Ольга сначала молчала, точно очарованная, а потом порывисто сложила руки на груди и с уст ее сорвался болезненный вопль:
– Боже мой! Как все прекрасно здесь, как я счастлива… и должна умереть… Я знаю, Эбрамар предупредил меня, что за свое мимолетное блаженство я должна заплатить жизнью, но как жестоко такое ужасное условие!
Быстрым движением опустилась она на колени и обняла Супрамати.
– Я не хочу покидать тебя и нашего малютку! Жизнь так прекрасна, что я хочу жить и жить. Сжалься, Супрамати, дай мне жить…
Рыдания не дали ей досказать, она прижалась головой к руке мужа и стиснула ее обеими руками.
Болезненная тоска сжала сердце Супрамати, он почувствовал себя точно палачом. Располагая источником жизни и даровав ее уже не одному безразличному для него существу, он вынужден был отказывать юному любимому им созданью, вымаливавшему у него свою молодую жизнь. Ни разу еще, как в эту минуту, не чувствовал он всей тяжести возложенного на него испытания и всего глубокого его значения. Страдание этой минуты было расплатою за его светскую жизнь, за соприкосновение с людьми.
Все эти миллиарды быстро мелькавших на земле существ полагали на алтарь смерти то, что было у них самого близкого и дорогого; они вынуждены были переживать за себя и своих близких страшный закон разрушения; почему же он, призванный быть руководителем и наставником младенческих народов, мог рассчитывать на привилегию. Почему? Закон, равно существующий для всех, должен быть устранен, потому что он любит? Нет, несмотря на свое могущество, он должен вынести испытание, чтобы в полном значении слова быть таким как и все «человеком».
Да еще было ли бы бессмертие действительным счастьем для этого юного создания, в душе которого не было места ни для чего другого, кроме любви к нему? Она еще не созрела для «посвящения», и это он знал, а что сталось бы с нею без него, в этой бесконечной жизни, где, подобно цветку без влаги, она переживала бы тысячу смертей?
Мысли эти мгновенно мелькнули в его голове и, любовно склонившись над Ольгой, он поднял ее и снова посадил около себя.
– Дорогая моя, этот час самый тяжелый в моей жизни, – сказал он, волнуясь, – но я считаю, что наступил момент для серьезного объяснения. Ты знаешь, что я – временный гость среди людей. Живу я в области науки; условия моего существования обязывают меня жить вдали от людей, в тишине и уединении; изменить эти основные условия моей жизни я не волен, значит, разлука наша неизбежна. Кроме того, я смотрю на смерть с иной точки зрения, нежели ты, и не боюсь ее, потому что знаю ее тайны.
Дрожать перед смертью должен только преступник, ибо с разрушением тела прекращается его безнаказанность; для тебя же, невинной и чистой, смерть не что иное, как переход к высшему состоянию. Мы с тобой не будем даже совершенно разлучены, так как мои глаза видят незримое, и душа твоя, подобно бабочке, будет всегда порхать вокруг меня. Но ты так молода, что для тебя расстаться с жизнью, конечно, слишком тяжелая жертва; так выслушай, что я тебе скажу, и выбирай. От моих руководителей я получил разрешение даровать тебе очень продолжительную жизнь, но без меня, потому что тебя губит именно союз со мною. Кроме того, наступает время, когда я должен буду снова вернуться к уединению и отдаться науке. Будущность твоя будет более нежели обеспечена, так как я завещаю тебе царское богатство, и вдове принца Супрамати стоит только сделать выбор, чтобы создать себе новую семью. Ты могла бы выйти замуж и иметь детей, потому что сын наш остался бы с тобою только до семи лет, далее он должен воспитываться между адептами.
Бледная, с широко открытыми глазами, слушала его Ольга и вдруг густо покраснела.
– Хорошо ли я поняла? – с дрожью в голосе сказала она. – Ты бросаешь мне милостыню, давая долгую жизнь, жалкую старость без тебя и нашего ребенка, а взамен в награду даешь свое богатство, которое мне отвратительно, если я буду пользоваться им одна. За кого принимаешь ты меня, Супрамати? Ты, читающий в сердцах людей и познающий их мысли, разве ты не видишь моей любви? Чем заслужила я такое обидное предложение? Как мог ты хоть одну минуту подумать, что я приму жизнь, похожую на пустыню, если не буду слышать твоего голоса, если глаза мои не увидят более тебя. Нет, нет! – вскричала она вне себя.- Если я осуждена буду жить без тебя, то принимаю смерть как милость, и хочу одного – умереть на твоих руках; пусть по твоей воле порвется нить моей жизни. О, безумная! Я не понимала, что смерть – гораздо милосерднее гималайских мудрецов. У них там все – порядок, гармония, восхождение к свету… Что значит бедное человеческое сердце, раздавленное ногой мага!…
Она закрыла лицо руками и с судорожными рыданиями прислонилась к спинке скамьи.
Бледный и взволнованный, Супрамати притянул ее к себе, отнял от лица ее руки и крепко поцеловал ее.
– Горе делает тебя несправедливой, Ольга, но я благодарю тебя за то, что ты так достойно выдержала испытание, выразившееся в моем предложении. Твоя любовь ко мне создает неразрывную между нами связь, которая даст мне возможность в будущем всегда быть твоим покровителем, руководителем и опорой. Знай же, что ты будешь жить, пока я останусь в миру, и я не покину тебя, пока ты не вступишь в мир духов, куда моя любовь последует за тобой.
Пока он говорил, лицо Ольги прояснилось и, со свойственной ей детской подвижностью, прекрасные, полные слез глаза ее снова заблистали, она стала на колени, обхватила шею Супрамати и прижалась к нему своей бархатистой щечкой.
– Прости мою неблагодарность. Я забыла, что каждый проведенный около тебя час стоит года обыкновенной жизни. Я не стану больше роптать на смерть, потому что ты не покинешь меня до конца, и душа моя может являться к тебе. Ты позволишь мне часто приходить, не правда ли?
– Разумеется… Это будут счастливейшие минуты моей одинокой жизни, дорогая. Но теперь достаточно тяжелых вопросов. Осуши свои слезы и не будем омрачать печальными мыслями счастливое настоящее. Будем наслаждаться часами счастья и покоя, даруемыми нам Богом, а для твоего успокоения пройдемся по саду. Ночь так дивно хороша, и свежий воздух принесет тебе пользу.
Глава девятая
С этого дня Ольга никогда не говорила более о своей смерти; она чувствовала себя лучше, да и притом внешние события занимали всех. В природе происходило что-то необыкновенное. Атмосфера становилась удивительно тяжелою, все с трудом дышали, страдали невыносимыми головными болями, и было уже много случаев внезапной смерти. Приуныли даже сатанисты, несмотря на утешение их мрачных главарей; потому что ведь ад лукав, как всегда, и теперь радовался готовившимся пышным гекатомбам. Недаром зловредные испарения преступлений, пороков, злоупотреблений, заразительные миазмы шабаша насытили окружающий воздух и нарушили флюидическое равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100