– З-забыл п-передать вам это п-письмо. П-пришло со вчерашней по-по…
– Почтой. – Коннор покаянно опустил голову и безнадежно махнул рукой, больно ударившись при этом пальцем о край стола.
– Да, почтой, – холодно подтвердил Макдугал и извлек из кармана обсыпанного трубочным пеплом жилета ключ. – За-закроете в ше-шесть, до-до-говорились?
– Хорошо, сэр. – Коннор каждый вечер запирал кабинет, и каждое утро Макдугал забирал у него ключ, чтобы снова вручить в конце дня.
– Ни м-минутой раньше, – предупредил шеф, помахав костлявым пальцем перед лицом Коннора. Мелочная придирчивость не была свойственна его характеру, но он подражал диккенсовскому образу въедливого и эксцентричного стряпчего, своими причудами и манерами раздражающего окружающих. Заикание и сильный шотландский акцент были далеко не единственными недостатками этого человека. Он, например, забывал вовремя выплачивать жалованье. Впрочем, он это делал не намеренно, просто бережливость была у него в крови: Макдугал с трудом расставался с деньгами.
Коннор видел в грязное окно тощую фигуру Макдугала в черном пальто, вышедшего из дверей и растворившегося в сумраке дождливого вечера. День выдался длинный и утомительный, и Коннор не намеревался следовать предупреждению старого адвоката и сидеть до последней минуты.
В конверте, переданном Макдугалом, лежала коротенькая записка, нацарапанная на клочке дешевой бумаги. Коннор пробежал ее глазами: «Пишу второпях и, может, неразборчиво, поскольку нахожусь в поезде. Хочу еще раз напомнить, что мы с мистером Текером будем рады, если вы отобедаете с нами в четверг вечером. Обещаю, что мы с вами увидимся в самое ближайшее время. Ваш… Иен Брайтуэйт».
Загадочная по меньшей мере записка. Столь же загадочной была и встреча с ними на прошлой неделе, неожиданная и непредвиденная. Брайтуэйт был представителем одного из отделений либеральной партии. Он и его помощник Текер прочли статью Коннора в ежеквартальнике Радамантского общества, и, по их уверениям, она произвела на них сильное впечатление. Они приехали из Плимута явно с единственной целью – пригласить его на обед. Мужчины долго и пространно говорили о политике и реформах, но Коннор так и не понял, чего они хотят от него. «Думали вы когда-нибудь о том, чтобы занять государственную должность, мистер Пендарвис?» – поинтересовался Брайтуэйт за сигарами и портвейном. Но после того, как Коннор признался, что никогда не помышлял о подобных вещах, разговор перешел на другие темы. Если целью визита Брайтуэйта и было разузнать о планах Коннора, то он больше не возвращался к интересующему его вопросу, и Коннор выбросил этот случай из головы.
По крайней мере, он бесплатно пообедал, не такой уж и пустяк в эти дни. К тому же катастрофа в Уикерли, как ни удивительно, сослужила ему хорошую службу. Что за печальная ирония; в то время как личная жизнь потерпела полный крах, его профессиональная репутация, известная пусть и в узких кругах реформаторов, никогда не была столь высока, как сейчас.
«Я служу в Эксетере клерком у адвоката, – сказал он Брайтуэйту, – временно, пока не решу, какое из множества предложений принять». Неопределенная фаза: не полная ложь, но близко к тому. Зато звучит много лучше, чем такое, например, признание: «Я занят тем, что переписываю бредовые, написанные корявым почерком сочинения бывшего адвоката за квартиру, стол и одиннадцать шиллингов в неделю, пытаясь прийти в себя после любовной трагедии».
Он потер усталые глаза, расправил ноющие плечи. В тесном кабинете становилось сумрачно. Скоро шесть; даже если бы он и захотел остаться после шести, а он, конечно, не намерен расходовать свое время таким образом, скаредный Макдугал запрещает это, не желая тратиться на масло для лампы, которую приходилось жечь с наступлением темноты.
Стук в дверь заставил его подскочить на стуле от неожиданности. Макдугал не назначал на сегодня никаких встреч, о поздних клиентах ему тоже ничего не было известно. Кто бы это мог быть? Женщина – сквозь матовое стекло двери он видел ее силуэт. Он схватил пиджак, висевший на спинке стула, и шагнул к двери.
Коннор узнал ее сразу. Два дня назад она приходила просить Макдугала оформить должным образом завещание покойного мужа.
– Добрый вечер, миссис… – он запнулся, забыв, как ее зовут.
Женщина одарила его сдержанной, хитроватой улыбкой, приоткрыв мелкие зубы, и многозначительно посмотрела на него.
– Ирен Вейбурн. Добрый вечер, мистер Пендарвис. – Она тщательно выговорила его имя, как бы легко упрекая в забывчивости. Стянув перчатки, она протянула ему руку. – Могу я войти?
Он озадаченно заморгал.
– Конечно, хотя мистера Макдугала нет, он недавно ушел. Вы буквально разминулись с ним.
– Какая жалость.
Коннор распахнул дверь шире, и она прошла в комнату, коснувшись его плечом.
От нее пахло дождем и духами. Убожество тесного, заваленного книгами и бумагами кабинета привело его в уныние, когда он попытался представить, как выглядит в глазах постороннего человека. Кроме его стула за обшарпанным столом, в кабинете был только еще один, у стены. Он придвинул его и предложил посетительнице сесть.
– О… – она задумчиво коснулась пальцами щеки, – благодарю, но, думаю, я не задержусь.
– Чем могу служить, миссис Вейбурн?
На ее губах появилась лисья улыбка, и на сей раз он вынужден был улыбнуться в ответ.
– Я принесла кое-какие документы, которые мистер Макдугал просил меня отыскать в бумагах мужа. Вот они. – Она достала из ридикюля тонкий конверт и протянула ему.
– Я прослежу, чтобы он занялся ими с утра.
– Спасибо. – Сложив руки на животе, она без тени смущения окинула его оценивающим взглядом.
Черты лица у нее были грубоваты, зато кожа замечательная белая той молочной, почти эфемерной белизной, что бывает у монашенок. Среднего роста, с полной грудью и бедрами, она выставляла напоказ свои прелести, как новое платье, которым хотела похвастать. Всегда ли она вела себя так, задавался он вопросом, или кончина мистера Вейбурна дала ей такую свободу?
– Со времени нашей первой беседы с мистером Макдугалом мне в голову пришло кое-что, – сказала она. Голос у нее был приятный, опускающийся до низких, интимных ноток. – Кое-что об умственном состоянии мужа, когда он составлял завещание. Я не уверена, важно ли это, но мне кажется, следует поделиться этими соображениями с… вами.
– Со мной?
– Ну да, с кем-нибудь. С вами, как помощником мистера Макдугала. Я подумала, может, мы отобедаем вместе и обсудим этот деликатный вопрос. Дело, мне кажется, не терпит отлагательств. – Она вопросительно изогнула бровь.
Коннор потер подбородок, потом уголок рта, чтобы скрыть усмешку, одновременно глядя на нее таким же откровенным, прямым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Почтой. – Коннор покаянно опустил голову и безнадежно махнул рукой, больно ударившись при этом пальцем о край стола.
– Да, почтой, – холодно подтвердил Макдугал и извлек из кармана обсыпанного трубочным пеплом жилета ключ. – За-закроете в ше-шесть, до-до-говорились?
– Хорошо, сэр. – Коннор каждый вечер запирал кабинет, и каждое утро Макдугал забирал у него ключ, чтобы снова вручить в конце дня.
– Ни м-минутой раньше, – предупредил шеф, помахав костлявым пальцем перед лицом Коннора. Мелочная придирчивость не была свойственна его характеру, но он подражал диккенсовскому образу въедливого и эксцентричного стряпчего, своими причудами и манерами раздражающего окружающих. Заикание и сильный шотландский акцент были далеко не единственными недостатками этого человека. Он, например, забывал вовремя выплачивать жалованье. Впрочем, он это делал не намеренно, просто бережливость была у него в крови: Макдугал с трудом расставался с деньгами.
Коннор видел в грязное окно тощую фигуру Макдугала в черном пальто, вышедшего из дверей и растворившегося в сумраке дождливого вечера. День выдался длинный и утомительный, и Коннор не намеревался следовать предупреждению старого адвоката и сидеть до последней минуты.
В конверте, переданном Макдугалом, лежала коротенькая записка, нацарапанная на клочке дешевой бумаги. Коннор пробежал ее глазами: «Пишу второпях и, может, неразборчиво, поскольку нахожусь в поезде. Хочу еще раз напомнить, что мы с мистером Текером будем рады, если вы отобедаете с нами в четверг вечером. Обещаю, что мы с вами увидимся в самое ближайшее время. Ваш… Иен Брайтуэйт».
Загадочная по меньшей мере записка. Столь же загадочной была и встреча с ними на прошлой неделе, неожиданная и непредвиденная. Брайтуэйт был представителем одного из отделений либеральной партии. Он и его помощник Текер прочли статью Коннора в ежеквартальнике Радамантского общества, и, по их уверениям, она произвела на них сильное впечатление. Они приехали из Плимута явно с единственной целью – пригласить его на обед. Мужчины долго и пространно говорили о политике и реформах, но Коннор так и не понял, чего они хотят от него. «Думали вы когда-нибудь о том, чтобы занять государственную должность, мистер Пендарвис?» – поинтересовался Брайтуэйт за сигарами и портвейном. Но после того, как Коннор признался, что никогда не помышлял о подобных вещах, разговор перешел на другие темы. Если целью визита Брайтуэйта и было разузнать о планах Коннора, то он больше не возвращался к интересующему его вопросу, и Коннор выбросил этот случай из головы.
По крайней мере, он бесплатно пообедал, не такой уж и пустяк в эти дни. К тому же катастрофа в Уикерли, как ни удивительно, сослужила ему хорошую службу. Что за печальная ирония; в то время как личная жизнь потерпела полный крах, его профессиональная репутация, известная пусть и в узких кругах реформаторов, никогда не была столь высока, как сейчас.
«Я служу в Эксетере клерком у адвоката, – сказал он Брайтуэйту, – временно, пока не решу, какое из множества предложений принять». Неопределенная фаза: не полная ложь, но близко к тому. Зато звучит много лучше, чем такое, например, признание: «Я занят тем, что переписываю бредовые, написанные корявым почерком сочинения бывшего адвоката за квартиру, стол и одиннадцать шиллингов в неделю, пытаясь прийти в себя после любовной трагедии».
Он потер усталые глаза, расправил ноющие плечи. В тесном кабинете становилось сумрачно. Скоро шесть; даже если бы он и захотел остаться после шести, а он, конечно, не намерен расходовать свое время таким образом, скаредный Макдугал запрещает это, не желая тратиться на масло для лампы, которую приходилось жечь с наступлением темноты.
Стук в дверь заставил его подскочить на стуле от неожиданности. Макдугал не назначал на сегодня никаких встреч, о поздних клиентах ему тоже ничего не было известно. Кто бы это мог быть? Женщина – сквозь матовое стекло двери он видел ее силуэт. Он схватил пиджак, висевший на спинке стула, и шагнул к двери.
Коннор узнал ее сразу. Два дня назад она приходила просить Макдугала оформить должным образом завещание покойного мужа.
– Добрый вечер, миссис… – он запнулся, забыв, как ее зовут.
Женщина одарила его сдержанной, хитроватой улыбкой, приоткрыв мелкие зубы, и многозначительно посмотрела на него.
– Ирен Вейбурн. Добрый вечер, мистер Пендарвис. – Она тщательно выговорила его имя, как бы легко упрекая в забывчивости. Стянув перчатки, она протянула ему руку. – Могу я войти?
Он озадаченно заморгал.
– Конечно, хотя мистера Макдугала нет, он недавно ушел. Вы буквально разминулись с ним.
– Какая жалость.
Коннор распахнул дверь шире, и она прошла в комнату, коснувшись его плечом.
От нее пахло дождем и духами. Убожество тесного, заваленного книгами и бумагами кабинета привело его в уныние, когда он попытался представить, как выглядит в глазах постороннего человека. Кроме его стула за обшарпанным столом, в кабинете был только еще один, у стены. Он придвинул его и предложил посетительнице сесть.
– О… – она задумчиво коснулась пальцами щеки, – благодарю, но, думаю, я не задержусь.
– Чем могу служить, миссис Вейбурн?
На ее губах появилась лисья улыбка, и на сей раз он вынужден был улыбнуться в ответ.
– Я принесла кое-какие документы, которые мистер Макдугал просил меня отыскать в бумагах мужа. Вот они. – Она достала из ридикюля тонкий конверт и протянула ему.
– Я прослежу, чтобы он занялся ими с утра.
– Спасибо. – Сложив руки на животе, она без тени смущения окинула его оценивающим взглядом.
Черты лица у нее были грубоваты, зато кожа замечательная белая той молочной, почти эфемерной белизной, что бывает у монашенок. Среднего роста, с полной грудью и бедрами, она выставляла напоказ свои прелести, как новое платье, которым хотела похвастать. Всегда ли она вела себя так, задавался он вопросом, или кончина мистера Вейбурна дала ей такую свободу?
– Со времени нашей первой беседы с мистером Макдугалом мне в голову пришло кое-что, – сказала она. Голос у нее был приятный, опускающийся до низких, интимных ноток. – Кое-что об умственном состоянии мужа, когда он составлял завещание. Я не уверена, важно ли это, но мне кажется, следует поделиться этими соображениями с… вами.
– Со мной?
– Ну да, с кем-нибудь. С вами, как помощником мистера Макдугала. Я подумала, может, мы отобедаем вместе и обсудим этот деликатный вопрос. Дело, мне кажется, не терпит отлагательств. – Она вопросительно изогнула бровь.
Коннор потер подбородок, потом уголок рта, чтобы скрыть усмешку, одновременно глядя на нее таким же откровенным, прямым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103