Иначе начнется паника. Дьявол! И норманны уже на подходе! Нет, ему во что бы то ни стало надо удержать город в повиновении. Пресвятая Дева Мария поможет. Главное, чтобы страх не полонил души людей. И еще надо спросить совета у Гвальтельма. Этот епископ не дурак, он может подсказать выход. Если он есть. По крайней мере, Далмацию нужно переложить часть ответственности и на приора.
— Вот что, Гвидо, — он шагнул к нему, принял из его трясущихся рук фонарь. Наклонился, отставив его в сторону, и незаметно достал оружие. — Вот что, Гвидо…
Он резко повернулся и с силой всадил клинок в грудь солдата. Глядел в выпученные в недоуменном ужасе глаза умирающего. Видел тонкую струйку крови, стекшую в его бороду.
— Прости, приятель, но ты и так уже был обречен. — Он говорил это спокойно, также спокойно закрыл умершему глаза. Даже отходную забормотал. Пусть этот грех ляжет на него, но он не позволит, чтобы слух об оспе разошелся раньше времени, посеял между защитниками панику. Так же спокойно добил и больную женщину. Хотя вряд ли спокойно. Ему казалось, что сам воздух в хижине заражен.
Вышел на улицу, вздохнул с дрожью. Впереди увидел чей-то силуэт и поспешил зайти за дом. Здесь, под навесом, стояла колода для водопоя. Аббат кинулся к ней, стал торопливо мыть руки, скреб их песком. Лихорадочно соображал. Надо прислать сюда кого-нибудь, и поскорее, чтобы тела похоронили еще до того, как это вызовет подозрение.
Надо постараться выслать из города как можно больше беженцев. Куда угодно — к норманнам, в леса.
Теперь это уже не имело значения. Сколько из них еще принесли оспу? Далмации тихо застонал от ужаса. Потом весь съежился. Одежда, ему надо поскорее идти к себе, сжечь все, что на нем было. Он опасался заразы.
Люди у костров с изумлением глядели на торопливо идущего куда-то преподобного Далмация. Он шарахался от встречных, избегал тех, кто хотел его остановить.
— После, после. Обо всем поговорим после.
В своей келье в аббатстве торопливо разделся донага, сунул все в огонь. Келья наполнилась едким дымом паленой одежды. Далмации с сожалением поглядел, как корежится его кожаный шлем. Это, конечно, не лучшая деталь доспехов, но все же он с ним прошел через столько битв. Шлем был ему как талисман.
Дверь неожиданно распахнулась, и показался епископ Гвальтельм в сопровождении монаха.
— Что происходит? Уж не пожар ли?..
Он оторопело застыл, глядя на голого аббата, мечущегося в дыму. Едва не отпрянул, когда тот подскочил к нему, но Далмации успел схватить его за плечо, втащить в келью. Захлопнул дверь перед лицом оторопелого сопровождающего.
— Да вы просто спятили. Господи Иисусе! — вскричал Гвальтельм, больную руку которого задел Далмации.
— Тише, отче, не бушуйте… — Далмации склонился к самому его лицу. — Мне кажется, что в нижнем городе есть больные оспой.
Неподвижные складки кожи над бровями епископа сошлись к переносице. Казалось, он не мог вымолвить ни слова. Далмации начал торопливо одеваться, путаясь в складках чистой сутаны, рассказывал, говорил о том, что намерен предпринять, чтобы избежать заразы в Шартре. В дверь постучали, но озабоченные священнослужители не обратили на это внимания. Гвальтельм уже справился с собой, заговорил спокойно:
— Я слышал, что можно предохраняться от оспы, если натереть ранку жидкостью из свежей пустулы выздоравливающего больного.
— Ко всем чертям! — выругался Далмации, возясь с ремешками сандалий. — Ко всем чертям! Мы должны сделать невозможное, должны удержать распространение болезни любой ценой. Иначе Шартр достанется норманнам.
В дверь опять постучали, громче, нетерпеливее. Далмации выпрямился.
— Клянусь Христом на Голгофе, ваш попик опасается, как бы голый Далмации не изнасиловал достойного епископа, — сказал он с мрачным юмором.
Однако за дверью вместе с монахом оказался Ги, Выглядел взволнованным.
— Дозорный сообщил, что по дороге к Шартру движется небольшая группа людей. Если не разведчики Роллона — то это гонцы от Роберта.
Последнее предположение оказалось верным. С каменной башни над воротами они увидели четырех всадников. У одного из них в руках был голубой стяг Нейстрии.
— Откройте немедленно! — приказал Гвальтельм. В держащем флажок всаднике он узнал своего сына Дюранда.
Они встретили их в глубокой башенной арке, освещенной разведенными стражниками кострами из коровьих лепешек. Загрохотали цепи опускаемого моста. Всадники были все в пыли, их кони утомленно всхрапывали. Гвальтельм благословил опустившегося на колено Дюранда.
— Почему именно ты приехал? — Голос у епископа, как всегда, был суров, но спокоен.
Мальчик устало встал с колен. Из-под кольчужного капюшона глянуло такое же насупленное, как у отца, лицо.
— Ваше преосвященство, герцог"/> Роберт лично велел мне ехать к вам. Там был настоящий ад.
— Здесь будет еще хуже, — глядя перед собой, бесцветно произнес епископ. И вдруг заволновался. — Ах, уезжай скорее, сын мой, беги отсюда!
— Но куда, батюшка? Я и так еле держусь в седле. Мы скакали несколько дней, едва успевая сменить коней. Еле смогли обогнать норманнов. Они будут здесь едва ли не завтра.
И тут суровый Гвальтельм вдруг порывисто обнял сына.
— О, мальчик мой, мальчик мой! Господи, да свершится воля твоя!
Тем временем Далмации разговаривал с устало присевшей на выступ стены Снэфрид. Она тоже была вся в пыли, хлопья лошадиной пены забрызгали ее плащ, от нее резко разило потом. И все же она держалась лучше других гонцов. Выговаривая слова с акцентом, поведала обо всем Далмацию.
— Ру Нормандский уже совершил рейд по Сене. Видимо, он сильно жаждет крови и не щадит никого. Он разорил Сане, разрушил каменный монастырь Святого Медара. Люди бежали от него к стенам Парижа, ибо, говорят, Ру просто купается в крови.
Она не смогла сдержать невольной улыбки, но тут же взяла себя в руки.
— Мы оказались осажденными в Париже, и Ру сжег всю округу. Он действовал с такой жестокостью, стены города забрасывали каменьями и плошками с огненной жидкостью. Не было ни малейшей возможности начать с ним переговоры. Это стало возможным, когда часть людей двинулась в глубь Нейстрии и дошла до Этампа. И вот тогда Ролло и согласился на переговоры.
И знаешь, Далмации, он ведь действительно ищет ее. Об этом он и спросил этого доверчивого дурачка епископа Парижского Ансхерика. Тот спокойно передал ему заколку Эммы и, как я и велела, передал, что его Птичка из Байе вместе с Ги Анжуйским скрывается в городе Шартре. Я наблюдала их встречу со стен Парижа и видела, как Ролло одним махом отсек голову Анехерику. Как говорите вы, христиане, да пребудет душа его в мире.
— Тебе бы не следовало сообщать Роллану, что Эмма находится здесь с бывшим женихом, финка, — задумчиво пробормотал Далмации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Вот что, Гвидо, — он шагнул к нему, принял из его трясущихся рук фонарь. Наклонился, отставив его в сторону, и незаметно достал оружие. — Вот что, Гвидо…
Он резко повернулся и с силой всадил клинок в грудь солдата. Глядел в выпученные в недоуменном ужасе глаза умирающего. Видел тонкую струйку крови, стекшую в его бороду.
— Прости, приятель, но ты и так уже был обречен. — Он говорил это спокойно, также спокойно закрыл умершему глаза. Даже отходную забормотал. Пусть этот грех ляжет на него, но он не позволит, чтобы слух об оспе разошелся раньше времени, посеял между защитниками панику. Так же спокойно добил и больную женщину. Хотя вряд ли спокойно. Ему казалось, что сам воздух в хижине заражен.
Вышел на улицу, вздохнул с дрожью. Впереди увидел чей-то силуэт и поспешил зайти за дом. Здесь, под навесом, стояла колода для водопоя. Аббат кинулся к ней, стал торопливо мыть руки, скреб их песком. Лихорадочно соображал. Надо прислать сюда кого-нибудь, и поскорее, чтобы тела похоронили еще до того, как это вызовет подозрение.
Надо постараться выслать из города как можно больше беженцев. Куда угодно — к норманнам, в леса.
Теперь это уже не имело значения. Сколько из них еще принесли оспу? Далмации тихо застонал от ужаса. Потом весь съежился. Одежда, ему надо поскорее идти к себе, сжечь все, что на нем было. Он опасался заразы.
Люди у костров с изумлением глядели на торопливо идущего куда-то преподобного Далмация. Он шарахался от встречных, избегал тех, кто хотел его остановить.
— После, после. Обо всем поговорим после.
В своей келье в аббатстве торопливо разделся донага, сунул все в огонь. Келья наполнилась едким дымом паленой одежды. Далмации с сожалением поглядел, как корежится его кожаный шлем. Это, конечно, не лучшая деталь доспехов, но все же он с ним прошел через столько битв. Шлем был ему как талисман.
Дверь неожиданно распахнулась, и показался епископ Гвальтельм в сопровождении монаха.
— Что происходит? Уж не пожар ли?..
Он оторопело застыл, глядя на голого аббата, мечущегося в дыму. Едва не отпрянул, когда тот подскочил к нему, но Далмации успел схватить его за плечо, втащить в келью. Захлопнул дверь перед лицом оторопелого сопровождающего.
— Да вы просто спятили. Господи Иисусе! — вскричал Гвальтельм, больную руку которого задел Далмации.
— Тише, отче, не бушуйте… — Далмации склонился к самому его лицу. — Мне кажется, что в нижнем городе есть больные оспой.
Неподвижные складки кожи над бровями епископа сошлись к переносице. Казалось, он не мог вымолвить ни слова. Далмации начал торопливо одеваться, путаясь в складках чистой сутаны, рассказывал, говорил о том, что намерен предпринять, чтобы избежать заразы в Шартре. В дверь постучали, но озабоченные священнослужители не обратили на это внимания. Гвальтельм уже справился с собой, заговорил спокойно:
— Я слышал, что можно предохраняться от оспы, если натереть ранку жидкостью из свежей пустулы выздоравливающего больного.
— Ко всем чертям! — выругался Далмации, возясь с ремешками сандалий. — Ко всем чертям! Мы должны сделать невозможное, должны удержать распространение болезни любой ценой. Иначе Шартр достанется норманнам.
В дверь опять постучали, громче, нетерпеливее. Далмации выпрямился.
— Клянусь Христом на Голгофе, ваш попик опасается, как бы голый Далмации не изнасиловал достойного епископа, — сказал он с мрачным юмором.
Однако за дверью вместе с монахом оказался Ги, Выглядел взволнованным.
— Дозорный сообщил, что по дороге к Шартру движется небольшая группа людей. Если не разведчики Роллона — то это гонцы от Роберта.
Последнее предположение оказалось верным. С каменной башни над воротами они увидели четырех всадников. У одного из них в руках был голубой стяг Нейстрии.
— Откройте немедленно! — приказал Гвальтельм. В держащем флажок всаднике он узнал своего сына Дюранда.
Они встретили их в глубокой башенной арке, освещенной разведенными стражниками кострами из коровьих лепешек. Загрохотали цепи опускаемого моста. Всадники были все в пыли, их кони утомленно всхрапывали. Гвальтельм благословил опустившегося на колено Дюранда.
— Почему именно ты приехал? — Голос у епископа, как всегда, был суров, но спокоен.
Мальчик устало встал с колен. Из-под кольчужного капюшона глянуло такое же насупленное, как у отца, лицо.
— Ваше преосвященство, герцог"/> Роберт лично велел мне ехать к вам. Там был настоящий ад.
— Здесь будет еще хуже, — глядя перед собой, бесцветно произнес епископ. И вдруг заволновался. — Ах, уезжай скорее, сын мой, беги отсюда!
— Но куда, батюшка? Я и так еле держусь в седле. Мы скакали несколько дней, едва успевая сменить коней. Еле смогли обогнать норманнов. Они будут здесь едва ли не завтра.
И тут суровый Гвальтельм вдруг порывисто обнял сына.
— О, мальчик мой, мальчик мой! Господи, да свершится воля твоя!
Тем временем Далмации разговаривал с устало присевшей на выступ стены Снэфрид. Она тоже была вся в пыли, хлопья лошадиной пены забрызгали ее плащ, от нее резко разило потом. И все же она держалась лучше других гонцов. Выговаривая слова с акцентом, поведала обо всем Далмацию.
— Ру Нормандский уже совершил рейд по Сене. Видимо, он сильно жаждет крови и не щадит никого. Он разорил Сане, разрушил каменный монастырь Святого Медара. Люди бежали от него к стенам Парижа, ибо, говорят, Ру просто купается в крови.
Она не смогла сдержать невольной улыбки, но тут же взяла себя в руки.
— Мы оказались осажденными в Париже, и Ру сжег всю округу. Он действовал с такой жестокостью, стены города забрасывали каменьями и плошками с огненной жидкостью. Не было ни малейшей возможности начать с ним переговоры. Это стало возможным, когда часть людей двинулась в глубь Нейстрии и дошла до Этампа. И вот тогда Ролло и согласился на переговоры.
И знаешь, Далмации, он ведь действительно ищет ее. Об этом он и спросил этого доверчивого дурачка епископа Парижского Ансхерика. Тот спокойно передал ему заколку Эммы и, как я и велела, передал, что его Птичка из Байе вместе с Ги Анжуйским скрывается в городе Шартре. Я наблюдала их встречу со стен Парижа и видела, как Ролло одним махом отсек голову Анехерику. Как говорите вы, христиане, да пребудет душа его в мире.
— Тебе бы не следовало сообщать Роллану, что Эмма находится здесь с бывшим женихом, финка, — задумчиво пробормотал Далмации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124