Он не был уверен, но ему показалось, что девушка прикусила нижнюю губу, так как ее форма казалась как бы слегка втянутой.
Он не торопил ее. Спать ему совсем не хотелось. Он и в обычной жизни никогда не страдал особой сонливостью, а в этот момент готов был держать пари, что, если Обри Джонс сейчас забавляется с сестрой Молли по крови и по ремеслу, а может, и с самой Молли, то его маленькое развлечение обещает быть не менее интересным.
Колин увидел, как его непрошеная гостья глубоко вздохнула, видно, все еще не решаясь заговорить. Она повесила пелерину на крюк у двери, расправила ее и отжала воду из подола. Она явно решила остаться.
— Давайте я согрею вам воду, — мягко сказала она.
Он хотел сказать ей, что это совсем не к спеху, но она уже приступила к делу: из лохани стала ковшом наливать воду в котел на плите. Опустившись на колени на кирпичный пол перед камином, она положила горкой лучину для растопки. После нескольких неудачных манипуляций с кремнем и огнивом ей наконец удалось разжечь огонь под котлом.
Он с интересом наблюдал за ней. Она была небольшого роста и очень изящная — с тонкими руками, хрупкими плечами и высокой тонкой талией. Волосы ее были цвета горького шоколада. Пока она не растопила камин, они казались ему совсем черными. Теперь же он увидел богатые и глубокие оттенки охры, сурика и кофе. Гладко зачесанные со лба, они были заплетены в свободную косу, спадающую вдоль спины. Такая прическа подходила скорее служанке, чем госпоже. Колин знал женщин, которые на ночь заплетали косу после обязательных ста взмахов гребнем. Ему нравился этот ритуал. Нравилось лежать в постели в ожидании, пока женщина расчесывала волосы, считая до ста, нравилось наблюдать, как гребень рассекал волнистые блестящие пряди.
Ее волосы сияли в свете очага. Коричневой волной лежали они у ее нежной щеки. Причесывала ли она сегодня вечером свои волосы? И ждал ли ее кто-нибудь в постели?
Она медленно поднялась с колен, отряхивая руки о платье, и нерешительно взглянула на Колина. Он все еще наблюдал за ней отчужденным прищуренным взглядом. Она откашлялась, прочищая горло.
— Я думаю, вам интересно будет узнать, кто я, — сказала она.
— Нет, — небрежно ответил он. — Мне кажется, я уже вычислил это, мисс Лейден.
Ее удивленные глаза подтвердили правильность его догадки. Интересно, какие они — голубые или серые? При свете камина было трудно разобрать.
— Наверное, я даже смогу сказать, почему вы здесь. Чего я не знаю, так это того, что вы можете предложить в обмен на его жалкую жизнь.
Руки Мерседес Лейден бессильно повисли вдоль тела.
— Как вы догадались?
— Уэйборн-Парк ведь недалеко отсюда. Я знаю это, потому что собираюсь попасть туда утром. Это расстояние можно преодолеть пешком. Даже ночью это сделать нетрудно. А вы пришли пешком. Я случайно увидел, как вы вошли в гостиницу. Мне известно также, что у графа две дочери и два сына. Я считал, что обязательно должен был узнать хоть что-нибудь о человеке, который вызвал меня на дуэль. Поскольку вы, что совершенно очевидно, не являетесь ни одним из сыновей, а ваша одежда не позволяет предположить, что вы прислуга, то мне кажется, что вы одна из его дочерей.
— На самом деле я его племянница.
Колин задумался.
— А-а-а, — протянул он, — я теперь вспомнил. Бедная родственница.
Она вздрогнула от такого определения, но не стала ни отвергать его, ни протестовать. Мерседес приходилось слышать такое и раньше, но никто еще не заявлял ей об атом так дерзко и открыто.
— Более вежливо с вашей стороны было бы вставить это в разговор, когда я повернусь к вам спиной. Тогда вы по крайней мере могли бы тешить себя обманом, что я просто не расслышала вашего замечания. Хотя я понимаю, что для американцев хорошие манеры ничего не значат.
Удивленный Колин одобрительно поднял бровь. Рот скривился в едва заметной усмешке.
— По крайней мере для этого американца, — сказал он. — Но вы должны быть довольны. Если бы я был англичанином, хорошие манеры не позволили бы мне впустить вас в свою комнату. Где бы вы тогда оказались?
— В коридоре… — подыграла ему Мерседес, но отметила, что он не ответил улыбкой на ее замечание. Похоже, этого человека нелегко было заставить рассмеяться или улыбнуться. Она увидела разбегающиеся от уголков его глаз морщинки, иссеченные солнцем и солеными брызгами. Его молодость угадывалась по волосам яркого солнечного цвета. Они покрывали его голову золотистым шлемом и сверкали на затылке. Поразительный контраст с ними представляли его глаза настолько глубокого коричневого цвета, что казались почти черными, настолько блестящие и пронзительные, что в них можно было видеть лишь свое отражение, но никак не мысли их обладателя.
Колин встал.
— Почему вы не садитесь, мисс Лейден? Я сам посмотрю, как там греется моя вода. Но сначала вы должны поуютней устроиться у огня.
Но она не могла чувствовать себя уютно, пока находилась в этой комнате, а может быть, и потом, за ее пределами. Она вздрогнула, когда он, проходя, слегка коснулся ее.
— Возьмите с постели одеяло и закутайтесь.
Мерседес расценила это как приказ. Она глянула на кинжал, торчащий в спинке кровати. Ему ведь не составит никакого труда опять схватиться за него. Она взяла одеяло и закуталась.
Колин мешал кочергой в камине. Дождь прекратился, но по комнате все еще гулял легкий сквознячок. На поленьях весело плясали, то вспыхивая, то исчезая, трепетные язычки пламени. По голым стенам метались призрачные тени. Колин прислонил кочергу к камину и закрыл окно. Занавески перестали колыхаться. Скрестив на груди руки, он прислонился спиной к стеклу.
— Это Уэйборн прислал вас сюда? — спросил он.
Она повернулась в кресле, чтобы увидеть его лицо. При этом подол ее платья приподнялся, обнажив ноги. Ее кожаные башмаки были насквозь мокрые, и от них струйками поднимался пар.
— Господи Боже мой! — пробормотал Колин. Он кинулся от окна и опустился перед ней на колени. — Давайте сюда ваши ноги!
От удивления она не сразу сообразила, что ему нужно, но он уже сам нашел ее лодыжки. Сняв оба башмака и чулки, он стал быстро растирать ее голые ноги ладонями.
— Так это Уэйборн прислал вас сюда? — снова спросил он.
Унижение. Именно это слово пришло Мерседес на ум. Но она спрашивала себя, почему же она его не испытывает. За все ее двадцать четыре года никто ни разу, ни мужчина, ни женщина, не прикасался к ней столь откровенно. И все же она не испытывала сейчас никакого смущения. Напротив, она ощущала какое-то необыкновенное облегчение. И только когда он выпустил ее ступни, Мерседес поняла, что он ждет от нее ответа на свой вопрос.
Она поджала ноги, закрыла их платьем и только после этого смогла выговорить:
— Мой дядя не знает, что я здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Он не торопил ее. Спать ему совсем не хотелось. Он и в обычной жизни никогда не страдал особой сонливостью, а в этот момент готов был держать пари, что, если Обри Джонс сейчас забавляется с сестрой Молли по крови и по ремеслу, а может, и с самой Молли, то его маленькое развлечение обещает быть не менее интересным.
Колин увидел, как его непрошеная гостья глубоко вздохнула, видно, все еще не решаясь заговорить. Она повесила пелерину на крюк у двери, расправила ее и отжала воду из подола. Она явно решила остаться.
— Давайте я согрею вам воду, — мягко сказала она.
Он хотел сказать ей, что это совсем не к спеху, но она уже приступила к делу: из лохани стала ковшом наливать воду в котел на плите. Опустившись на колени на кирпичный пол перед камином, она положила горкой лучину для растопки. После нескольких неудачных манипуляций с кремнем и огнивом ей наконец удалось разжечь огонь под котлом.
Он с интересом наблюдал за ней. Она была небольшого роста и очень изящная — с тонкими руками, хрупкими плечами и высокой тонкой талией. Волосы ее были цвета горького шоколада. Пока она не растопила камин, они казались ему совсем черными. Теперь же он увидел богатые и глубокие оттенки охры, сурика и кофе. Гладко зачесанные со лба, они были заплетены в свободную косу, спадающую вдоль спины. Такая прическа подходила скорее служанке, чем госпоже. Колин знал женщин, которые на ночь заплетали косу после обязательных ста взмахов гребнем. Ему нравился этот ритуал. Нравилось лежать в постели в ожидании, пока женщина расчесывала волосы, считая до ста, нравилось наблюдать, как гребень рассекал волнистые блестящие пряди.
Ее волосы сияли в свете очага. Коричневой волной лежали они у ее нежной щеки. Причесывала ли она сегодня вечером свои волосы? И ждал ли ее кто-нибудь в постели?
Она медленно поднялась с колен, отряхивая руки о платье, и нерешительно взглянула на Колина. Он все еще наблюдал за ней отчужденным прищуренным взглядом. Она откашлялась, прочищая горло.
— Я думаю, вам интересно будет узнать, кто я, — сказала она.
— Нет, — небрежно ответил он. — Мне кажется, я уже вычислил это, мисс Лейден.
Ее удивленные глаза подтвердили правильность его догадки. Интересно, какие они — голубые или серые? При свете камина было трудно разобрать.
— Наверное, я даже смогу сказать, почему вы здесь. Чего я не знаю, так это того, что вы можете предложить в обмен на его жалкую жизнь.
Руки Мерседес Лейден бессильно повисли вдоль тела.
— Как вы догадались?
— Уэйборн-Парк ведь недалеко отсюда. Я знаю это, потому что собираюсь попасть туда утром. Это расстояние можно преодолеть пешком. Даже ночью это сделать нетрудно. А вы пришли пешком. Я случайно увидел, как вы вошли в гостиницу. Мне известно также, что у графа две дочери и два сына. Я считал, что обязательно должен был узнать хоть что-нибудь о человеке, который вызвал меня на дуэль. Поскольку вы, что совершенно очевидно, не являетесь ни одним из сыновей, а ваша одежда не позволяет предположить, что вы прислуга, то мне кажется, что вы одна из его дочерей.
— На самом деле я его племянница.
Колин задумался.
— А-а-а, — протянул он, — я теперь вспомнил. Бедная родственница.
Она вздрогнула от такого определения, но не стала ни отвергать его, ни протестовать. Мерседес приходилось слышать такое и раньше, но никто еще не заявлял ей об атом так дерзко и открыто.
— Более вежливо с вашей стороны было бы вставить это в разговор, когда я повернусь к вам спиной. Тогда вы по крайней мере могли бы тешить себя обманом, что я просто не расслышала вашего замечания. Хотя я понимаю, что для американцев хорошие манеры ничего не значат.
Удивленный Колин одобрительно поднял бровь. Рот скривился в едва заметной усмешке.
— По крайней мере для этого американца, — сказал он. — Но вы должны быть довольны. Если бы я был англичанином, хорошие манеры не позволили бы мне впустить вас в свою комнату. Где бы вы тогда оказались?
— В коридоре… — подыграла ему Мерседес, но отметила, что он не ответил улыбкой на ее замечание. Похоже, этого человека нелегко было заставить рассмеяться или улыбнуться. Она увидела разбегающиеся от уголков его глаз морщинки, иссеченные солнцем и солеными брызгами. Его молодость угадывалась по волосам яркого солнечного цвета. Они покрывали его голову золотистым шлемом и сверкали на затылке. Поразительный контраст с ними представляли его глаза настолько глубокого коричневого цвета, что казались почти черными, настолько блестящие и пронзительные, что в них можно было видеть лишь свое отражение, но никак не мысли их обладателя.
Колин встал.
— Почему вы не садитесь, мисс Лейден? Я сам посмотрю, как там греется моя вода. Но сначала вы должны поуютней устроиться у огня.
Но она не могла чувствовать себя уютно, пока находилась в этой комнате, а может быть, и потом, за ее пределами. Она вздрогнула, когда он, проходя, слегка коснулся ее.
— Возьмите с постели одеяло и закутайтесь.
Мерседес расценила это как приказ. Она глянула на кинжал, торчащий в спинке кровати. Ему ведь не составит никакого труда опять схватиться за него. Она взяла одеяло и закуталась.
Колин мешал кочергой в камине. Дождь прекратился, но по комнате все еще гулял легкий сквознячок. На поленьях весело плясали, то вспыхивая, то исчезая, трепетные язычки пламени. По голым стенам метались призрачные тени. Колин прислонил кочергу к камину и закрыл окно. Занавески перестали колыхаться. Скрестив на груди руки, он прислонился спиной к стеклу.
— Это Уэйборн прислал вас сюда? — спросил он.
Она повернулась в кресле, чтобы увидеть его лицо. При этом подол ее платья приподнялся, обнажив ноги. Ее кожаные башмаки были насквозь мокрые, и от них струйками поднимался пар.
— Господи Боже мой! — пробормотал Колин. Он кинулся от окна и опустился перед ней на колени. — Давайте сюда ваши ноги!
От удивления она не сразу сообразила, что ему нужно, но он уже сам нашел ее лодыжки. Сняв оба башмака и чулки, он стал быстро растирать ее голые ноги ладонями.
— Так это Уэйборн прислал вас сюда? — снова спросил он.
Унижение. Именно это слово пришло Мерседес на ум. Но она спрашивала себя, почему же она его не испытывает. За все ее двадцать четыре года никто ни разу, ни мужчина, ни женщина, не прикасался к ней столь откровенно. И все же она не испытывала сейчас никакого смущения. Напротив, она ощущала какое-то необыкновенное облегчение. И только когда он выпустил ее ступни, Мерседес поняла, что он ждет от нее ответа на свой вопрос.
Она поджала ноги, закрыла их платьем и только после этого смогла выговорить:
— Мой дядя не знает, что я здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120