушал, как потрескивали поленья и завывал снаружи ветер, смотрел, как трепетал огонь. Потом кивнул, встал, взял бутылку с бренди и сказал:
— Понимаю. Брак священен. Как и кладбище.
Рован покачнулся. Сказалось все: и напряженные споры, и подавленное желание, и несколько бокалов вина и бренди, и то, что он был почти весь день без еды.
Ему хотелось еще налить бренди столько, сколько он сможет проглотить, чтобы впасть в забвение. Не часто он доходил до такого состояния. Но когда он направился к двери, то шел довольно уверенно.
— Куда вы? — Она поднялась и пошла за ним.
— В Эден, мой теплый и сырой рай. Туда. Вниз. Вы будете скучать по мне?
— Останьтесь. Я не хочу быть одна.
Она подошла к нему совсем близко, положила руку на грудь. Он почувствовал на коже каждый ее пальчик, и конечно же, как шторм, на него обрушилось желание. Сбитый с толку, он все же спросил:
— Опять искушаешь?
— Ты против? — Она приблизилась к нему.
Он отдал должное тем усилиям, которые привели ее к нему. Но он не сделает ошибки.
— Господи, конечно же нет, если в результате моя кровь не смешается с твоей.
— Ты сделал свой выбор. — Она приподнялась на мысочки и прижалась к нему губами.
Он обнял ее, хотя в руке была бутылка бренди. Ее рот был сродни нектару и так много обещал… Руки были холодными, а грудь, прижатая к его груди, сводила с ума. Он страстно желал и отказаться от нее, и уступить ей. Сдаться и полностью отдаться всепоглощающему чувству, пока вдруг Рован не вспомнил, что не его она так сильно хотела, а ребенка, появление которого зависело от него.
И руки сами собой опустились, а губы стали неподвижными. Когда она, в свою очередь, медленно и нехотя сняла руки с его шеи, он произнес:
— Вообще-то я против.
Кэтрин полными от слез глазами спросила:
— Почему?
— Фамильная гордость, упрямство, эгоизм. Если ты захочешь просто меня, я — твой. Но только не оправдания, не одиночество, не бессмысленные мечтания о материнстве. Только без всего этого я дам тебе то, что ты хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70