— Таковы были ваши указания, сэр.
— Мои указания! Мои! Мои указания таковы, что ты должен шевелить мозгами. Господи! Вот болван! Болван! Гримметт! — Голос становился все пронзительнее, пока на последних словах не превратился в визг.
— Да, сэр?
В комнату вошел Томас Гримметт, начальник стражи Гренвилла Кони. Это был здоровяк с суровым лицом, не испытывавший никакого страха в присутствии хозяина.
— Этого вот Буша, Гримметт, этого придурка, следует наказать, — Кони не обратил внимания на скулившего клерка, — а потом уволить. Понятно?
— Да, сэр.
— Силлерс! Подойди сюда! — Сэр Гренвилл Кони величественно удалился к себе. — Приготовьте бумаги на Слайза. Нам предстоит поработать, Силлерс, да, поработать.
— Но вы должны встретиться с шотландскими уполномоченными, сэр.
— Шотландские уполномоченные могут сколько угодно сотрясать воздух, Силлерс. У нас есть работа.
Наказание приводилось в исполнение во время обеда, чтобы сэр Гренвилл мог одновременно кушать и созерцать. Это доставляло ему удовольствие. К барашку, цыпленку, креветкам и говядине на кухне не могли предложить лучшего соуса, чем вопли Буша. После этого Кони почувствовал себя лучше, намного лучше, так что уже не жалел, что не вызвал доктора Чэндлера. После экзекуции, когда Буша увели, чтобы вышвырнуть куда-нибудь в канаву, сэр Гренвилл великодушно позволил пригласить шотландских уполномоченных. Он знал, что все они ярые пресвитериане, так что он громко помолился вместе с ними за пресвитерианскую Англию, и лишь потом они приступили к работе.
Девушка. Он все время думал о ней, гадая, в какой точке Лондона она сейчас находится и принесет ли она ему печать. Больше всего его интересовало именно это. Святой Матфей! Он испытывал приятное возбуждение и радость от того, что начал осуществляться давно и хорошо продуманный план. В ту ночь он засиделся допоздна, пил кларет и поднимал бокалы за здоровье своего гротескного отражения в окне с ромбовидным переплетом, в котором его приземистая, тяжеловесная фигура дробилась на сотни перекрывающих друг друга фрагментов.
— За Договор! — провозгласил он. — За Договор.
Кэмпион оставалось только ждать. Миссис Свон, судя по всему, ее общество было искренне приятно. Не в последнюю очередь потому, что Кэмпион читала ей вслух газеты. Миссис Свон не видела «смысла» в чтении, но была жадна до новостей. В войну газеты приобрели популярность, правда, лондонские газеты вызывали неодобрение миссис Свон, ибо, естественно, поддерживали парламент. Душой миссис Свон была на стороне короля, а то, что она чувствовала, легко находило дорогу к языку. Она слушала, как Кэмпион читала о победах парламента, и каждое подобное сообщение встречалось гримасой отвращения и выражением пылкой надежды, что это ложь.
В то лето редко поступали сообщения, способные порадовать парламент. Бристоль пал, а никакой крупной победы, которая бы уравновесила это поражение, все не было. Происходило множество мелких стычек, которые газеты раздували до размеров великого побоища, но долгожданная победа никак не приходила. У Лондона были и другие причины для уныния. В поисках денег для продолжения войны парламент настолько взвинтил налоги — на вино, кожу, сахар, пиво и даже холст, что подати королю Карлу казались теперь ерундой. Миссис Свон ахала:
— И угля не хватает, дорогая. Ужасно!
Лондон обогревался углем, который на кораблях доставляли из Ньюкасла, а Ньюкасл удерживал король, так что лондонцев ждала холодная зима.
— Разве вы не можете уехать? — спросила Кэмпион.
— Господи, Боже мой, конечно нет! Я же лондонка, дорогая. Уехать! Подумать только! — Миссис Свон впилась глазами в вышивание. — Очень красиво, неважно, что это я сама себя хвалю. Нет, дорогая. Я надеюсь, к зиме вернется король Карл, а тогда все будет в порядке.
Она передвинулась поближе к окну, к свету.
— Почитай мне что-нибудь еще, дорогая. Что-нибудь, что бы меня развеселило.
Веселого в газете почти ничего не было. Кэмпион начала читать ругательную статью, в которой перечислялись находившиеся в Лондоне члены палаты общин, которые до сих пор не подписали новую клятву Верности, что обязаны были сделать еще в июне. Не подписало-то ее всего несколько человек, и анонимный автор заявлял, что «хотя причиной уклонения называют недомогание, это скорее недомогание духа, чем тела».
— А чего-нибудь поинтереснее нет, дорогая? — спросила миссис Свон, прежде чем перекусить нитку зубами.
Кэмпион не ответила; сдвинув брови, она так пристально вглядывалась в плохо отпечатанный листок, что в миссис Свон проснулось любопытство.
— Что там такое, дорогая?
— Ничего особенного.
Такой ответ был вызовом для миссис Свон, которая умела из «ничего» извлечь достаточно материала, чтобы счастливо сплетничать три утра кряду. Она настаивала, но даже ее удивило, что Кэмпион заинтересовалась всего-навсего тем, что сэр Джордж Лэзендер был одним из членов парламента, не подписавших новую клятву. А потом ей в голову пришла догадка:
— Ты знаешь сэра Джорджа, дорогая?
— Я раз встречала его сына.
Вышивание легло на колени.
— Да неужели?
Кэмпион выдержала безжалостный допрос, признав факт единственной встречи, но, утаив подробности, и закончила намеком на то, что ей хотелось бы вновь увидеть Тоби.
— Почему бы и нет, дорогая? Обязательно. Лэзендер, Лэзендер. Состоятельные люди, да?
— Думаю, да.
Как минимум, миссис Свон учуяла клиента и в последнем предвечернем свете, пока не зажгли свечи, уговорила Кэмпион одолжить у Жака Моро бумагу, перо и чернила. Кэмпион написала незамысловатую записку, просто сообщив, что она в Лондоне, остановилась у миссис Свон «добропорядочной женщины», добавила она по настоянию миссис Свон, которая велела показать ей каждое слово букву за буквой в доме с синей дверью в Булл-Инн-Корт, где Тоби всегда будут рады видеть. Секунду она колебалась, не зная, как подписаться, гадая, вспомнит ли он, как назвал ее у ручья, но потом обнаружила, что просто не в состоянии вывести свое подлинное уродливое имя. Она подписалась «Кэмпион». На следующее утро обе они пошли в Вестминстер. Протолкнувшись сквозь ряды книготорговцев в Вестминстер-Холле, толпы людей у контор адвокатов, миссис Свон провела ее туда, где располагался: собственно парламент, и оставила записку для сэра Джорджа у клерка спикера. А дальше Кэмпион предстояло ждать в еще большем волнении, чем прежде, когда она беспокоилась по поводу сэра Гренвилла Кони и таинственной печати святого Матфея.
Даже всевозможные лондонские развлечения не могли отвлечь девушку от ее мыслей. Миссис Свон настаивала на том, чтобы показать город, но ведь в часы прогулки в Булл Инн Корт мог заглянуть Тоби и разминуться с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Мои указания! Мои! Мои указания таковы, что ты должен шевелить мозгами. Господи! Вот болван! Болван! Гримметт! — Голос становился все пронзительнее, пока на последних словах не превратился в визг.
— Да, сэр?
В комнату вошел Томас Гримметт, начальник стражи Гренвилла Кони. Это был здоровяк с суровым лицом, не испытывавший никакого страха в присутствии хозяина.
— Этого вот Буша, Гримметт, этого придурка, следует наказать, — Кони не обратил внимания на скулившего клерка, — а потом уволить. Понятно?
— Да, сэр.
— Силлерс! Подойди сюда! — Сэр Гренвилл Кони величественно удалился к себе. — Приготовьте бумаги на Слайза. Нам предстоит поработать, Силлерс, да, поработать.
— Но вы должны встретиться с шотландскими уполномоченными, сэр.
— Шотландские уполномоченные могут сколько угодно сотрясать воздух, Силлерс. У нас есть работа.
Наказание приводилось в исполнение во время обеда, чтобы сэр Гренвилл мог одновременно кушать и созерцать. Это доставляло ему удовольствие. К барашку, цыпленку, креветкам и говядине на кухне не могли предложить лучшего соуса, чем вопли Буша. После этого Кони почувствовал себя лучше, намного лучше, так что уже не жалел, что не вызвал доктора Чэндлера. После экзекуции, когда Буша увели, чтобы вышвырнуть куда-нибудь в канаву, сэр Гренвилл великодушно позволил пригласить шотландских уполномоченных. Он знал, что все они ярые пресвитериане, так что он громко помолился вместе с ними за пресвитерианскую Англию, и лишь потом они приступили к работе.
Девушка. Он все время думал о ней, гадая, в какой точке Лондона она сейчас находится и принесет ли она ему печать. Больше всего его интересовало именно это. Святой Матфей! Он испытывал приятное возбуждение и радость от того, что начал осуществляться давно и хорошо продуманный план. В ту ночь он засиделся допоздна, пил кларет и поднимал бокалы за здоровье своего гротескного отражения в окне с ромбовидным переплетом, в котором его приземистая, тяжеловесная фигура дробилась на сотни перекрывающих друг друга фрагментов.
— За Договор! — провозгласил он. — За Договор.
Кэмпион оставалось только ждать. Миссис Свон, судя по всему, ее общество было искренне приятно. Не в последнюю очередь потому, что Кэмпион читала ей вслух газеты. Миссис Свон не видела «смысла» в чтении, но была жадна до новостей. В войну газеты приобрели популярность, правда, лондонские газеты вызывали неодобрение миссис Свон, ибо, естественно, поддерживали парламент. Душой миссис Свон была на стороне короля, а то, что она чувствовала, легко находило дорогу к языку. Она слушала, как Кэмпион читала о победах парламента, и каждое подобное сообщение встречалось гримасой отвращения и выражением пылкой надежды, что это ложь.
В то лето редко поступали сообщения, способные порадовать парламент. Бристоль пал, а никакой крупной победы, которая бы уравновесила это поражение, все не было. Происходило множество мелких стычек, которые газеты раздували до размеров великого побоища, но долгожданная победа никак не приходила. У Лондона были и другие причины для уныния. В поисках денег для продолжения войны парламент настолько взвинтил налоги — на вино, кожу, сахар, пиво и даже холст, что подати королю Карлу казались теперь ерундой. Миссис Свон ахала:
— И угля не хватает, дорогая. Ужасно!
Лондон обогревался углем, который на кораблях доставляли из Ньюкасла, а Ньюкасл удерживал король, так что лондонцев ждала холодная зима.
— Разве вы не можете уехать? — спросила Кэмпион.
— Господи, Боже мой, конечно нет! Я же лондонка, дорогая. Уехать! Подумать только! — Миссис Свон впилась глазами в вышивание. — Очень красиво, неважно, что это я сама себя хвалю. Нет, дорогая. Я надеюсь, к зиме вернется король Карл, а тогда все будет в порядке.
Она передвинулась поближе к окну, к свету.
— Почитай мне что-нибудь еще, дорогая. Что-нибудь, что бы меня развеселило.
Веселого в газете почти ничего не было. Кэмпион начала читать ругательную статью, в которой перечислялись находившиеся в Лондоне члены палаты общин, которые до сих пор не подписали новую клятву Верности, что обязаны были сделать еще в июне. Не подписало-то ее всего несколько человек, и анонимный автор заявлял, что «хотя причиной уклонения называют недомогание, это скорее недомогание духа, чем тела».
— А чего-нибудь поинтереснее нет, дорогая? — спросила миссис Свон, прежде чем перекусить нитку зубами.
Кэмпион не ответила; сдвинув брови, она так пристально вглядывалась в плохо отпечатанный листок, что в миссис Свон проснулось любопытство.
— Что там такое, дорогая?
— Ничего особенного.
Такой ответ был вызовом для миссис Свон, которая умела из «ничего» извлечь достаточно материала, чтобы счастливо сплетничать три утра кряду. Она настаивала, но даже ее удивило, что Кэмпион заинтересовалась всего-навсего тем, что сэр Джордж Лэзендер был одним из членов парламента, не подписавших новую клятву. А потом ей в голову пришла догадка:
— Ты знаешь сэра Джорджа, дорогая?
— Я раз встречала его сына.
Вышивание легло на колени.
— Да неужели?
Кэмпион выдержала безжалостный допрос, признав факт единственной встречи, но, утаив подробности, и закончила намеком на то, что ей хотелось бы вновь увидеть Тоби.
— Почему бы и нет, дорогая? Обязательно. Лэзендер, Лэзендер. Состоятельные люди, да?
— Думаю, да.
Как минимум, миссис Свон учуяла клиента и в последнем предвечернем свете, пока не зажгли свечи, уговорила Кэмпион одолжить у Жака Моро бумагу, перо и чернила. Кэмпион написала незамысловатую записку, просто сообщив, что она в Лондоне, остановилась у миссис Свон «добропорядочной женщины», добавила она по настоянию миссис Свон, которая велела показать ей каждое слово букву за буквой в доме с синей дверью в Булл-Инн-Корт, где Тоби всегда будут рады видеть. Секунду она колебалась, не зная, как подписаться, гадая, вспомнит ли он, как назвал ее у ручья, но потом обнаружила, что просто не в состоянии вывести свое подлинное уродливое имя. Она подписалась «Кэмпион». На следующее утро обе они пошли в Вестминстер. Протолкнувшись сквозь ряды книготорговцев в Вестминстер-Холле, толпы людей у контор адвокатов, миссис Свон провела ее туда, где располагался: собственно парламент, и оставила записку для сэра Джорджа у клерка спикера. А дальше Кэмпион предстояло ждать в еще большем волнении, чем прежде, когда она беспокоилась по поводу сэра Гренвилла Кони и таинственной печати святого Матфея.
Даже всевозможные лондонские развлечения не могли отвлечь девушку от ее мыслей. Миссис Свон настаивала на том, чтобы показать город, но ведь в часы прогулки в Булл Инн Корт мог заглянуть Тоби и разминуться с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127