Н."
В то время как бедная Мария отбивалась от Наполеона, как «храбрая козочка месье Сегэна» от волка, императорские солдаты, уже наслышанные о польской метрессе своего повелителя, распевали на этот сюжет весьма вольные куплеты:
И снова ведет император войну
Привел за собой нас в такую страну
Где иней и лед
Злее ведьмы зима
Но зато, но зато, но зато
Там у полек п…ы горячи
Словно угли в горячей печи
У по-по
Ле-ле-лек.
И снова ведет император войну
Привел за собой нас в такую страну
Где всюду и холод и лед… Брр… Неужели всюду?
Нет, прекрасные польки огня горячей
И постели их жарче горячих печей
И вот где погреться мы можем:
У полек, у полек, у полек!
У-у-у По-по-по
Ле-ле-лек.
Император в холодном краю не сплошал
Горячее всех полек красотку сыскал
И в постели ее как в горячей печи
Кочергой он орудует славно!
И совсем нам не зябко
В морозном краю
Пусть морозы трещат —
Жарко печи горят
У полек, у полек, у полек!
У-у-у
По-по-по
Ле-лё-лек.
Это доказывает, что народ обладает даром предвидения — ведь Наполеон еще не «грелся в печи» мадам Валевской, когда была сложена эти песенка.
Когда стало известно, что Мария приняла приглашение на обед, волна энтузиазма захлестнула польских патриотов. Для них это согласие означало, что Мария сделала первый шаг к императорской постели. Некоторые из них заявляли со слезами на глазах, что, когда это свершится, они поставят толстую свечу перед образом фамильного святого. Другие решили вывесить на своем особняке национальный флаг. Многие считали, что это будет беспримерное событие, с которым можно сравнить только жертвоприношение Авраама в библейской истории. Короче говоря, все думали, что момент, когда Мария позволит Наполеону разместить свое достояние в ее сундучке, станет великим моментом истории Польши.
Представители временного правительства являлись, чтобы поцеловать руку юной княгини; этот жест одновременно выражал сочувствие, одобрение и благословение ее героическому решению.
Мадам Вобан, опасаясь перемены настроения и возможного бегства Марии, всю ночь дежурила у ее дверей.
* * *
На следующее утро под наблюдением мадам Вобан и графа Валевского, Мария была наряжена как на свадьбу.
Потом ее привезли во дворец, где должен был состояться прием. Бедная молодая женщина сразу растерялась от назойливого внимания приглашенных. Все крутились около нее, громко расхваливая ее красоту, изящество наряда, а некоторые уже обращались за протекцией (!). Этот постыдный спектакль совсем расстроил Марию.
Когда вошел император, она побледнела; и опустила глаза.
Наполеон, оживленный и веселый, обходил зал, по своему обычаю наделяя дам. комплиментами скорее военного, чем императора:
— Браво! Какие зубки! Какие глазки! Какая грудь. А вот ноги крупноваты, э?
Остановившись перед Марией, он спросил участливо:
— Вы ведь были нездоровы мадам, а теперь как Вы себя чувствуете?
Эта сдержанность успокоила маленькую графиню; у нее проснулась надежда, что, может быть, она все же сохранит свою честь.
За столом она была посажена рядом с Дюроком, напротив императора. Смущенная направленными на нее взглядами гостей, она совсем не заметила странной жестикуляции императора.
Разговаривая о польских делах, о войне с Пруссией, о политике России, он то засовывал палец в рот, то складывал пальцы под носом в виде латинской буквы V, то слегка постукивал кулаком по голове, то засовывал указательный палец правой руки в левое ухо, и т. п. Собеседники были в особенности поражены тем, что разговор Наполеона, отточенность формул, остроумие парадоксов и блестящая логика не давали никаких оснований подозревать умственное расстройство.
Поэтому они пришли к выводу — несколько поспешному, — что Наполеон подвержен приступам тика.
Этими жестами император вел разговор с Дюроком — они договорились о тайном коде. Император передавал Дюроку, какой вопрос он должен задать Марии.
Наконец, император несколько, раз коснулся большим пальцем своей груди. Дюрок посмотрел на него недоуменно, потом понял и, обращаясь к Марии, спросил, что она сделала с букетом, который император преподнес ей в Яблони.
— Я свято сохраняю его для моего сына, — ответила молодая женщина.
Услышав этот ответ, Наполеон вздохнул с облегчением и почувствовал себя счастливейшим из мужчин.
После обеда он подошел к Марии, не обращая внимания на окружающих гостей, взял ее за руку.
— Нет, нет, с таким нежным взглядом, выражающим чудесную доброту. Вы не можете, меня больше мучить, или Вы действительно самая бессердечная женщина и жестокая кокетка.
Когда он, в сопровождении Дюрока, вернулся в свои покои, члены правительства сразу окружили Марию:
— Это же просто чудо! Он никого не видел, кроме Вас! Какие пламенные взгляды он Вам бросал! Вы одна можете помочь возрождению нашей страны. Думайте только о деле нашего народа!
В эту минуту вошел Дюрок и протянул Марии письмо. Доброе вино, выпитое за обедом, настроило его на лирический лад, и он воскликнул:
— Можете ли Вы отказать тому, кто никогда не терпел поражения? Сейчас его слава окутана облаком грусти, даруйте же ему миг счастья!
Гости зааплодировали, Мария залилась слезами. М-м Вобан взяла письмо, упавшее на колени Марии, вскрыла его и, ко всеобщему удовольствию, громко прочитала:
"Есть минуты, когда высокое положение мешает быть счастливым, и в этом сейчас моя беда. Как описать мое страстное желание положить к Вашим ногам мое сердце и силу обстоятельств, которые препятствуют этому? О… если бы Вы захотели, Вы могли бы преодолеть разделяющие нас препятствия. Мой друг Дюрок поможет Вам в этом.
О! Придите же! Придите! Вашей родине не будет ущерба, если Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н."
Удрученная дерзкой откровенностью этого призыва, Мария опустила голову.
— Делайте со мной, что хотите, — едва выговорила она.
Патриоты рассыпались в благодарностях.
В тот же вечер ее отвели к императору. Послушаем свидетельство Констана.
"Она обещала приехать к императору между десятью и одиннадцатью вечера. Значительное лицо, с которым договаривался я, получило приказ привезти ее в карете в назначенное место.
Император, в ожидании, прохаживался большими шагами и выказывал признаки волнения и нетерпения, поминутно спрашивая, который час.
Когда она прибыла, я ввел ее в комнату императора ; она едва держалась на ногах и, дрожа, опиралась на мою руку. Я ввел ее и удалился вместе с тем лицом, которое ее привезло.
Во время своего тет-а-тет с императором м-м Валевская так плакала и рыдала, что мне было слышно в дальней комнате, и ее стоны раздирали мне сердце. Быть может, император так ничего и не добился от нее в это свидание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79