Сам-то Копалкин торгует сапогами и с тенором познакомился так.
Збарский – он в неделю по паре сапог снашивает. Уж как это ему удается, не знает даже его обожаемая молодая жена. Но все сапоги на Альфреде мгновенно рвутся. Бедняга даже по врачам ходил. Те в голос твердят – у вас походка неправильная, вы на пятку со всей мочи наступаете, вот обувь и не выдерживает. Но как же на пятку не наступать?! Но мало того, что певец сапоги рвет, так он другой обуви носить не может – в любых башмаках ноги в кровь натирает. Вот и приходится ему даже летом в легких сафьяновых сапожках щеголять. Это какой же расход? Какие деньги?!
Конечно, у тенора в Большом театре жалованье немалое, но изводить все на сапоги?! Да какая же супруга это стерпит? Вот и Лидочка не стерпела. Ей самой хотелось и платье модное, и шубку зимнюю, и бриллиантики на белую шейку. Словом, практичная Лидочка уговорила мужа закупать сапоги оптовыми партиями – куда как дешевле выйдут. Вот тогда-то изнеженный Збарский и познакомился с русопятым купцом Копалкиным.
Антон Копалкин перебрался в Первопрестольную совсем недавно, и потому его дела здесь еще не носили большого масштаба. Три партии сапог он спустил Збарскому почти задаром, просил только певца везде нахваливать копаловскую продукцию – для престижа и привлечения клиентуры. Збарский расстарался – познакомил купца с приятелями из богемных Кругов. У тех, конечно, денег вечно нет, зато связей достаточно.
Уже через пару месяцев купец Копалкин снял апартаменты в доходном доме Третьяковых, что по правой стороне Кузнецкого моста. Место самое выигрышное – все магазины да лавочки вокруг, все модницы и щеголи каждый день брусчатку Кузнецкого топчут. Тут для продажи сапожек – самое место. Копалкин живо свою лавочку открыл, хвост распустил. Еще бы – мыслил ли когда-то малец из провинциального Талдома, что заимеет модную лавку в Москве, прямо на легендарном Кузнецком мосту?
Впрочем, того мальца, почитавшего картофельные очистки за деликатес, больше нету. Преставился, так сказать, в Бозе. Вместо него теперь – Антон Пантелеевич Копалкин, почетный купец первой гильдии. Ныне Антон Пантелеевич не только певцов из Большого театра на обед в ресторан «Яр» не стесняется пригласить, но и для собратьев купцов в купеческом клубе столы накрыть: семга, расстегаи, тетерева, икорка, вина французские, водочка российская в граненых графинчиках со слезой – все на лучших ресторанов-трактиров московских выписано. Ну а уж для собственного малолетнего сыночка, продолжателя дела купеческого, Копалкин на любые расходы шел.
«Пусть, – говорит, – мой Котька по-французски научится лопотать не хуже разных там аристократов." – еще и смеется: – „Не я у тех щеголей в долг занимаю, а сам им в долг даю. Так что я и есть – хозяин жизни!“
– Представляешь, Соня, – ахала Лидочка Збарская рассказывая, – этот купчина готов учительнице французского по пять рубликов за урок платить. Конечно, купчик с гонором, но ведь какие же деньжищи!
Вот и решилась Соня. Пойдет завтра к Копалкину. Вдруг он возьмет ее учить свое чадо? Собственно, это очень выгодный вариант. Вон, подружка Ирочка, та, которая в гимназии истопника обожала, теперь тоже уроками живет. Так ей аж к Преображенской заставе ездить приходится – там у нее два ученика живут из семей старообрядцев. Это же какие расходы на извозчика – на Преображенку-то своими ногами не находишься! А тут – хоть и Копалкин, зато рядышком. От Варварки до Кузнецкого моста в любую погоду дойти можно.
Жаль, конечно, что семья купца необразованная. Лидочка рассказывала, что хоть Косте Копалкину и восемь лет, но он все за нянькину юбку держится, читать-писать плохо умеет. Придется его языку с голоса учить. Да много ли мальчику надо? Пара фраз о том, как его зовут, кто его отец, да стишок с песенкой по-французски – и все довольны. Станет папаша Копалкин сына друзьям на праздники показывать:
– А ну, скажи стишок! Спой песню! И ведь какой умник вырос – по-французски, как по-русски, шпарит!
Гости, конечно, умилятся да похлопают, и самому мальчику приятно будет. Словом, все сложится преотлично. Не всем же сильно учеными быть! Да и что толку от ученостей? Вон у Сониного отца было много друзей из преподавательской среды. И где они? После смерти Ленорова в его дом никто не заглядывал.
Да и к чему? К Ивану Ивановичу они за советами захаживали. Как возьмется кто научный труд писать, так к Ленорову с вопросами. Даром, что он не стал профессором (все недосуг было), зато познаниями обладал обширнейшими. Все и пользовались. На его знаниях свои труды строили. А он, чудак, даже не обижался. Еще и гордился.
«Коли бы все мои подсказки, использованные в трактатах друзей, сложить, мне и академика было бы мало. Да что академик? Это же груз разных обязанностей. А так я – вольный художник. Пусть моими выводами любой пользуется. А мне хорошо знания свои иметь!»
Чудак, право слово… Стал бы академиком, Соне бы пенсия шла. А так…
Соня недавно новый сборник академических трудов по истории искусства и читала. В ужас пришла! Как же можно такие безграмотности публиковать? Еще и деньги за них громадные платить?! А Соне чуть не даром книгу в издательство нести приходится. И то издатель нос воротит; что может написать женщина?
Это за границей девушки даже в институтах учиться могут, а в России до сих пор «курица не птица, женщина не человек». И высшее образование для них – только женские курсы. Конечно, можно за университетским дипломом и за границу уехать. Например, в обожаемую Францию. Увидеть самой Лувр, Версаль, о которых Соня помнила и от отца, и от дедушки.
Помнится, дед, весело подкручивающий длинный ус, учил внучку французскому языку – и не абы какому, а обязательно с парижским выговором – с шиком, как он говорил. Дед знал в этом толк – недаром сам в Париже родился. Так что по-французски Соня говорит и пишет отлично. Версаль перед ее глазами как живой стоит – столько она его картин, видов, дагерротипов и даже новомодных фотографий видела. Да только на что ехать?..
Ведь даже на хорошие перья и бумагу средств нет. Для Сони любой грош – звонкая монета. Придется оставить мечту. Отложить. Но забывать не надо. Вдруг когда-нибудь… попозже… потом…
Глаза Сони начали закрываться. Еле-еле она доползла до кровати. Хорошо еще, хоть квартира оплачена. Крошечная, конечно. Но ведь есть где жить.
Завтра она сходит к этому купцу Копалкину. Но это – завтра…
Девушка вздохнула, обняла подушку, поплыла куда-то… И увидела вдруг себя в крошечной комнатушке мадам Ле Бон.
Француженка сидела за столом и самозабвенно считала деньги. То ли она решила сэкономить, то ли действительно не ощущала холода, пока ее грел шелест купюр, но жаровня с углем еще не была зажжена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Збарский – он в неделю по паре сапог снашивает. Уж как это ему удается, не знает даже его обожаемая молодая жена. Но все сапоги на Альфреде мгновенно рвутся. Бедняга даже по врачам ходил. Те в голос твердят – у вас походка неправильная, вы на пятку со всей мочи наступаете, вот обувь и не выдерживает. Но как же на пятку не наступать?! Но мало того, что певец сапоги рвет, так он другой обуви носить не может – в любых башмаках ноги в кровь натирает. Вот и приходится ему даже летом в легких сафьяновых сапожках щеголять. Это какой же расход? Какие деньги?!
Конечно, у тенора в Большом театре жалованье немалое, но изводить все на сапоги?! Да какая же супруга это стерпит? Вот и Лидочка не стерпела. Ей самой хотелось и платье модное, и шубку зимнюю, и бриллиантики на белую шейку. Словом, практичная Лидочка уговорила мужа закупать сапоги оптовыми партиями – куда как дешевле выйдут. Вот тогда-то изнеженный Збарский и познакомился с русопятым купцом Копалкиным.
Антон Копалкин перебрался в Первопрестольную совсем недавно, и потому его дела здесь еще не носили большого масштаба. Три партии сапог он спустил Збарскому почти задаром, просил только певца везде нахваливать копаловскую продукцию – для престижа и привлечения клиентуры. Збарский расстарался – познакомил купца с приятелями из богемных Кругов. У тех, конечно, денег вечно нет, зато связей достаточно.
Уже через пару месяцев купец Копалкин снял апартаменты в доходном доме Третьяковых, что по правой стороне Кузнецкого моста. Место самое выигрышное – все магазины да лавочки вокруг, все модницы и щеголи каждый день брусчатку Кузнецкого топчут. Тут для продажи сапожек – самое место. Копалкин живо свою лавочку открыл, хвост распустил. Еще бы – мыслил ли когда-то малец из провинциального Талдома, что заимеет модную лавку в Москве, прямо на легендарном Кузнецком мосту?
Впрочем, того мальца, почитавшего картофельные очистки за деликатес, больше нету. Преставился, так сказать, в Бозе. Вместо него теперь – Антон Пантелеевич Копалкин, почетный купец первой гильдии. Ныне Антон Пантелеевич не только певцов из Большого театра на обед в ресторан «Яр» не стесняется пригласить, но и для собратьев купцов в купеческом клубе столы накрыть: семга, расстегаи, тетерева, икорка, вина французские, водочка российская в граненых графинчиках со слезой – все на лучших ресторанов-трактиров московских выписано. Ну а уж для собственного малолетнего сыночка, продолжателя дела купеческого, Копалкин на любые расходы шел.
«Пусть, – говорит, – мой Котька по-французски научится лопотать не хуже разных там аристократов." – еще и смеется: – „Не я у тех щеголей в долг занимаю, а сам им в долг даю. Так что я и есть – хозяин жизни!“
– Представляешь, Соня, – ахала Лидочка Збарская рассказывая, – этот купчина готов учительнице французского по пять рубликов за урок платить. Конечно, купчик с гонором, но ведь какие же деньжищи!
Вот и решилась Соня. Пойдет завтра к Копалкину. Вдруг он возьмет ее учить свое чадо? Собственно, это очень выгодный вариант. Вон, подружка Ирочка, та, которая в гимназии истопника обожала, теперь тоже уроками живет. Так ей аж к Преображенской заставе ездить приходится – там у нее два ученика живут из семей старообрядцев. Это же какие расходы на извозчика – на Преображенку-то своими ногами не находишься! А тут – хоть и Копалкин, зато рядышком. От Варварки до Кузнецкого моста в любую погоду дойти можно.
Жаль, конечно, что семья купца необразованная. Лидочка рассказывала, что хоть Косте Копалкину и восемь лет, но он все за нянькину юбку держится, читать-писать плохо умеет. Придется его языку с голоса учить. Да много ли мальчику надо? Пара фраз о том, как его зовут, кто его отец, да стишок с песенкой по-французски – и все довольны. Станет папаша Копалкин сына друзьям на праздники показывать:
– А ну, скажи стишок! Спой песню! И ведь какой умник вырос – по-французски, как по-русски, шпарит!
Гости, конечно, умилятся да похлопают, и самому мальчику приятно будет. Словом, все сложится преотлично. Не всем же сильно учеными быть! Да и что толку от ученостей? Вон у Сониного отца было много друзей из преподавательской среды. И где они? После смерти Ленорова в его дом никто не заглядывал.
Да и к чему? К Ивану Ивановичу они за советами захаживали. Как возьмется кто научный труд писать, так к Ленорову с вопросами. Даром, что он не стал профессором (все недосуг было), зато познаниями обладал обширнейшими. Все и пользовались. На его знаниях свои труды строили. А он, чудак, даже не обижался. Еще и гордился.
«Коли бы все мои подсказки, использованные в трактатах друзей, сложить, мне и академика было бы мало. Да что академик? Это же груз разных обязанностей. А так я – вольный художник. Пусть моими выводами любой пользуется. А мне хорошо знания свои иметь!»
Чудак, право слово… Стал бы академиком, Соне бы пенсия шла. А так…
Соня недавно новый сборник академических трудов по истории искусства и читала. В ужас пришла! Как же можно такие безграмотности публиковать? Еще и деньги за них громадные платить?! А Соне чуть не даром книгу в издательство нести приходится. И то издатель нос воротит; что может написать женщина?
Это за границей девушки даже в институтах учиться могут, а в России до сих пор «курица не птица, женщина не человек». И высшее образование для них – только женские курсы. Конечно, можно за университетским дипломом и за границу уехать. Например, в обожаемую Францию. Увидеть самой Лувр, Версаль, о которых Соня помнила и от отца, и от дедушки.
Помнится, дед, весело подкручивающий длинный ус, учил внучку французскому языку – и не абы какому, а обязательно с парижским выговором – с шиком, как он говорил. Дед знал в этом толк – недаром сам в Париже родился. Так что по-французски Соня говорит и пишет отлично. Версаль перед ее глазами как живой стоит – столько она его картин, видов, дагерротипов и даже новомодных фотографий видела. Да только на что ехать?..
Ведь даже на хорошие перья и бумагу средств нет. Для Сони любой грош – звонкая монета. Придется оставить мечту. Отложить. Но забывать не надо. Вдруг когда-нибудь… попозже… потом…
Глаза Сони начали закрываться. Еле-еле она доползла до кровати. Хорошо еще, хоть квартира оплачена. Крошечная, конечно. Но ведь есть где жить.
Завтра она сходит к этому купцу Копалкину. Но это – завтра…
Девушка вздохнула, обняла подушку, поплыла куда-то… И увидела вдруг себя в крошечной комнатушке мадам Ле Бон.
Француженка сидела за столом и самозабвенно считала деньги. То ли она решила сэкономить, то ли действительно не ощущала холода, пока ее грел шелест купюр, но жаровня с углем еще не была зажжена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63