– Будь ты проклята! – Если бы она плюнула ему в лицо, это не было бы большим оскорблением, если бы вонзила кинжал в грудь, ему было бы не так больно. – Будь ты проклята, Софи! – прошептал он и вышел из кухни.
18
Несколько дней они избегали друг друга. Им казалось недостойным взрослых людей играть в молчанку, поэтому они обменивались кое-какими необходимыми фразами: «Я собираюсь выйти из дома», «Передай соль, пожалуйста», «Покойной ночи». В некотором смысле это было хуже той враждебности, какой было отмечено начало их супружества, поскольку тогда хоть случались периоды относительного мира, сейчас же они знали, что брак их терпит неудачу, и хуже всего было то, что теперь оба знали, что теряют. Но ни один не мог переступить через уязвленную гордость и новое недоверие.
Софи с раннего утра уезжала на рудник и оставалась там до самого вечера, хотя необходимости в ее постоянном присутствии в конторе не было. Просто ей хотелось подольше не видеть Коннора. Они не зашли настолько далеко, чтобы спать в разных комнатах, но старались ложиться в разное время, так что кто-то из них уже спал или притворялся спящим, когда другой ложился в постель. При таком образе жизни они имели возможность совсем не разговаривать друг с другом, а интимные отношения, и без того непрочные, вообще исключались.
Встреча Коннора с коллегами Иена Брайтуэйта прошла исключительно успешно. Он испытывал неимоверное облегчение, даже ликовал в душе, но разделить триумф было не с кем. Его пригласили на обед в дом Джорджа Текера в Плимуте, где присутствовали еще три человека, влиятельные лица в партии. Все желали знать, почему он явился один, без миссис Пендарвис, и он солгал, что она простудилась и врач запретил ей выходить из дома. Хорошо, с удовольствием познакомимся с ней в другой раз, решили они, и Коннор с радостью воспринял их слова, поскольку это означало, что будут и другие встречи, и одновременно с досадой, потому что, возможно, опять придется идти без Софи. Их размолвка была так некстати. Не то чтобы Софи отказалась пойти с ним. На самом деле Кон даже не просил ее об этом. Он бы скорее отрезал себе язык. Если она действительно верит, что он женился на ней из-за каких-то несчастных денег, пусть чахнет дома, ему наплевать, он обойдется и без нее, воспользуется своим шансом самостоятельно.
Толчком к окончанию войны, или, по крайней мере, к перемирию, послужило неожиданное письмо от Джека. Коннор сколько мог оттягивал разговор о нем с Софи, останавливаемый мыслью, что неизбежно придется поднимать вопрос о деньгах. Но когда уже откладывать разговор далее стало невозможно, Коннор вечером поднялся к ней в комнату, куда Софи ушла после обеда, и решительно начал:
– Мне срочно нужно десять фунтов. И завтра я еду в Эксетер.
Софи сидела за туалетным столиком и расчесывала перед сном волосы. Медленно повернувшись к нему, она, не опуская руку со щеткой, спросила:
– Зачем?
– Я должен отчитываться, куда трачу деньги? Может, проще будет давать мне какую-то сумму на карманные расходы, раз в неделю или в месяц, как тебе удобнее, – с раздражением ответил Коннор.
– Я хотела узнать, – ответила она холодно, – зачем ты едешь в Эксетер? А что касается денег, то все деньги теперь твои; вряд ли есть необходимость просить их у меня.
Он заставил себя быть благоразумным и не кипятиться. Повод к теперешним натянутым отношениям дал он сам, даже ему это было ясно. Кон присел на край кровати. Софи демонстративно отвернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. Беременность ничуть не портила ее, она была все так же очаровательна. Откровенно говоря, Софи всегда казалась ему особенно красивой, когда готовилась ко сну, расчесывая волосы за старым туалетным столиком, принадлежавшим еще ее матери. Он прижался виском к деревянному столбику кровати, чувствуя, как его захлестывает волна острого желания. Но ничего не оставалось делать, как ждать, уже не в первый раз, когда он успокоится.
– Я должен ехать в Эксетер, чтобы увидеть брата. Деньги нужны для него. Он совсем слег и не может сам позаботиться о себе.
Софи снова повернулась к нему.
– Привези его сюда.
– Что?
– Ты не можешь должным образом ухаживать за ним, если он будет в Эксетере. Привези его сюда. Поместим его в моей старой комнате. Днем здесь – Марис, ночью – миссис Болтон. Да и мы двое. Нас четверо, так что нетрудно будет ухаживать за ним.
Он встал, хотел сказать что-то, но все слова казались сейчас такими банальными.
– Опять с легкими? Туберкулез?
Он кивнул.
– У доктора Гесселиуса есть опыт лечения туберкулеза. Где-то в Сомерсете существует клиника, забыла – где, кажется, в Бате. В прошлом году он проходил там какой-то курс обучения, честно говоря, не знаю деталей. Во всяком случае, он имеет представление о лечении туберкулеза, так что в отношении медицины твой брат не будет здесь как в глухой дыре. Хорошо? – спросила она, не дождавшись ответа.
– Я так и сделаю, поеду завтра и привезу его домой. – Он шагнул к ней. – Софи!
– Да?
– Спасибо тебе.
Она опустила голову, вертя в руках щетку.
– Пустяки.
– Нет, далеко не пустяки. – Он протянул руку и провел пальцами по ее щеке. Этим движением он как бы разрушил преграду, разделяющую воюющие стороны, сделал первые робкие шаги по вражеской территории. Ее ресницы затрепетали. Кон увидел выражение одиночества и тоски на ее застывшем лице, и это придало ему смелости, чтобы признаться:
– Софи, мне не хватает тебя.
– Ненавижу, когда мы ссоримся, – ответила она, и Кон потянул ее за руки, поднял и обнял. Когда они прервали поцелуй, чтобы взглянуть друг на друга, Софи быстро заговорила:
– Прости меня за те слова. На самом деле я не думаю, что ты женился на мне из-за денег, и с моей стороны било бестактно и глупо обвинять тебя в этом.
– Забудем об этом.
– Не знаю, что на меня нашло! Я вдруг так разозлилась. А потом, даже когда поняла, что не права, не могла переступить через себя и признаться тебе в этом, не могла заставить себя просить прощения. Потому что ты был так зол, и это только… подливало масло в огонь. О, Кон, давай больше не будем ссориться. Это так невыносимо.
– Давай заведем правило, – предложил Коннор, сжимая ее ладони, – при очередной ссоре дуться, как дети, будем только двадцать четыре часа. После этого, хочется или не хочется, прекращаем молчанку. Будем опять говорить, или кричать, или швырять друг в друга тарелки – все, что угодно, только не молчать.
Он ослепительно улыбнулся.
– Мне нравится такое правило. Особенно насчет тарелок. Жду не дождусь, когда мы опять поссоримся.
Веселый смех был таким же лекарством, как щедро расточаемые поцелуи и нежные прикосновения. Они оказались возле кровати и утонули в перинах, не выпуская друг друга из объятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103