За обедом она все время молчала и едва прикоснулась к еде. Это не помешало мужчинам погрузиться в оживленную беседу о скачках, охоте, разведении лошадей. Словно нарочно, чтобы действовать ей на нервы!
Весь вечер она провела в четырех стенах и, вполне вероятно, не покинула бы гостиной, даже если бы случился пожар.
Поскольку накануне званый ужин был отменен по настоянию Хока, Мелчеры прибыли с визитом в этот вечер. Отец Натан, местный викарий, был узкоплеч, неулыбчив и медлителен. Бог наградил его полногрудой смешливой женой и шестью детьми. Весь вечер миссис Мелчер любезничала с лордом Денверсом, причем ее супруг сносил это с примерной кротостью.
Фрэнсис казалось, что взгляд Хока ни на секунду не оторвался от нее за все время ужина. Те немногочисленные кусочки, которые она заставила себя проглотить, вкусом напоминали бумагу. Сегодня нечего было и думать противиться домогательствам мужа. Без сомнения, он предвкушал, как обрушит на нее ливень насмешек и скабрезных подробностей насчет случки лошадей! Низкий тип!
Несмотря на унылое настроение, Фрэнсис нашла Розали Мелчер забавной и милой. Прежде ей не приходилось сталкиваться с тем, как флиртует мать многочисленного семейства. Впрочем, стоило ей подняться из-за стола, как Розали, одарив улыбкой всех мужчин разом, последовала за ней в гостиную.
Джентльмены провели в курительной по крайней мере час. Фрэнсис приписала это их нездоровому интересу к происходящему на конюшне. Очевидно, они воспользовались отсутствием женских ушей, чтобы изощряться в шуточках насчет доблестей Джентльмена Дэна.
Направляясь к гостиной через необъятный холл особняка, Хок был немало удивлен, услышав звуки пианино. Лорд Денвере почти довел его до головной боли неиссякаемой болтовней о мошенничестве на скачках и о продажности жокеев, так что ему не сразу удалось сориентироваться. Звучала музыка Моцарта, исполняемая умело и с чувством. Неужели Розали достигла таких вершин с тех пор, как он последний раз слышал ее игру? И как это могло случиться, ведь пальцы у нее короткие и пухлые? Те же, что исполняли сонату, так и летали по клавишам.
Вскоре Хок убедился, что Розали действительно не имела ничего общего с происходящим. Его жена сидела за пианино — сидела грациозно и непринужденно, словно птичка на ветке. На крышке стоял канделябр с горящими свечами, в свете которых великолепные рыже-каштановые волосы Фрэнсис отливали то медовым, то золотым оттенком.
Коснувшись клавиш в заключительном аккорде, Фрэнсис сидела неподвижно, ожидая, пока в пальцах прекратится легкая дрожь волнения, разбуженного музыкой. Громкое рукоплескание заставило ее вздрогнуть и обернуться. На нее, сузив глаза, смотрел муж. Господи Боже! Она совсем забыла жалкое представление, которое устроила в «Килбракене» в его честь.
— Я получила непередаваемое удовольствие, дорогая леди Фрэнсис, — сказала Розали. — Какой талант! Какое мастерство! Вы должны гордиться своей супругой, милорд.
— Можете в этом не сомневаться, — заверил ее Хок с тончайшей иронией. — Когда я впервые услышал игру Фрэнсис (это было еще в Шотландии, на романтических берегах Лох-Ломонда), я сразу подумал: вот талант, который заслуживает самого пылкого признания публики.
— А как она хороша, когда сидит вот так, в сиянии свечей! — воскликнула Розали искренне, на время забывая о кокетстве.
— Вы счастливец, милорд, — вставил лорд Денвере.
Его взгляд откровенно ощупал обнаженные плечи Фрэнсис, и Хок немедленно испытал приступ бешеной ревности, очень его удививший.
— А вам не приходилось слышать, как Фрэнсис поет? — спросил он Розали Мелчер. — Бьюсь об заклад, что нет, иначе вы расхваливали бы ее голос, а не ловкость ее пальцев. Трудно поверить, что столь сладостные звуки издает не ангел, а человек смертный. Слой, дорогая, доставь нашим гостям удовольствие.
Их глаза на мгновение встретились, и она прочла во взгляде мужа приказ и вызов. Он помнил ее завы-
Вания, о которых ей самой было стыдно вспомнить. Без сомнения, он хотел выставить ее на посмешище перед гостями. Возможно, он ожидал, что от звуков ее голоса разлетятся хрустальные бокалы на столике. Что ж, он сам напросился.
— Охотно, милорд, — ответила Фрэнсис, посылая Хоку улыбку, исполненную фальшивой нежности, — при условии, что гости не будут строго судить мое исполнение.
Последовали шумные заверения в снисходительности.
Фрэнсис посмотрела на свои пальцы, легко покоящиеся на клавишах. Что же им спеть, этим англичанам, для которых она есть и будет шотландкой? Что ж, она шотландка и горда этим! Она решительно отстранила от себя и роскошную гостиную, и лица слушателей, и саму Англию, позволив Шотландии вернуться и окутать ее своим хранительным присутствием. Пальцы, казалось, взлетели над клавишами по собственной воле.
Как алой розы нежный цвет,
Чиста любовь моя,
Она прекрасна, как рассвет, Как песня соловья.
Скорее высохнут моря,
Рассыплется гранит,
Чем без следа любовь моя
Исчезнет, отгорит.
У нее был удивительно мягкий, глубокий голос — грудное контральто. В какой-то момент Хок заметил, что глаза его закрыты. Возможно, он хотел, чтобы песня струилась сквозь него, как медленный и полноводный поток, но он хотел видеть лицо Фрэнсис и потому предпочел смотреть. Она выглядела отрешенной, безразличной равно к похвале и неодобрению, и щедрые аплодисменты, которыми наградила ее аудитория, показались ему едва ли не излишними. Единственным, что удержало его от возгласа восхищения, было воспоминание о том, как одурачили его в «Килбракене».
Она безгранична, твоя способность приспосабливаться к обстоятельствам, — заметил он насмешливо. — Настоящий хамелеон, а не женщина! А может быть, однажды ты превратишься в змею, готовую укусить!
Никто, кроме Фрэнсис, не слышал этих слов. Гости наперебой уговаривали ее спеть еще что-нибудь, но она опустила руки с клавиш на колени.
— Иногда я жалею, что не могу превратиться в змею, — ответила она очень тихо, глядя мужу в лицо. — Если бы мне была дарована такая способность, мой яд был бы самым смертоносным на земле.
Вместо того чтобы нахмуриться, Хок весело улыбнулся и предложил ей руку. Фрэнсис приняла ее, всем своим измученным существом ощущая сентиментальный взгляд Розали. На глаза жены викария даже навернулись слезы умиления. Фрэнсис подумала: «Каждый слеп, когда это ему удобно и когда спектакль разыгран по всем правилам».
— И куда же ты нацелилась бы, если бы решила укусить меня? — спросил Хок и, не получив ответа, задумчиво продолжал:
— Наверное, ты выбрала бы самое уязвимое и самое ненавистное тебе место. Что же это может быть… хм… я догадываюсь. Не то чтобы я возражал против твоего рта в том районе, но зубы… зубы — это слишком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111