Время все-таки подчинило себе Белую Ведьму, и, видимо, чувствуя это, она решилась оставить своего нового возлюбленного Рагнара, не дожидаясь, пока он сам даст ей понять, что ему нужна более молодая и плодовитая жена. Поэтому-то она и решилась принять крещение, ибо теперь ей нужны были новые покровители и союзники.
Первым из них она выбрала Эбля, известного своей слабостью к красивым женщинам. А пленив его, она заставила всех забыть о своем кровавом прошлом, и позже, то ли понимая, что могущество Робертина превосходит власть «короля Пуатье», то ли сообразив, что Эбль не оставит ее при себе, если английский монарх : ответит согласием на сватовство к его дочери, либо по каким-то другим причинам прибыла к герцогу, который дал ей земельные угодья в своих владениях. Но Роберт — не Эбль, он не так падок на женские чары, и раз он возвысил Снэфрйд и даже приблизил к своей особе, то, значит, ей было что предложить взамен.
Все эти мысли с молниеносной быстротой проносились в голове Франкона, пока он краем уха ловил вялую, бесцветную речь герцога о том, что эта женщина, в прошлом язычница и разбойница, искренне уверовала в учение Христа. Франком ни на миг не допускал, что Снэфрйд искренна в своей вере, не верил в ее показное смирение и напрямик осведомился, какое значение имеет новоявленная Агата из Этампа к плану похищения Эммы. Заметил, как по устам финки при этом проскользнула легкая недобрая улыбка. Говорил Роберт:
— Вы хорошо знаете сию женщину, Франкон. И вам должны быть известны некоторые ее… э-э… особые способности.
— Какие у нас в Северной Нейстрии все называли колдовством, — уточнил епископ.
— Назовем их мягче — волшебством. Ибо не верить в сверхъестественные силы — значит усомниться в текстах Библии и поставить под сомнение эпизод с Аэндорской волшебницей.
Франкона только позабавило желание Роберта уличить его в незнании Священного Писания, и он тут же сослался на то, что Бог очень строго повелел беречься чародейства, приказав: «Не ворожите и не гадайте». Роберт же, как и большинство присутствующих, не был силен в теологических спорах, а единственный, кто мог аргументированно потягаться с Франковом, епископ Шартский, был слишком занят своей раненой рукой, чтобы вступать в диспут. К тому же Роберт тут же пресек все сомнения, сказав, что Снэфрид готова им помочь заставить прийти к ним Эмму.
— Есть у меня власть над этой женщиной, — тихо начала Снэфрйд, — и я обязуюсь велеть ей выйти куда угодно, если мой господин Роберт прикажет мне сделать это.
Герцог довольно кивнул.
— Агата из Этампа уже демонстрировала нам свои удивительные способности. Поэтому если вы сможете заставить Эмму с сыном на время уехать от Роллона — а встреча мощей святого Адриана как раз прекрасный повод для этого, — то эта женщина вызовет ее туда, где ее будем ожидать я и мои люди. Мы отвезем Эмму и мальчишку в Шартр, куда, нет сомнения, правитель языческих земель последует и по зову сердца, и для того, чтобы не быть осмеянным своими подданными как человек у которого похитили жену.
— Но при чем здесь младенец Гийом? — не унимался Франкон.
— Дьявол, да он издевается над нами! — воскликнул потерявший терпение Герберт Вермандуа.
Франкон никак не отреагировал на его вспышку. Вермандуа можно было понять, так как его земли особенно пострадали в эту зиму. А вот Роберт… Франкон глядел в неподвижное лицо Снэфрид. Так вот за какую услугу она добилась земель от Роберта! Она, видимо, достаточно уверена в своих силах, раз могла убедить и его. А она ненавидит Эмму и сейчас явно испытывает торжество от предстоящей мести.
Епископ вдруг словно почувствовал, как за невозмутимой оболочкой Снэфрйд клокочет огненная лава гнева и ярости, а между тем на ее лице не дрогнул ни один мускул. И он ясно осознал, что перед ним стоит само воплощение зла.
Эта языческая ведьма все же дождалась своего часа! И он, благочестивый Франкон, вынужден потворствовать ее мести и потому, что связан с этими людьми как христианин, и потому, что сам дал им шанс погубить себя в случае неповиновения, ибо во всеуслышание на соборе предлагал им силой принудить Роллона войти в купель.
Выходит, у него нет выбора. Он не посмеет им помешать, не посмеет посвятить во всё Роллона, и если он готов пожертвовать Эммой, то малыш Гийом… О, святые угодники, только не Гийом!
— Как мы должны понимать ваше молчание? — вывел его из оцепенения негромкий вопрошающий голос Роберта. Его темные брови сошлись к переносице, в лице появилось нечто, не предвещающее ничего хорошего.
И все же Франкон решился.
— Одно слово, миссиры. Всем известно, что эта женщина имеет все основания недолюбливать Эмму. Готовы ли вы отдать жизнь и судьбу Гийома в руки отвергнутой жены Роллона? Кто знает, передаст ли она вам ту, на которую вы возлагаете такие надежды, или посчитает нужным свести счеты с соперницей сразу?
Ги Анжуйский резко повернулся. Он впервые подал голос:
— Та, о ком вы говорите, подвергает свою душу куда большей погибели, живя в блуде с демоном Ру. Что же касается этой женщины… То я неотлучно буду при ней, дабы из рук в руки принять Эмму. К тому же…
— К тому же, — перебил его Роберт, — никто просто так не решится отказаться от поместья с двенадцатью бонуариями пахотной земли, с шестью арпиенами луга и виноградника.
Франкон пожевал губами. Зная Снэфрид, он не очень верил в ее меркантильность, хотя когда не за горами старость… Но куда больше он верил в заботу об Эмме этого анжуйца.
И тогда он возвёл очи горе.
— Да свершится воля Божья. Я готов помочь вам и удалить Эмму от Роллона.
А про себя он подумал, что сделает богоугодное дело, если спасет от этих волков маленького Гийома.
Он еще какое-то время беседовал, обсуждая подробности похищения. Франкон так и не заметил, когда удалилась Снэфрид. Она точно растаяла во мраке сводов. И так же беззвучно она вновь появилась перед ним, когда он в сопровождении Ги Анжуйского вышел из усадьбы.
Ги только отошел к конюшням, чтобы привести мула и растолкать задремавших на сеновале охранников, как Франкон оказался лицом к лицу с бог весть откуда возникшей Снэфрид. Он отшатнулся, когда она сжала его локоть с недюжинной для женщины силой.
— Только попробуй что-то соврать, колокольный страж, — произнесла она на своем языке, но так невозмутимо, словно вновь просила у него благословения. — Только рискни, и я присоединю тебя к числу моих недругов, а моя месть всегда находит того, кто имел несчастье стать мне поперек дороги.
Теперь это была прежняя Снэфрид. Еле различимая в полумраке, она показалась ему еще более жуткой. Франкону с трудом удалось удержать дрожь в голосе, когда он, потирая локоть, произнес:
— Ты все же дождалась своего времени, Снэфрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124