Отправляясь в Руан, я его и Ингрид отправил к деду с бабкой в Байе, ибо на границе с Бретанью слишком неспокойно. У меня был горячий год, и бретоны поклялись отомстить мне за походы на них. Но они слишком слабы, поэтому я, наплевав на их угрозы, решил поискать воинской славы с Ролло во Франкии.
Он тут же стал сообщать Ролло, что привез с собой викингов из Котантена и отряд из Байе, и все они страстно желают добиться славы и золота под предводительством непобедимого Ролло. Ролло видел их, спускающихся по сходням на пристань. Они заметно отличались от его норманнов как плохим знанием местных наречий, так и внешним видом. Обычаи франков мало повлияли на них, и они, как и у себя на родине, носили штаны из овчины, многие были полураздеты, их шлемы украшали оленьи и турьи рога, некоторые были просто в шкурах, с накинутой на головы пастью рыси или головой кабана с клыками, но оружие у них было превосходное — знаменитой нормандской стали мечи, секиры — любимое оружие северян, рогатины с длинными узкими остриями, утыканные шипами булавы, дротики, копья.
Ролло с удовольствием разглядывал их оружие, обменивался приветствиями. Но вдруг замер. По сходням одного из драккаров осторожно сходила женщина в тёмном покрывале монахини.
— Клянусь священными родами… Это еще что такое?
Эмма тоже во все глаза уставилась на сошедшую, а через миг изумленно всплеснула руками.
— О, святые угодники! Да это же Лив!
Бьерн смеялся: — Решили устроить тебе сюрприз, рыжая. Никак, в Байе вы были подружками с дочерью Ботто Белого.
Лив двигалась медленно, женственно покачивая бедрами. На ней было черное строгого покроя одеяние монахини, но на Лив оно смотрелось как-то иначе, не аскетично: стянутое шелковой косицей в талии, оно словно бы подчеркивало волнующие линии её тела. А ее знаменитая улыбка, чувственная и манящая, в синих глазах — целое море обещания. Эмма была поражена.
— К чему эти шутки с переодеванием?
— Да она и в самом деле монахиня, — засмеялся, притягивая Лив за плечи, Бьерн. — Но такая монахиня, что мои люди забывали грести, когда она прохаживалась меж румбами. Эмма могла это понять. В Лив с ее вызывающей красотой, безвольным лицом и томным взором было нечто настолько откровенно плотское… Эмме совсем не понравилось, с какой улыбкой окидывал взглядом с головы до ног дочь Ботто ее муж Ролло. Но с самой Лив старалась держаться приветливо, хотя и намекнула, что если та решила стать одной из невест Христовых, то она не позволит ей распутничать под своим кровом.
Лив, конечно же, согласилась, хотя по тому, как призывно она поглядела на принесшего поклажу сильного раба, можно было предположить, сколь твердо она будет придерживаться данного слова. А пока она беспечно оглядывала отведенный ей покой, восхищалась стеклянными шариками в переплете окна, мягкостью перины, тут же попросила у Эммы померить ее жемчужную диадему.
— Кажется, тебе это ни к чему. Ты ведь теперь монахиня.
Но Лив лишь пожала плечами.
— Я сделала это назло отцу. Представляешь, Птичка, он задумал выдать меня за ярла из Котантена, а тот стар, вонюч, да еще и поднял на меня руку, хоть мы еще и не были женаты. А когда я пожаловалась отцу, он лишь сказал, что мне и нужен такой супруг, чтобы мог меня удержать. Что мне еще оставалось, как не стать одной из послушниц в обители Святого Лупа и принять обет безбрачия?!
Теперь ты можешь звать меня сестрой Констанцией. Правда, красивое имя? Констанция. Куда лучше, чем Лив. Ну а мои родители пришли в страшный гнев, когда я стала монашкой. Дома мне просто житья не стало, а в монастыре было так уныло, что я постаралась как можно скорее перебраться в Бьернбе, где хозяйкой была моя сестра. Но Ингрид стала после замужества просто невыносима, и, когда Бьерн сообщил, что уедет в Руан, я попросила взять меня с собой.
Эмма могла себе вообразить, чем именно разозлила эта монахиня свою младшую сестру. И она старалась держаться с Лив приветливо, но уже вечером во время пира поругалась с нею, заметив, что негоже монахине, принявшей постриг, принимать участие в плясках. Но Лив лишь смеялась. Она изрядно выпила, разрумянилась, и глаза ее вызывающе блестели. Эмме казалось, что никогда еще та не выглядела такой красивой и волнующей, как в тот день, когда в своем черном одеянии кружила в хороводе, постоянно оказываясь рядом с Ролло.
— И зачем ты только ее привез! — упрекала Эмма Бьерна.
Но скальд лишь смеялся. Он поставил себе целью напоить епископа Руанского, и теперь Франкон в съехавшей на ухо митре втолковывал ему тексты Священного Писания. Потом он словно опомнился, повернулся к Эмме и сквозь икоту стал повторять, что на Троицу ей непременно надо быть в Эвре, дабы присутствовать на передаче мощей святого Адриана.
— А Гийома оставь в Руане, — тыкал он пальцем в ее колено, настаивал, пока, потеряв равновесие, не рухнул к ее ногам. Сегодня он явно был не в том состоянии, чтобы выслушивать речи Эммы о высылке Лив в одну из женских обителей.
Позже, уже в своей опочивальне она заметила мужу, что он уж слишком много внимания уделял новоявленной «сестре Констанции». Он же, в свою очередь, гневно высказывал ей за Бьерна. Эмма опешила.
— Но ведь Бьерн мой лучший друг, он мне как брат.
Я рада ему. О Ролло, разве ты забыл, сколько он сделал, чтобы мы с тобой были вместе?
Однако Ролло, оказалось, был разгневан не на шутку, и Эмма из нападающей превратилась в обороняющуюся. Они долго спорили, ругались, сходя на крик, пока Эмма, как всегда во время ссор, не пришла в сильное возбуждение и, гневно глядя на Ролло, не принялась срывать с себя одежду, а потом прямо-таки бросилась на него.
И Ролло, все еще в ярости, борющийся со страстью, стиснул ее, стал бешено целовать, повалил на шкуры перед камином. Они сошлись, как двое безумцев, изнемогающих от испепеляющего желания: быстро, неистово, зажигательно. И когда закончили, Эмма оказалась отчасти сидящей на полу, отчасти вжатой в большой деревянный сундук, а спина Ролло была выгнута дугой. И все же они были довольные, мокрые и усталые, благодарно улыбались друг другу. Еле добрались до ложа, заснули, обвив друг друга, больше не думая о ревности. Ролло был доволен уже тем, что Эмма не стала, как всегда, докучать ему разговорами о поездке.
На другой день он увез Бьерна показать готовящиеся блоки для осадных башен, стал объяснять их устройство, когда все будет готово. Скальд усиленно пытался выказать интерес, но проворчал, что викинги редко когда используют подобное и не лучше ли воспользоваться их испытанным методом внезапного нападения.
Ролло постарался подавить раздражение. Бьерну пора понять, что он замыслил не набег на деревни и усадьбы с частоколом, а настоящую войну, где на пути у них встанут целые города, крепости, окруженные надежными стенами монастыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Он тут же стал сообщать Ролло, что привез с собой викингов из Котантена и отряд из Байе, и все они страстно желают добиться славы и золота под предводительством непобедимого Ролло. Ролло видел их, спускающихся по сходням на пристань. Они заметно отличались от его норманнов как плохим знанием местных наречий, так и внешним видом. Обычаи франков мало повлияли на них, и они, как и у себя на родине, носили штаны из овчины, многие были полураздеты, их шлемы украшали оленьи и турьи рога, некоторые были просто в шкурах, с накинутой на головы пастью рыси или головой кабана с клыками, но оружие у них было превосходное — знаменитой нормандской стали мечи, секиры — любимое оружие северян, рогатины с длинными узкими остриями, утыканные шипами булавы, дротики, копья.
Ролло с удовольствием разглядывал их оружие, обменивался приветствиями. Но вдруг замер. По сходням одного из драккаров осторожно сходила женщина в тёмном покрывале монахини.
— Клянусь священными родами… Это еще что такое?
Эмма тоже во все глаза уставилась на сошедшую, а через миг изумленно всплеснула руками.
— О, святые угодники! Да это же Лив!
Бьерн смеялся: — Решили устроить тебе сюрприз, рыжая. Никак, в Байе вы были подружками с дочерью Ботто Белого.
Лив двигалась медленно, женственно покачивая бедрами. На ней было черное строгого покроя одеяние монахини, но на Лив оно смотрелось как-то иначе, не аскетично: стянутое шелковой косицей в талии, оно словно бы подчеркивало волнующие линии её тела. А ее знаменитая улыбка, чувственная и манящая, в синих глазах — целое море обещания. Эмма была поражена.
— К чему эти шутки с переодеванием?
— Да она и в самом деле монахиня, — засмеялся, притягивая Лив за плечи, Бьерн. — Но такая монахиня, что мои люди забывали грести, когда она прохаживалась меж румбами. Эмма могла это понять. В Лив с ее вызывающей красотой, безвольным лицом и томным взором было нечто настолько откровенно плотское… Эмме совсем не понравилось, с какой улыбкой окидывал взглядом с головы до ног дочь Ботто ее муж Ролло. Но с самой Лив старалась держаться приветливо, хотя и намекнула, что если та решила стать одной из невест Христовых, то она не позволит ей распутничать под своим кровом.
Лив, конечно же, согласилась, хотя по тому, как призывно она поглядела на принесшего поклажу сильного раба, можно было предположить, сколь твердо она будет придерживаться данного слова. А пока она беспечно оглядывала отведенный ей покой, восхищалась стеклянными шариками в переплете окна, мягкостью перины, тут же попросила у Эммы померить ее жемчужную диадему.
— Кажется, тебе это ни к чему. Ты ведь теперь монахиня.
Но Лив лишь пожала плечами.
— Я сделала это назло отцу. Представляешь, Птичка, он задумал выдать меня за ярла из Котантена, а тот стар, вонюч, да еще и поднял на меня руку, хоть мы еще и не были женаты. А когда я пожаловалась отцу, он лишь сказал, что мне и нужен такой супруг, чтобы мог меня удержать. Что мне еще оставалось, как не стать одной из послушниц в обители Святого Лупа и принять обет безбрачия?!
Теперь ты можешь звать меня сестрой Констанцией. Правда, красивое имя? Констанция. Куда лучше, чем Лив. Ну а мои родители пришли в страшный гнев, когда я стала монашкой. Дома мне просто житья не стало, а в монастыре было так уныло, что я постаралась как можно скорее перебраться в Бьернбе, где хозяйкой была моя сестра. Но Ингрид стала после замужества просто невыносима, и, когда Бьерн сообщил, что уедет в Руан, я попросила взять меня с собой.
Эмма могла себе вообразить, чем именно разозлила эта монахиня свою младшую сестру. И она старалась держаться с Лив приветливо, но уже вечером во время пира поругалась с нею, заметив, что негоже монахине, принявшей постриг, принимать участие в плясках. Но Лив лишь смеялась. Она изрядно выпила, разрумянилась, и глаза ее вызывающе блестели. Эмме казалось, что никогда еще та не выглядела такой красивой и волнующей, как в тот день, когда в своем черном одеянии кружила в хороводе, постоянно оказываясь рядом с Ролло.
— И зачем ты только ее привез! — упрекала Эмма Бьерна.
Но скальд лишь смеялся. Он поставил себе целью напоить епископа Руанского, и теперь Франкон в съехавшей на ухо митре втолковывал ему тексты Священного Писания. Потом он словно опомнился, повернулся к Эмме и сквозь икоту стал повторять, что на Троицу ей непременно надо быть в Эвре, дабы присутствовать на передаче мощей святого Адриана.
— А Гийома оставь в Руане, — тыкал он пальцем в ее колено, настаивал, пока, потеряв равновесие, не рухнул к ее ногам. Сегодня он явно был не в том состоянии, чтобы выслушивать речи Эммы о высылке Лив в одну из женских обителей.
Позже, уже в своей опочивальне она заметила мужу, что он уж слишком много внимания уделял новоявленной «сестре Констанции». Он же, в свою очередь, гневно высказывал ей за Бьерна. Эмма опешила.
— Но ведь Бьерн мой лучший друг, он мне как брат.
Я рада ему. О Ролло, разве ты забыл, сколько он сделал, чтобы мы с тобой были вместе?
Однако Ролло, оказалось, был разгневан не на шутку, и Эмма из нападающей превратилась в обороняющуюся. Они долго спорили, ругались, сходя на крик, пока Эмма, как всегда во время ссор, не пришла в сильное возбуждение и, гневно глядя на Ролло, не принялась срывать с себя одежду, а потом прямо-таки бросилась на него.
И Ролло, все еще в ярости, борющийся со страстью, стиснул ее, стал бешено целовать, повалил на шкуры перед камином. Они сошлись, как двое безумцев, изнемогающих от испепеляющего желания: быстро, неистово, зажигательно. И когда закончили, Эмма оказалась отчасти сидящей на полу, отчасти вжатой в большой деревянный сундук, а спина Ролло была выгнута дугой. И все же они были довольные, мокрые и усталые, благодарно улыбались друг другу. Еле добрались до ложа, заснули, обвив друг друга, больше не думая о ревности. Ролло был доволен уже тем, что Эмма не стала, как всегда, докучать ему разговорами о поездке.
На другой день он увез Бьерна показать готовящиеся блоки для осадных башен, стал объяснять их устройство, когда все будет готово. Скальд усиленно пытался выказать интерес, но проворчал, что викинги редко когда используют подобное и не лучше ли воспользоваться их испытанным методом внезапного нападения.
Ролло постарался подавить раздражение. Бьерну пора понять, что он замыслил не набег на деревни и усадьбы с частоколом, а настоящую войну, где на пути у них встанут целые города, крепости, окруженные надежными стенами монастыри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124