Госпожа де Шамбле сделала необыкновенно грациозное движение головой и в то же время улыбнулась с бесконечной грустью.
— Я танцую с новобрачным, — произнесла она, — а затем вы танцуете со мной.
— После чего вы удалитесь, не так ли?
— У меня слабое здоровье, — ответила графиня, — и мне не советуют ложиться спать слишком поздно.
Я достал часы и сказал:
— Сейчас всего лишь девять.
— О! У нас впереди еще два часа! — воскликнула графиня. — Сегодня праздник, и доктор простит мне это отступление от правил.
— Доктор простит, а другие?
— Другие? — переспросила Эдмея.
— Увы! — продолжал я. — Вы знаете, о ком я говорю. Графиня вздохнула и опустила голову.
— Где же Грасьен? — воскликнула она. — Пойдемте танцевать!
Между тем Грасьен пытался надеть перчатки — ни Прово, ни Жувен не предусмотрели руки размера девять с половиной.
Ему удалось натянуть их лишь после того, как был сделан разрез между большим и указательным пальцами.
Грасьен довольно непринужденно протянул руку графине. (Доброта г-жи де Шамбле придавала уверенности самым робким, и они становились более обходительными.)
Мы приготовились танцевать, но никто не последовал за нами.
— Что же вы? — спросила г-жа де Шамбле, глядя на остальных гостей Грасьена и Зои.
— Ну нет! — вскричал какой-то крестьянин.
— О! Если госпожа графиня позволит, — возразил другой, — мы все же пойдем танцевать.
— Конечно, она позволит, — вмешался Грасьен. — Ну-ка, живо по местам! Танцоры устремились к своим партнершам. Видимо, каждый выбрал себе пару заранее, и поэтому путаницы не возникло.
Две скрипки в сопровождении корнет-а-пистона заиграли, и пары слились в танце.
Как странно устроен этот мир! Среди двадцати пяти — тридцати гостей, приглашенных на бал, только одна женщина, в глазах простонародья, была наделена всем необходимым для счастья — молодостью, знатным происхождением, богатством и красотой, но стоило лишь взглянуть на это несчастное создание, чтобы понять без слов, что она охотно променяла бы свое будущее, а заодно и, будь это возможно, прошлое, на судьбу самой бедной из крестьянок, танцевавших рядом с ней.
И все же, казалось, графиня понемногу оживает от прикосновения моих рук, вздрагивавших всякий раз, когда они касались ее руки; она поднимала голову и встряхивала ею, подобно дереву, стряхивающему со своих листьев утреннюю росу; ее бледное лицо слегка порозовело, глаза засверкали, и стало ясно, что из этой искры может разгореться огонь. Я видел, как статуя постепенно превращается в женщину и по мраморному телу упорно разливается горячая кровь.
Когда кадриль закончилась, графиня стала танцевать со мной, а не напротив меня, как было решено.
Она сама взяла меня за руку, не ожидая приглашения и явно стараясь обращаться со мной как с хорошим знакомым или даже другом.
Но судя по тому, как трепетала ее рука, дрожал ее голос, блуждал ее взгляд, было нетрудно заметить, что я для нее скорее чужой, чем друг.
Я не смел надеяться, что Эдмея меня полюбила, но был уверен, что она уже опасается меня.
Я понимал, что, танцуя с ней, лучше молчать, чем беседовать о всяческих пустяках.
Поэтому во время кадрили мы перекинулись всего несколькими фразами. Тому, кто услышал бы нас в этот миг, было бы нелегко вникнуть в смысл наших речей.
У нас уже возник свой тайный язык, и мы могли говорить на нем в присутствии посторонних, не опасаясь, что нас поймут.
После танца я проводил графиню на место.
— Итак, вы собираетесь удалиться в одиннадцать — стало быть, через час? — спросил я.
— Да, — сказала она.
— Вас ждет экипаж?
— Нет. Мы всего лишь в пятистах шагах от усадьбы, и у меня есть накидка. К тому же я не могла приехать в карете на свадьбу бедной крестьянки.
— Я вижу, сколько же деликатности в вашем сердце. Но как же вы вернетесь домой?
— Я попрошу Грасьена проводить меня.
— А если бы вас проводил я, вы сочли бы это очень неприличным?
Эдмея посмотрела на меня и сказала:
— Нет, мне очень хорошо с вами.
— Но другим это не понравилось бы, не так ли?
— Возможно.
— Кто-нибудь еще мог бы сопровождать нас.
— Кто же?
— Жозефина, ваша кормилица, хранительница усадьбы Жювиньи.
— Вы правы.
— Значит, я могу вас проводить домой?
— Да.
— Благодарю. Мне хочется сказать вам так много, но я боюсь, что забуду все слова, когда окажусь с вами наедине.
— Говорите или молчите, — произнесла графиня с улыбкой, — молчание друга не менее приятно, чем его слова.
— Однако для этого надо понимать молчание не хуже слов.
— Порой молчание красноречивее слов, и оттого оно временами даже более опасно.
— Чтобы согласиться с этим воззрением, следует допустить, что между людьми существуют магнетические токи.
— Они действительно существуют, — сказала графиня.
— Вы так полагаете?
— Я в этом уверена.
— А если бы я попросил вас это обосновать?
— Я бы предоставила вам одно доказательство, которое, вероятно, должна была бы сохранить в тайне.
— Что же это за доказательство?
— Вчера, когда вы вошли в церковь, я стояла на коленях и молилась.
— О! Я узнал вас сразу же, как только увидел.
— А я заранее знала, что вы придете.
— Знали, что я приду?
— Вы являлись мне, но не совсем отчетливо, словно в полумраке.
— И все же, увидев меня в церкви телесным зрением, вы вздрогнули, как будто не ожидали моего появления.
— Временами мои скрытые способности меня пугают. Если бы я родилась в Шотландии, там считалось бы, что я наделена ясновидением.
— Стало быть, вы верите своему первому чувству?
— Пожалуй. С первого взгляда я испытываю к людям симпатию или антипатию.
— Неужели первоначальное впечатление никогда не меняется?
— Мне еще ни разу не доводилось признать свою ошибку. Более того, я предчувствую, какое влияние должен оказать тот или иной человек на мою жизнь: благотворное или роковое.
— Это божественный дар; таким образом, вы можете не наживать врагов и окружать себя друзьями.
Графиня покачала головой:
— Женщина в нашем обществе скована столь жесткими рамками, что ей самой нелегко и доставить себе радость, и избежать несчастья.
— Могу ли я надеяться, что ваши предчувствия отнесли меня к разряду тех, кто призван оказать на вашу жизнь благотворное влияние?
— Я чувствую, что однажды вы окажете мне большую услугу, но пока не знаю какую.
— Не могли бы вы уточнить?
Графиня напрягла свою волю, и на миг ей удалось сосредоточиться.
— Я вижу воду, огонь, железо… нет, ничего подобного… — пробормотала она, — и все же мне кажется, что вам суждено спасти меня от смерти.
— Дай-то Боже! — вскричал я с таким пылом, что Эдмея улыбнулась и приложила палец к губам, призывая меня говорить не так громко и страстно.
— Теперь кругом ночь, темно… я ничего не вижу, — продолжала она, — по-моему, я нахожусь в каком-то подвале или склепе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Я танцую с новобрачным, — произнесла она, — а затем вы танцуете со мной.
— После чего вы удалитесь, не так ли?
— У меня слабое здоровье, — ответила графиня, — и мне не советуют ложиться спать слишком поздно.
Я достал часы и сказал:
— Сейчас всего лишь девять.
— О! У нас впереди еще два часа! — воскликнула графиня. — Сегодня праздник, и доктор простит мне это отступление от правил.
— Доктор простит, а другие?
— Другие? — переспросила Эдмея.
— Увы! — продолжал я. — Вы знаете, о ком я говорю. Графиня вздохнула и опустила голову.
— Где же Грасьен? — воскликнула она. — Пойдемте танцевать!
Между тем Грасьен пытался надеть перчатки — ни Прово, ни Жувен не предусмотрели руки размера девять с половиной.
Ему удалось натянуть их лишь после того, как был сделан разрез между большим и указательным пальцами.
Грасьен довольно непринужденно протянул руку графине. (Доброта г-жи де Шамбле придавала уверенности самым робким, и они становились более обходительными.)
Мы приготовились танцевать, но никто не последовал за нами.
— Что же вы? — спросила г-жа де Шамбле, глядя на остальных гостей Грасьена и Зои.
— Ну нет! — вскричал какой-то крестьянин.
— О! Если госпожа графиня позволит, — возразил другой, — мы все же пойдем танцевать.
— Конечно, она позволит, — вмешался Грасьен. — Ну-ка, живо по местам! Танцоры устремились к своим партнершам. Видимо, каждый выбрал себе пару заранее, и поэтому путаницы не возникло.
Две скрипки в сопровождении корнет-а-пистона заиграли, и пары слились в танце.
Как странно устроен этот мир! Среди двадцати пяти — тридцати гостей, приглашенных на бал, только одна женщина, в глазах простонародья, была наделена всем необходимым для счастья — молодостью, знатным происхождением, богатством и красотой, но стоило лишь взглянуть на это несчастное создание, чтобы понять без слов, что она охотно променяла бы свое будущее, а заодно и, будь это возможно, прошлое, на судьбу самой бедной из крестьянок, танцевавших рядом с ней.
И все же, казалось, графиня понемногу оживает от прикосновения моих рук, вздрагивавших всякий раз, когда они касались ее руки; она поднимала голову и встряхивала ею, подобно дереву, стряхивающему со своих листьев утреннюю росу; ее бледное лицо слегка порозовело, глаза засверкали, и стало ясно, что из этой искры может разгореться огонь. Я видел, как статуя постепенно превращается в женщину и по мраморному телу упорно разливается горячая кровь.
Когда кадриль закончилась, графиня стала танцевать со мной, а не напротив меня, как было решено.
Она сама взяла меня за руку, не ожидая приглашения и явно стараясь обращаться со мной как с хорошим знакомым или даже другом.
Но судя по тому, как трепетала ее рука, дрожал ее голос, блуждал ее взгляд, было нетрудно заметить, что я для нее скорее чужой, чем друг.
Я не смел надеяться, что Эдмея меня полюбила, но был уверен, что она уже опасается меня.
Я понимал, что, танцуя с ней, лучше молчать, чем беседовать о всяческих пустяках.
Поэтому во время кадрили мы перекинулись всего несколькими фразами. Тому, кто услышал бы нас в этот миг, было бы нелегко вникнуть в смысл наших речей.
У нас уже возник свой тайный язык, и мы могли говорить на нем в присутствии посторонних, не опасаясь, что нас поймут.
После танца я проводил графиню на место.
— Итак, вы собираетесь удалиться в одиннадцать — стало быть, через час? — спросил я.
— Да, — сказала она.
— Вас ждет экипаж?
— Нет. Мы всего лишь в пятистах шагах от усадьбы, и у меня есть накидка. К тому же я не могла приехать в карете на свадьбу бедной крестьянки.
— Я вижу, сколько же деликатности в вашем сердце. Но как же вы вернетесь домой?
— Я попрошу Грасьена проводить меня.
— А если бы вас проводил я, вы сочли бы это очень неприличным?
Эдмея посмотрела на меня и сказала:
— Нет, мне очень хорошо с вами.
— Но другим это не понравилось бы, не так ли?
— Возможно.
— Кто-нибудь еще мог бы сопровождать нас.
— Кто же?
— Жозефина, ваша кормилица, хранительница усадьбы Жювиньи.
— Вы правы.
— Значит, я могу вас проводить домой?
— Да.
— Благодарю. Мне хочется сказать вам так много, но я боюсь, что забуду все слова, когда окажусь с вами наедине.
— Говорите или молчите, — произнесла графиня с улыбкой, — молчание друга не менее приятно, чем его слова.
— Однако для этого надо понимать молчание не хуже слов.
— Порой молчание красноречивее слов, и оттого оно временами даже более опасно.
— Чтобы согласиться с этим воззрением, следует допустить, что между людьми существуют магнетические токи.
— Они действительно существуют, — сказала графиня.
— Вы так полагаете?
— Я в этом уверена.
— А если бы я попросил вас это обосновать?
— Я бы предоставила вам одно доказательство, которое, вероятно, должна была бы сохранить в тайне.
— Что же это за доказательство?
— Вчера, когда вы вошли в церковь, я стояла на коленях и молилась.
— О! Я узнал вас сразу же, как только увидел.
— А я заранее знала, что вы придете.
— Знали, что я приду?
— Вы являлись мне, но не совсем отчетливо, словно в полумраке.
— И все же, увидев меня в церкви телесным зрением, вы вздрогнули, как будто не ожидали моего появления.
— Временами мои скрытые способности меня пугают. Если бы я родилась в Шотландии, там считалось бы, что я наделена ясновидением.
— Стало быть, вы верите своему первому чувству?
— Пожалуй. С первого взгляда я испытываю к людям симпатию или антипатию.
— Неужели первоначальное впечатление никогда не меняется?
— Мне еще ни разу не доводилось признать свою ошибку. Более того, я предчувствую, какое влияние должен оказать тот или иной человек на мою жизнь: благотворное или роковое.
— Это божественный дар; таким образом, вы можете не наживать врагов и окружать себя друзьями.
Графиня покачала головой:
— Женщина в нашем обществе скована столь жесткими рамками, что ей самой нелегко и доставить себе радость, и избежать несчастья.
— Могу ли я надеяться, что ваши предчувствия отнесли меня к разряду тех, кто призван оказать на вашу жизнь благотворное влияние?
— Я чувствую, что однажды вы окажете мне большую услугу, но пока не знаю какую.
— Не могли бы вы уточнить?
Графиня напрягла свою волю, и на миг ей удалось сосредоточиться.
— Я вижу воду, огонь, железо… нет, ничего подобного… — пробормотала она, — и все же мне кажется, что вам суждено спасти меня от смерти.
— Дай-то Боже! — вскричал я с таким пылом, что Эдмея улыбнулась и приложила палец к губам, призывая меня говорить не так громко и страстно.
— Теперь кругом ночь, темно… я ничего не вижу, — продолжала она, — по-моему, я нахожусь в каком-то подвале или склепе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116