Вот и Соня скоро увидит его, пройдет по залам, найдет покои фаворитки, которую называют Версальской грешницей.
Глупости – Помпадур была Версальской чаровницей, Королевой любви. Она сама, как Версаль, была Дитя Праздника.
Впрочем, почему – была? Пока о человеке помнят – он есть!
15
ПОИСКИ НЕСРАВНЕННОЙ
Париж, январь 1876.
Почтенный директор театра «Варьете» смотрел на молодого драматурга измученным уставшим взглядом:
– Я вам в сотый раз повторяю, месье Леду, что ничем, не могу помочь. Я не знаю, где искать Несравненную!
– Но и я вам повторяю, месье Гиро, у меня практически смертельная надобность!
– Ах, как вы, поэты, любите цветисто выражаться!
– Я уже давно не пишу стихов, месье директор. Вы-то знаете!
Мишель Гиро вздохнул: конечно, он знал. Он все знал о своих драматургах, композиторах, актерах, рабочих сцены – про всех, кто хоть раз был профессионально связан с театром «Варьете». У директора не было ни жены, ни детей – театр стал его семьей.
Он все знал и о Гастоне Леду. Юноша рос без отца. Тот бросил семью, когда мальчику было лет пять от роду. Правда, дал фамилию и помогал материально. Но и сама мадам Леду оказалась женщина не промах – работящая и цепкая. Она ухитрилась дать сыну приличное образование – юноша поступил в Эколь Нормаль – хоть и не дорогое, но весьма престижное учебное заведение Парижа. Начал заниматься литературой, и к нынешним 25 годам весьма преуспел.
По долгу службы директор «Варьете» знал наизусть все три оперетты, написанные молодым либреттистом, и находил их отменными – и веселыми, и живыми, и романтическими. Директор вообще знал наизусть весь репертуар своего театра. И в этом не было ничего удивительного – помнят же родители все проказы своих детей! Вот и Гиро помнил, что еще два года назад Гастон Леду был самым модным из молодых поэтов на Монмартре. Когда юноша выступал со своими стихами в кабачке «Пигаль», там собирались толпы поклонников и поклонниц.
Но внезапно Гастон перестал писать стихи, забыл дорогу в кабачок. Хуже того, он встречаться с девушками перестал. Ну а если парижские красотки перестают привлекать молодого человека – это совсем плохой признак – значит, в жизни поэта случилось что-то действительно ужасное.
Конечно, не хорошо лезть в чужую жизнь, но Мишелю Гиро пришлось сделать это. А как иначе? Ведь, перестав писать стихи, Гастон Леду принялся строчить водевильные пьески и опереточные либретто. Все это он принес в «Варьете». Так что директор театра был просто обязан разузнать всю подноготную нового драматурга.
Оказалось, у Леду случилась несчастная любовь. И не он бросил девицу, а она его – позор для истинного парижанина. И, что самое нелепое, – говорят, девице не понравились стихи юноши. Так он перестал их писать!
Вот страсти-то… Впрочем, директору театра они только на руку: пусть мир потерял поэта, зато парижская сцена обрела отличного драматурга. Вот только либретто к «Ночной бабочке», премьера которой провалилась с таким грохотом, писал не Гастон Леду.
Нет, неправильно: Леду сочинил веселую драматическую пьеску, которую Мишель Гиро обещал показать кому-либо из оперетточных композиторов. Но так уж получилось, что пьеску прочла Несравненная, сама решившая написать либретто по ее мотивам.
Леду, конечно, встречался с загадочной дамой пару раз в театре, но никакой привязанности между молодым либреттистом и Несравненной не замечалось. Зачем же теперь он ищет ее столь настойчиво? И что это за разговоры о смертельной необходимости?
Мишель Гиро вздохнул:
– Мне жаль, милый Гастон, но я ничем не могу вам помочь. Вы же знаете, в другой ситуации я всегда – за ваш талант. Но тут я бессилен.
И, окинув юношу сочувствующим, почти отеческим взглядом, знаменитый директор поднялся, давая понять, что разговор окончен.
– Ну, вспомните хоть какую-то деталь, хоть что-то об этой Несравненной! Вдруг мне пригодится в поисках! – в отчаянии вскричал Леду.
– Увы, мой друг! – Директор смутился, как будто и хотел помочь, да не мог. Он симпатизировал юноше, но… – Я практически ничего не могу сказать о ней. Меха, бриллианты, темное дорогое платье, черная плотная вуаль – вот портрет, который подходит к любой обеспеченной парижанке.
– А она парижанка?
– Вероятнее всего. У нее типично парижский выговор. И еще знание множества чисто городских деталей – она же их вставила в пьесу.
– Она образованна?
– Отлично! Ее знание истории поразило даже меня. Она как-то упомянула анекдот из жизни маркизы Помпадур. Однажды Людовик XV заметил, что завистливый двор только и мечтает об отставке всесильной маркизы. И знаете, что та ему ответила? «Я живу, как ранние христиане, сир, в непрерывной борьбе!» – «Надеюсь, как и они, вы одержите победу!» – воскликнул Людовик. Вот что рассказала мне Несравненная. Потом еще заметила, что и ей приходится жить в вечной борьбе, как маркизе. А потом привела ее слова: «Мир обманчив, ибо обещает, но не приносит счастья». И еще: «Красивая женщина больше смерти боится конца своей молодости!» Печально, не так ли, мой мальчик?
И Мишель Гиро опять вздохнул. Что-то он частенько начал вздыхать после провала «Ночной бабочки»…
– Верно ли я понял: Несравненная цитировала Помпадур?
– Да, мой мальчик. И я проверил по старинной книге: маркиза действительно оставила множество афоризмов, среди них и эти.
– Но еще! Вспомните еще!
Господин директор покачал головой. Какие же они все-таки настойчивые, эти современные молодые люди! Чрезмерно настойчивые. Почти неприлично настойчивые. В возрасте Гастона Мишель Гиро никогда бы не осмелился так настырно наседать на начальника. А ведь он, Мишель Гиро, в театре больше, чем начальник. В «Варьете» он – царь и бог.
– Мне очень жаль, но вспомнить более нечего! – процедил он и указал настырному либреттисту на дверь.
Надо же иметь чувство меры и соблюдать субординацию. Господин директор занят более насущными делами, чем разговоры с молодым писакой!
Гастон Леду выскользнул за дверь. Какая муха укусила милейшего Гиро? Чего он вдруг взъелся, да еще и указал на дверь? Хотя, может быть, Гастон и чует разгадку. Директор «Варьете» всегда гордился тем, что знает подноготную тех, кто когда-либо переступал порог его театра. А тут вдруг ни адреса, ни даже имени! Вот вам и уязвленная гордость…
Но ему-то, Гастону, что делать? Жизнь разъезжается по швам – и не сошьешь, ни склеишь. И надо же было случиться такому! Всю неделю перед премьерой «Ночной бабочки» либреттист сидел дома – корпел над текстом новой оперетты. Композитор Шарль Лекок попросил его сочинить текст на сюжет, который согласен был взять к постановке театр «Буфф-Паризьен».
Гастон взялся за работу с энтузиазмом. Он был рад отнести свое творение в новый театр, а не в «Варьете».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63