Решили пока что никому ничего не сообщать о случившемся несчастье, за исключением великого князя и его супруги, находившихся в Ораниенбауме. К ним немедленно направили гонца.
На всякий случай было приказано быть наготове и прочим курьерам. Придворные обменивались многозначительными взглядами, стоя над Елизаветой и пригибаясь как можно ближе к ней, в надежде, что она попытается что-нибудь сказать.
На всякий случай!
В этот же день пришло сообщение о сражении при Гросс-Егерсдорфе, и весть о великой победе Апраксина с быстротой молнии распространилась по городу. Его жители дружно высыпали на улицы. Петербуржцы пели и танцевали, бесплатное пиво текло в их глотки, словно вода, незнакомые люди, гордые замечательной победой русского оружия, обменивались рукопожатиями или со слезами на глазах обнимались. «Вот когда мир поймет, что русский солдат это сила... Наглые пруссаки будут, наконец, поставлены на свое место. Видит Бог, браток, война, по сути, закончилась!» – слышалось со всех сторон.
Толпы людей запрудили улицы, направляясь в бесчисленные часовенки и большие соборы, чтобы смиренно вознести свою благодарность Господу Богу. Пушки Петропавловской крепости палили вовсю, воздух над городом дрожал от триумфального перезвона церковных колоколов.
Вечером народ хлынул на набережные глазеть на плывущие вниз по течению Невы ярко освещенные факелами яхты со знатными господами на борту, веселящимися под звуки музыки по поводу победы. Сегодня ни один из зрителей не испытывал обычных уколов, зависти к сильным мира сего, в этот день их всех объединило то, что они ощущали себя русскими.
Как это неизменно случается во время больших национальных празднеств, в рабочих предместьях Петербурга загорелось несколько жалких деревянных лачуг, и искры пожаров смешались в небе с огнями праздничных салютов.
Ликовали и в Ораниенбауме. Во дворце на берегу темного Финского залива великий князь Петр и его супруга пировали по поводу победы со своими придворными.
* * *
После окончания торжественного обеда Екатерина сидела у окна, глядя на просторные террасы, спускавшиеся к спокойной глади моря, Казя, как обычно, находилась рядом. В некотором отдалении от них у другого окна стоял Петр, с мрачным видом кусавший ногти. За его спиной перешептывались собутыльники великого князя, в том числе и Лев Бубин.
Сто фонарей, развешанных на деревьях и мраморных статуях, выхватывали из ночной темноты тепло одетых по случаю осенних холодов людей, передвигавшихся далеко внизу на террасах. До Кази даже долетали крики удивления и восторга, которыми те встречали появление на темном небосклоне салютов, рассыпавшихся после взрыва на сверкающие потоки золотых и зеленых огней, отраженных спокойными водами залива. Екатерина, находившаяся на шестом месяце беременности, беспокойно ерзала на стуле – у нее сильно болела спина – и без особого интереса наблюдала фейерверк. А Казя непрестанно обращалась мыслями к торжественному обеду. Петр сильно напился и вел себя ужасно. На него нашло знакомое уже Казе настроение, когда ему хотелось во что бы то ни стало поставить своих гостей в неловкое положение. По его приказанию облили вином нового конюшего – безобидного и беззащитного молодого человека, который выдержал издевательскую процедуру с чувством собственного достоинства. Это привело Петра в бешенство, он во всеуслышание отпустил несколько едких замечаний в адрес конюшего, не скупясь на площадную ругань. Вспоминая об этих сальностях, Казя краснела от смущения. Она заметила, что Екатерина сжала кулаки, костяшки на суставах ее пальцев побелели, глаза зажглись негодованием. Но она не потеряла самообладания и с ослепительной улыбкой продолжала беседовать со своим соседом по столу.
Кончилась эта сцена тем, что Петр опрокинул свой стул и выскочил из комнаты. Но теперь он внезапно вернулся, и тут-же накинулся на своих верных собутыльников.
– Кому охота пялить глаза на эти идиотские выходки?! Мою скрипку сюда, живо! – Дружки Петра наперегонки кинулись исполнять его поручение.
– Его высочество не желает примириться с поражением своего героя – Фридриха, – тихо произнесла Екатерина. – Боюсь, в ближайшие дни ничего хорошего нас не ждет.
Петр с невероятно сосредоточенным видом заходил взад и вперед по комнате, терзая скрипку и оглашая комнату нестройными звуками.
– О Боже! – воскликнула его жена. – Неужели теперь и вечер будет отравлен, мало ему обеда! – Она проводила глазами с шипением взлетевшую вверх ракету, выждала, когда потухнет последняя искра салюта, и лишь тогда заговорила вновь. – Все его мастерство заключается в том, что он старается извлечь из несчастного инструмента как можно более громкие звуки. – Она улыбнулась. – Принесите себе стул, Казя, и сядьте. Не хотите же вы, чтобы у вас ноги отекли, как у меня.
Раздался взрыв аплодисментов – Петр закончил исполнение первой пьесы.
– Еще, ваше высочество, еще! Просим, просим!
– Да! Это было восхитительно! – Над головой Петра стояло облако табачного дыма. Одна-две головы повернулись в сторону Екатерины, кто-то тихо хихикнул.
– Нет ничего хуже, чем иметь мужем мальчишку, – заметила Екатерина как бы про себя. Она вздохнула. – А между тем, я бы хотела его любить, но это невозможно, – с досадой добавила она. Тут же снова раздалось громкое завывание скрипки.
– Знаете, что он поспешил сообщить мне в первые же минуты после помолвки? Что он безумно влюблен в мадам Лопухину. И так всю жизнь. Будь я без ума от него, не было бы на свете существа несчастнее меня. Я бы умирала от ревности, которая бы всем принесла горе. – Екатерина засмеялась, словно над необыкновенно удачной остротой. – Поверьте, если бы он домогался моей любви, он бы ее имел, ибо меня с детства приучили к мысли о том, что человек прежде всего обязан выполнять свой долг. А ведь до того, как его изуродовала оспа, он был очень недурен собой. – Екатерина, с горечью изливавшая свою душу, замолчала и стала внимательно наблюдать за своим супругом, который резкими взмахами смычка расправлялся со следующим номером – небольшой легкой мелодией.
– Он вечно пьян, вожжается с совершенно неподходящими ему людьми – с какими-то конюхами, солдатами... Он него так несет водкой и табачищем, что не подступиться. Даже если бы очень тянуло.
– Вина! – завопил Петр, плюхаясь на стул. – Вина! Ради Бога, вина! Эта работа вызывает жажду! – Он разлегся на стуле во всю свою длину, выставив ноги к большой печи, а подбородок опустив на грудь. Но почти тут же вскинул голову:
– Воронцова! Куда, к дьяволу, она запропастилась?
Сюда ее немедленно! Я хочу играть в карты. Будьте вы все прокляты, я желаю сразиться в карты.
Огни фейерверка с треском и шипением рассекли темное небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100