Его светлые волосы были в полнейшем беспорядке и торчали во все стороны, как куча соломы.
Его зоркие, обычно непроницаемые черные глаза сейчас казались какими-то плоскими и чуть глуповатыми. Тонкая, скептическая усмешка куда-то пропала, словно у него не хватало силы удерживать ее на лице. Уголки рта были слегка опущены. Он окинул взглядом кухню. Вид у него при этом был весьма смущенный. Потом опять посмотрел на Мерседес виновато и с надеждой.
Мерседес сидела не двигаясь.
— Вы пьяны, — холодно сказала она.
Колин взвесил в уме ее слова. В голове у него шумело, пол ускользал из-под ног, а язык с большим трудом ворочался во рту.
— Д-думаю, вы правы, — с удовольствием заметил он.
— Я знаю, что я права, — сказала Мерседес. — Уж на это я насмотрелась достаточно. — Отцепившись наконец от стола, она толкнула ему навстречу стул. — Садитесь, а то упадете.
Колин сделал попытку посмотреть на стену, которую он подпирал своими мускулистыми плечами.
— Стена достаточно крепкая.
Мерседес пододвинула стул поближе.
— Садитесь!
Покачиваясь, Колин сделал несколько нетвердых шагов, развернул стул сиденьем к себе и, широко расставив ноги, чтобы не промахнуться, тяжело плюхнулся на него верхом. При этом он ей и поклонился столь же неуклюже, сколь и щеголевато.
— Вам не нужно сейчас горячего молока, — сказала она, отходя к плите. — От него вам станет только хуже. Сколько вы выпили?
Колин поднял три пальца.
— Три пальца?
Это было совсем не много. Граф мог спокойно опустошить целый графин с гораздо меньшими последствиями, чем были у Колина от одного стакана.
Вздохнув, она наклонила кастрюльку. Молоко зашипело, стекая по раскаленной стенке.
— Может, вы лучше расскажете мне, что вы пили?
— Кажется, сначала был бренди.
— Сначала?
— А потом виски.
Мерседес, кажется начинала понимать.
— Вы и виски выпили на три пальца?
— А на закуску портвейн.
— Портвейн? — Мерседес скривилась. — Вы выпили бренди и виски? А потом еще и портвейн?
Колин обнял спинку стула, положил на верхнюю пере-кладину подбородок и кивнул. Потом застенчиво улыбнулся.
— Вы думаете, что это было глупо?
— Вы сейчас слишком пьяны, чтобы понять, до какой степени глупо, — сказала она. Мерседес с трудом скрыла улыбку. — Зато утром вы оцените это в полной мере. Головная боль покажется вам самой безобидной из всех напастей.
Она сняла кастрюльку с плиты и налила горячее молоко в кружку. Осторожно потягивая его маленькими глотками, она смотрела на Колина поверх края кружки сквозь поднимающийся пар. Его веки сами собой закрывались, а симпатичное лицо искажалось комическими гримасами, когда он пытался подавить зевоту. «Вот оставить бы его здесь, — подумала она. — Тогда к ужасной головной боли, ожидающей его поутру, добавились бы еще затекший свинцовый затылок и тупая боль в спине». Мерседес вздохнула.
— Поднимайтесь, — сказала она. — Я помогу вам добраться до вашей комнаты.
Это оказалось не так просто, как она предполагала. Рука Колина тяжело давила на плечи Мерседес, и ей пришлось еще подставить бедро, чтобы он не заваливался на бок. Такой вот далеко не грациозной походкой они с трудом добрались до холла, а впереди как неприступный горный пик возвышалась главная лестница на второй этаж. На полпути к вершине Колин решил, что необходимо передохнуть. Об этом он сообщил Мерседес очень простым путем: он вывернулся из-под ее руки и, поджав под себя ноги, рухнул словно карточный домик. Мерседес оставалось лишь радоваться, что она не оказалась погребенной под ним и не упала к нему на колени.
— Нет-нет, — испуганно сказала она, глядя вниз на беспорядочную копну светлеющих в полумраке волос. — Мы еще не пришли.
Колин поднял на нее глаза. На губах его играла проказливая мальчишеская улыбка. Он ухватился за ее вытянутую руку и слегка потянул. После слабого сопротивления ноги Мерседес сами собой подкосились, и в следующий момент она уже сидела рядом с ним на ступеньке.
— Ну и что же, что не пришли, — сказал он доверительно. — Я иногда здесь сижу.
Мерседес смирилась. Она подумала, что, может быть, ему необходимо передохнуть. Поэтому она не протестовала, когда он просунул свою ладонь под ее руку. Через мгновение до нее дошло, что уже не она его поддерживает, а он подставил ей свое плечо и она на него опирается. Мерседес резко отстранилась от него.
Колин почти незаметным усилием привлек ее обратно к себе.
— Если я могу сидеть, — заявил он, — то вы можете опираться.
— Хорошо, — согласилась она, — но только до тех пор, пока мы не пришли.
Он выслушал ее отговорку с кривой усмешкой. Но она постепенно растаяла. Он расслабился, и его стали одолевать совсем другие мысли. Ему было так приятно возникшее вдруг молчание и то, что Мерседес не попыталась нарушить его ни единым словом. Они будто снова очутились на берегу реки: он со своей удочкой, она с книгой на коленях. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышались нотки покорности и смирения.
— Утром у меня будет чертовски болеть голова, да?
Мерседес не смогла удержаться от улыбки. Можно себе представить, вокруг чего крутятся сейчас все мысли Колина!
— Да, — сказала она. — Я уже об этом говорила.
— Наверное, я об этом от вас и услышал.
Она еще шире улыбнулась.
— Вы, наверное, редко пьете?
— Нет. То есть пью, но не так, как сегодня. Никогда не возникает такого желания.
— А почему же сегодня?
— Возникло такое желание.
— О-о!
Чтобы скрыть неловкость, Мерседес принялась разглаживать на коленях платье. Она оглянулась через плечо на ступени, которые им еще предстояло преодолеть.
— Может быть, мы пойдем?
Обернувшись назад, она обнаружила губы Колина совсем рядом со своими губами. Он смотрел на нее в упор, и его темные глаза заставили ее застыть на месте, будто он удерживал ее лицо руками. Если бы она сейчас заговорила, то коснулась бы губами его рта. У Мерседес заныло в груди от невероятного усилия, которым она задержала дыхание. Пальцы ее судорожно сжались.
Колин поднял голову, и Мерседес облегченно вздохнула. В его сдержанной усмешке можно было прочесть сожаление, но никак не вину. Он встал и помог подняться Мерседес. Теперь, стоя во весь рост, он неуверенно закачался на своих длинных ногах. Она немедленно пришла ему на помощь, подставив свое тело как костыль. Он удивленно глянул на нее, когда она вдруг тесно прижалась к нему. Когда Мерседес обвила его руку вокруг своей шеи и крепко прижала его ладонь к своей груди, Колину показалось, что она специально хочет помучить его. Но вот она подняла на него глаза — серьезные и печальные, но нисколько не виноватые, и это напомнило ему о том, что она не очень представляет себе, насколько привлекательна.
— Вы уверены, что уже готовы идти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Его зоркие, обычно непроницаемые черные глаза сейчас казались какими-то плоскими и чуть глуповатыми. Тонкая, скептическая усмешка куда-то пропала, словно у него не хватало силы удерживать ее на лице. Уголки рта были слегка опущены. Он окинул взглядом кухню. Вид у него при этом был весьма смущенный. Потом опять посмотрел на Мерседес виновато и с надеждой.
Мерседес сидела не двигаясь.
— Вы пьяны, — холодно сказала она.
Колин взвесил в уме ее слова. В голове у него шумело, пол ускользал из-под ног, а язык с большим трудом ворочался во рту.
— Д-думаю, вы правы, — с удовольствием заметил он.
— Я знаю, что я права, — сказала Мерседес. — Уж на это я насмотрелась достаточно. — Отцепившись наконец от стола, она толкнула ему навстречу стул. — Садитесь, а то упадете.
Колин сделал попытку посмотреть на стену, которую он подпирал своими мускулистыми плечами.
— Стена достаточно крепкая.
Мерседес пододвинула стул поближе.
— Садитесь!
Покачиваясь, Колин сделал несколько нетвердых шагов, развернул стул сиденьем к себе и, широко расставив ноги, чтобы не промахнуться, тяжело плюхнулся на него верхом. При этом он ей и поклонился столь же неуклюже, сколь и щеголевато.
— Вам не нужно сейчас горячего молока, — сказала она, отходя к плите. — От него вам станет только хуже. Сколько вы выпили?
Колин поднял три пальца.
— Три пальца?
Это было совсем не много. Граф мог спокойно опустошить целый графин с гораздо меньшими последствиями, чем были у Колина от одного стакана.
Вздохнув, она наклонила кастрюльку. Молоко зашипело, стекая по раскаленной стенке.
— Может, вы лучше расскажете мне, что вы пили?
— Кажется, сначала был бренди.
— Сначала?
— А потом виски.
Мерседес, кажется начинала понимать.
— Вы и виски выпили на три пальца?
— А на закуску портвейн.
— Портвейн? — Мерседес скривилась. — Вы выпили бренди и виски? А потом еще и портвейн?
Колин обнял спинку стула, положил на верхнюю пере-кладину подбородок и кивнул. Потом застенчиво улыбнулся.
— Вы думаете, что это было глупо?
— Вы сейчас слишком пьяны, чтобы понять, до какой степени глупо, — сказала она. Мерседес с трудом скрыла улыбку. — Зато утром вы оцените это в полной мере. Головная боль покажется вам самой безобидной из всех напастей.
Она сняла кастрюльку с плиты и налила горячее молоко в кружку. Осторожно потягивая его маленькими глотками, она смотрела на Колина поверх края кружки сквозь поднимающийся пар. Его веки сами собой закрывались, а симпатичное лицо искажалось комическими гримасами, когда он пытался подавить зевоту. «Вот оставить бы его здесь, — подумала она. — Тогда к ужасной головной боли, ожидающей его поутру, добавились бы еще затекший свинцовый затылок и тупая боль в спине». Мерседес вздохнула.
— Поднимайтесь, — сказала она. — Я помогу вам добраться до вашей комнаты.
Это оказалось не так просто, как она предполагала. Рука Колина тяжело давила на плечи Мерседес, и ей пришлось еще подставить бедро, чтобы он не заваливался на бок. Такой вот далеко не грациозной походкой они с трудом добрались до холла, а впереди как неприступный горный пик возвышалась главная лестница на второй этаж. На полпути к вершине Колин решил, что необходимо передохнуть. Об этом он сообщил Мерседес очень простым путем: он вывернулся из-под ее руки и, поджав под себя ноги, рухнул словно карточный домик. Мерседес оставалось лишь радоваться, что она не оказалась погребенной под ним и не упала к нему на колени.
— Нет-нет, — испуганно сказала она, глядя вниз на беспорядочную копну светлеющих в полумраке волос. — Мы еще не пришли.
Колин поднял на нее глаза. На губах его играла проказливая мальчишеская улыбка. Он ухватился за ее вытянутую руку и слегка потянул. После слабого сопротивления ноги Мерседес сами собой подкосились, и в следующий момент она уже сидела рядом с ним на ступеньке.
— Ну и что же, что не пришли, — сказал он доверительно. — Я иногда здесь сижу.
Мерседес смирилась. Она подумала, что, может быть, ему необходимо передохнуть. Поэтому она не протестовала, когда он просунул свою ладонь под ее руку. Через мгновение до нее дошло, что уже не она его поддерживает, а он подставил ей свое плечо и она на него опирается. Мерседес резко отстранилась от него.
Колин почти незаметным усилием привлек ее обратно к себе.
— Если я могу сидеть, — заявил он, — то вы можете опираться.
— Хорошо, — согласилась она, — но только до тех пор, пока мы не пришли.
Он выслушал ее отговорку с кривой усмешкой. Но она постепенно растаяла. Он расслабился, и его стали одолевать совсем другие мысли. Ему было так приятно возникшее вдруг молчание и то, что Мерседес не попыталась нарушить его ни единым словом. Они будто снова очутились на берегу реки: он со своей удочкой, она с книгой на коленях. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышались нотки покорности и смирения.
— Утром у меня будет чертовски болеть голова, да?
Мерседес не смогла удержаться от улыбки. Можно себе представить, вокруг чего крутятся сейчас все мысли Колина!
— Да, — сказала она. — Я уже об этом говорила.
— Наверное, я об этом от вас и услышал.
Она еще шире улыбнулась.
— Вы, наверное, редко пьете?
— Нет. То есть пью, но не так, как сегодня. Никогда не возникает такого желания.
— А почему же сегодня?
— Возникло такое желание.
— О-о!
Чтобы скрыть неловкость, Мерседес принялась разглаживать на коленях платье. Она оглянулась через плечо на ступени, которые им еще предстояло преодолеть.
— Может быть, мы пойдем?
Обернувшись назад, она обнаружила губы Колина совсем рядом со своими губами. Он смотрел на нее в упор, и его темные глаза заставили ее застыть на месте, будто он удерживал ее лицо руками. Если бы она сейчас заговорила, то коснулась бы губами его рта. У Мерседес заныло в груди от невероятного усилия, которым она задержала дыхание. Пальцы ее судорожно сжались.
Колин поднял голову, и Мерседес облегченно вздохнула. В его сдержанной усмешке можно было прочесть сожаление, но никак не вину. Он встал и помог подняться Мерседес. Теперь, стоя во весь рост, он неуверенно закачался на своих длинных ногах. Она немедленно пришла ему на помощь, подставив свое тело как костыль. Он удивленно глянул на нее, когда она вдруг тесно прижалась к нему. Когда Мерседес обвила его руку вокруг своей шеи и крепко прижала его ладонь к своей груди, Колину показалось, что она специально хочет помучить его. Но вот она подняла на него глаза — серьезные и печальные, но нисколько не виноватые, и это напомнило ему о том, что она не очень представляет себе, насколько привлекательна.
— Вы уверены, что уже готовы идти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120