– Раз уж вы такие умные, скажите, не таясь, кто же взойдет на престол после – не дай Бог! – смерти ее величества императрицы? Да, да, вот скажите, охальники, дурачье вы молодое.
– Я знаю, кто это будет, – сказал Павел.
– Ага! – многозначительно молвил один из солдат.
– И я знаю: его величество Петр III, – уверенно заявил старик.
– Коль настанет такой день, спаси Бог Россию, – пробормотал солдат в свою пивную кружку.
– Что это будет за царь, который заставит нас всех лопотать по-немецки? Возьми, к примеру, великую княгиню: родом она не то из Саксонии, не то из Ганновера, а не погнушалась, наш язык выучила.
– Да, она, наша великая княгиня, как есть русская. Все замолчали, тишину нарушал только звук льющегося в глотки пива.
– Ну да ладно, Павел. Давай рассказывай, пока не запамятовал, что там дальше было, – произнес безмолвствовавший раньше солдат, высокий, широкоплечий, медведь медведем, по фамилии Левашов. Сержант Преображенского полка, он служил в личной охране императрицы. Его нафабренные усы заканчивались тонкими остриями, голову плотно облегала треугольная шляпа.
– Так что же произошло, когда появилась молодая женщина? – спросил молодой человек.
– Сначала вижу – скачет вниз по холмам, черные волосы выбились из-под меховой шапки и развеваются по ветру, а она кричит во всю глотку: «Фике, сойди с лошади! Фике!»
– Сами раскиньте мозгами – так обращаться к великой княгине! Сичас, думаю, княгиня задаст ей перцу! Когда соблаговолят, очень даже умеют характер свой выказывать! Но нет, вижу великая княгина слезает с коня, улыбается во весь рот, обе слезьми обливаются, но и смеются, как безумные, тоже. И тут великая княгиня мне и сказывает: «Павел, это, вишь, моя подруга детства, Казя Раденская».
– Представляю! – насмешливо прервал его молодой человек. – И вас пригласили на бал? – Он зашелся в приступе кашля, на щеках у него появились красные пятна.
Глаза Павла сузились.
– Ничего-то ты не смыслишь! – заявил он и вернулся к своему рассказу. – А тут откеле ни возьмись Орлов. Он с седла смотрит, как они милуются, и удивляется не меньше мово.
– Какой Орлов? – поинтересовался Левашов. – Григорий?
– Нет, Алексей.
– О, да. Я в его роте, – сообщил другой солдат. – Ему все нипочем. Смелостью всех своих братанов за пояс заткнет! Ребята за него в огонь и в воду пойдут.
– Да, да, – согласился Левашов, – отчаянная семейка.
– Был, был у нас в станице один такой человек, – сказал Павел. – Емельяном Пугачевым кликали. Отчаянная голова! Ни лошадь, ни баба перед ним не устоит – Так у нас говорили.
– Так значит, он завел себе новую любовь? – спросил Левашов.
– Слышал я ихние разговоры, – ответил Павел. – Исподтишка, конечно, вроде бы и не слушаю, а все же слышал.
– А я-то думал, ты член семейства. – Павел глянул на молодого человека, энергично жующего мундштук своей трубки.
– Ну оно, конечно, они или уже любятся с Алексеем, или скоро будут. Как посмотришь на них – и все сразу ясно. А ехали они из «Красного кабачка», – продолжал Павел, повернувшись спиной к молодому человеку, на губах которого играла презрительная улыбка.
– «Красный кабачок» стоит на пути к царским дворцам, – пояснил Павел. – Мы, едучи в Петергоф или Ораниенбаум, частенько туда заезжаем... винца испить, отдохнуть маленько.
– Эти Орловы невысокого полета птицы, – с вызовом сказал молодой человек. – Дед их был всего-навсего рядовым в гвардии Петра и...
– О, вот это был человек! – с восторгом вскричал старик. – Я своими глазами видел, как он после стрелецкого бунта собственной рукой рубил головы на Красной площади, – они так и отскакивали от тел, словно торопились поскорее в ад!
– Все они не лучше нас, несмотря на роскошные одежды и позолоченные кареты. – Новый приступ кашля заставил молодого человека замолчать.
– Вот императрица, – с трудом выдохнул он. – Спит с казаком...
– Ну и что в этом плохого? – с угрозой спросил Павел.
– ...а в гардеробе у нее пятнадцать тысяч платьев. Пляшет, пьет и развратничает ночи напролет, а Россия голодает. Оденется матросом и...
– Заткнись, слышь, что ли? Заткнись немедленно. Еще слово, и я проломлю твою паршивую башку, – взревел сержант Левашов. – Вон отсюда! Таким, как ты, здесь не место! Вон, а то я осерчаю и сам вышвырну тебя на улицу. – Он сжимал и разжимал свои огромные кулачищи.
– Я только хотел сказать...
– Знаем, что ты хотел сказать! Бунтовщик ты, проклятый, тебе бы только воду мутить! Пшел отсюда, покуда цел! – Остальные молча проводили глазами молодого человека, худого, согбенного, в жалкой одежде. У самой двери он обернулся на безмолвствующую компанию.
– Настанет день – и вы прозреете. Увидите тогда... – Левашов запустил в него пивную кружку, дверь захлопнулась, раздались звуки шагов по скрипящему снегу.
– Нет, вы только подумайте! – продолжал возмущаться сержант. – Сколько раз я своими глазами видел, как ее величество входят в крестьянскую хату, сидят там с мужиками, не гнушаясь пьют с ними, ругаются, в точности как делал их отец. А что до платьев, так я так рассужу: зачем сидеть на троне, если не можешь иметь немного больше, чем простой народ? А если им вздумается надеть мужское платье, так ведь супротив этого нет закону, а? – Увлекшись обсуждением этой темы, слушатели не вдруг вспомнили, что Павел так и не закончил рассказ о незнакомой женщине, которая называет императрицу Фике и предается с ней вместе воспоминаниям детства.
– И тут их высочество воскликнули: «Посмотрим, так же лихо ты ездишь верхом, как прежде в... – где именно, я не разобрал. – Давай до дуба и обратно. А вы, месье Орлов, будете нам судьей!» Ну, скажу я вам, я-то думал, их высочество всадница, каких не найдешь, так нет же, эта женщина, эта женщина... – он никак не мог подыскать подходящего слова.
– Казаку ее не догнать, – нашелся он наконец. – Дьявол в седле – и только! А красавица какая! Видели бы вы, как на нее Орлов смотрел. Ну прям-таки пожирал глазами! Того и гляди, стащит ее тут же с лошади и на глазах у всех обнимет.
– А великая княгиня была недовольна, что ее обогнали?
– Недовольна? Бог с тобой. Они рассмеялись, отцепили бриллиант со своей шляпы и, разулыбавшись во все лицо, подарили, значит, этой женщине, Раденская ее звать. «Возьми, – сказали великая княгиня. – Как приз и в знак нашей дружбы, Казя». Да, да, Казя. Теперича вспомнил, так они ее назвали. Польское это имя.
– Я дрался с поляками в сражениях под Минском и Смоленском, – с гордостью сообщил старик.
– Затем их высочество поцеловали польку и махали ручкой ей вослед, пока они с Орловым не скрылися из виду. А тогда повернулись ко мне и сказали: «Павел, друг мой, – да, друг, не лакей я им, а друг, вот они какие, их высочество, – Павел, я видела ее последний раз в четырнадцать лет, а вот сейчас она снова вошла в мою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Я знаю, кто это будет, – сказал Павел.
– Ага! – многозначительно молвил один из солдат.
– И я знаю: его величество Петр III, – уверенно заявил старик.
– Коль настанет такой день, спаси Бог Россию, – пробормотал солдат в свою пивную кружку.
– Что это будет за царь, который заставит нас всех лопотать по-немецки? Возьми, к примеру, великую княгиню: родом она не то из Саксонии, не то из Ганновера, а не погнушалась, наш язык выучила.
– Да, она, наша великая княгиня, как есть русская. Все замолчали, тишину нарушал только звук льющегося в глотки пива.
– Ну да ладно, Павел. Давай рассказывай, пока не запамятовал, что там дальше было, – произнес безмолвствовавший раньше солдат, высокий, широкоплечий, медведь медведем, по фамилии Левашов. Сержант Преображенского полка, он служил в личной охране императрицы. Его нафабренные усы заканчивались тонкими остриями, голову плотно облегала треугольная шляпа.
– Так что же произошло, когда появилась молодая женщина? – спросил молодой человек.
– Сначала вижу – скачет вниз по холмам, черные волосы выбились из-под меховой шапки и развеваются по ветру, а она кричит во всю глотку: «Фике, сойди с лошади! Фике!»
– Сами раскиньте мозгами – так обращаться к великой княгине! Сичас, думаю, княгиня задаст ей перцу! Когда соблаговолят, очень даже умеют характер свой выказывать! Но нет, вижу великая княгина слезает с коня, улыбается во весь рот, обе слезьми обливаются, но и смеются, как безумные, тоже. И тут великая княгиня мне и сказывает: «Павел, это, вишь, моя подруга детства, Казя Раденская».
– Представляю! – насмешливо прервал его молодой человек. – И вас пригласили на бал? – Он зашелся в приступе кашля, на щеках у него появились красные пятна.
Глаза Павла сузились.
– Ничего-то ты не смыслишь! – заявил он и вернулся к своему рассказу. – А тут откеле ни возьмись Орлов. Он с седла смотрит, как они милуются, и удивляется не меньше мово.
– Какой Орлов? – поинтересовался Левашов. – Григорий?
– Нет, Алексей.
– О, да. Я в его роте, – сообщил другой солдат. – Ему все нипочем. Смелостью всех своих братанов за пояс заткнет! Ребята за него в огонь и в воду пойдут.
– Да, да, – согласился Левашов, – отчаянная семейка.
– Был, был у нас в станице один такой человек, – сказал Павел. – Емельяном Пугачевым кликали. Отчаянная голова! Ни лошадь, ни баба перед ним не устоит – Так у нас говорили.
– Так значит, он завел себе новую любовь? – спросил Левашов.
– Слышал я ихние разговоры, – ответил Павел. – Исподтишка, конечно, вроде бы и не слушаю, а все же слышал.
– А я-то думал, ты член семейства. – Павел глянул на молодого человека, энергично жующего мундштук своей трубки.
– Ну оно, конечно, они или уже любятся с Алексеем, или скоро будут. Как посмотришь на них – и все сразу ясно. А ехали они из «Красного кабачка», – продолжал Павел, повернувшись спиной к молодому человеку, на губах которого играла презрительная улыбка.
– «Красный кабачок» стоит на пути к царским дворцам, – пояснил Павел. – Мы, едучи в Петергоф или Ораниенбаум, частенько туда заезжаем... винца испить, отдохнуть маленько.
– Эти Орловы невысокого полета птицы, – с вызовом сказал молодой человек. – Дед их был всего-навсего рядовым в гвардии Петра и...
– О, вот это был человек! – с восторгом вскричал старик. – Я своими глазами видел, как он после стрелецкого бунта собственной рукой рубил головы на Красной площади, – они так и отскакивали от тел, словно торопились поскорее в ад!
– Все они не лучше нас, несмотря на роскошные одежды и позолоченные кареты. – Новый приступ кашля заставил молодого человека замолчать.
– Вот императрица, – с трудом выдохнул он. – Спит с казаком...
– Ну и что в этом плохого? – с угрозой спросил Павел.
– ...а в гардеробе у нее пятнадцать тысяч платьев. Пляшет, пьет и развратничает ночи напролет, а Россия голодает. Оденется матросом и...
– Заткнись, слышь, что ли? Заткнись немедленно. Еще слово, и я проломлю твою паршивую башку, – взревел сержант Левашов. – Вон отсюда! Таким, как ты, здесь не место! Вон, а то я осерчаю и сам вышвырну тебя на улицу. – Он сжимал и разжимал свои огромные кулачищи.
– Я только хотел сказать...
– Знаем, что ты хотел сказать! Бунтовщик ты, проклятый, тебе бы только воду мутить! Пшел отсюда, покуда цел! – Остальные молча проводили глазами молодого человека, худого, согбенного, в жалкой одежде. У самой двери он обернулся на безмолвствующую компанию.
– Настанет день – и вы прозреете. Увидите тогда... – Левашов запустил в него пивную кружку, дверь захлопнулась, раздались звуки шагов по скрипящему снегу.
– Нет, вы только подумайте! – продолжал возмущаться сержант. – Сколько раз я своими глазами видел, как ее величество входят в крестьянскую хату, сидят там с мужиками, не гнушаясь пьют с ними, ругаются, в точности как делал их отец. А что до платьев, так я так рассужу: зачем сидеть на троне, если не можешь иметь немного больше, чем простой народ? А если им вздумается надеть мужское платье, так ведь супротив этого нет закону, а? – Увлекшись обсуждением этой темы, слушатели не вдруг вспомнили, что Павел так и не закончил рассказ о незнакомой женщине, которая называет императрицу Фике и предается с ней вместе воспоминаниям детства.
– И тут их высочество воскликнули: «Посмотрим, так же лихо ты ездишь верхом, как прежде в... – где именно, я не разобрал. – Давай до дуба и обратно. А вы, месье Орлов, будете нам судьей!» Ну, скажу я вам, я-то думал, их высочество всадница, каких не найдешь, так нет же, эта женщина, эта женщина... – он никак не мог подыскать подходящего слова.
– Казаку ее не догнать, – нашелся он наконец. – Дьявол в седле – и только! А красавица какая! Видели бы вы, как на нее Орлов смотрел. Ну прям-таки пожирал глазами! Того и гляди, стащит ее тут же с лошади и на глазах у всех обнимет.
– А великая княгиня была недовольна, что ее обогнали?
– Недовольна? Бог с тобой. Они рассмеялись, отцепили бриллиант со своей шляпы и, разулыбавшись во все лицо, подарили, значит, этой женщине, Раденская ее звать. «Возьми, – сказали великая княгиня. – Как приз и в знак нашей дружбы, Казя». Да, да, Казя. Теперича вспомнил, так они ее назвали. Польское это имя.
– Я дрался с поляками в сражениях под Минском и Смоленском, – с гордостью сообщил старик.
– Затем их высочество поцеловали польку и махали ручкой ей вослед, пока они с Орловым не скрылися из виду. А тогда повернулись ко мне и сказали: «Павел, друг мой, – да, друг, не лакей я им, а друг, вот они какие, их высочество, – Павел, я видела ее последний раз в четырнадцать лет, а вот сейчас она снова вошла в мою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100