Взяв в доме Альфреда книгу, я вернулся к тракту и, как одинокий мечтатель, сел у обочины в ожидании Эдмеи.
Это была еще одна возможность увидеть ее.
Когда в нашу душу входит истинная любовь и безраздельно овладевает ею, понять это способна лишь женщина, внушающая нам подобное чувство. К счастью, Эдмея любила меня столь же страстно, как я ее: было бы сущей пыткой любить так сильно и встречать в ответ лишь слабый отклик.
Примерно через полчаса показалась карета графини.
— Я почему-то предчувствовала, что увижу тебя еще до вечера, — сказала Эдмея, остановив лошадь. — Как же нам теперь быть, если мы не можем прожить хотя бы день друг без друга?
Я сделал ей знак, чтобы она поостереглась вести столь откровенные речи при Жозефине.
— О! Жозефина уже все знает, — отвечала Эдмея, — ей известно, что я люблю тебя, что ты моя жизнь, моя радость и мое счастье. Она никому не выдаст нашу тайну, даже аббату Морену. Не так ли, кормилица, — обратилась она к старой крестьянке, — ты сдержишь слово?
— Конечно, моя бедная крошка. О Боже, Боже! — добавила Жозефина, глядя на Небо и тяжело вздыхая. — Зачем только ты это сделала?
— Полно, — промолвила Эдмея со смехом, — если бы я совершила тяжкое преступление, разве я была бы столь счастлива? Счастье плохо уживается с угрызениями совести. Нет, милая Жозефина, моя совесть чиста; к тому же аббат Морен уже отпустил мне все грехи.
— Этот святой человек — сама доброта! — воскликнула старушка, всплеснув руками.
Мы с Эдмеей переглянулись.
И тут за деревьями промелькнула какая-то черная тень; приглядевшись, я узнал кюре из безымянного селения. Графиня тоже его заметила и невольно откинулась назад.
— О нет, не бойтесь! — сказал я. — Напротив, это наш добрый гений, дорогая Эдмея. Спускайтесь, давайте подойдем к нему.
Графиня не стала ни о чем спрашивать и молча вышла из экипажа — как всякая любящая женщина, она свято верила словам любимого человека.
Священник увидел, что мы направляемся к нему, и тоже пошел нам навстречу.
— Святой отец, — обратился я к кюре, — ваше благословение принесло мне удачу: теперь я самый счастливый человек на свете, и мне кажется, что я уже почти в раю.
— Отрадно слышать такие слова, тем более что подобные речи сегодня нечасто услышишь, — сказал священник.
— Душа моя, — сказал я Эдмее, — господин кюре из той самой деревни, где недавно случился пожар; это для него я собирал пожертвования, когда мы встретились во второй раз. Отец мой, — продолжал я, — госпожа графиня внесла тогда пятьсот франков, и я передал вам эти деньги для бедных.
— Сударыня, — произнес священник, — мне остается лишь поблагодарить вас. По-моему, излишне вам что-либо желать — ваша улыбка говорит, что вы совершенно счастливы.
— Святой отец, вы умеете читать в человеческих сердцах, — промолвила Эдмея.
И она добавила с чувством глубокой признательности:
— В самом деле, я очень счастлива.
— Да благословит Господь вас обоих, — сказал кюре, — я не сомневаюсь, что ваше счастье — Божья благодать; пусть же оно продлится как можно дольше!
Затем он посмотрел на нас с кроткой и печальной улыбкой, как бы спрашивая разрешения уйти.
Мы посторонились, склонив головы, и священник продолжил свой путь, нашептывая какую-то молитву.
Он еще больше исхудал и побледнел с тех пор, как я видел его в последний раз.
— Кюре пожелал нам земного счастья, — заметил я, — а его вскоре ждет вечное блаженство.
— Увы! — вздохнула графиня. — Кто знает, сколько цветущих жизнерадостных людей, уверенных, что впереди еще много лет, сойдут в могилу раньше, чем он!
Я вздрогнул и посмотрел на нее с испугом.
— Откуда у тебя такие мрачные мысли, любовь моя?
— Мрачные? Возможно… Просто мне пришла в голову одна мысль, и я выразила ее вслух. Не стоит придавать моим словам особого значения. Ну, а теперь, — продолжала она, — когда мы повидались и еще раз услышали, что любим друг друга, давай расстанемся, чтобы встретиться вечером и снова сказать друг другу о любви.
Эдмея села в экипаж. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а затем направился в усадьбу друга.
Альфред вернулся в пять часов; со времени моего отъезда прошла неделя, но он встретил меня так, словно мы расстались только утром.
— Я очень рад тебя видеть, — сказал он, — и могу сообщить тебе приятную новость.
— Ты?
— А почему бы и нет? Неужели все приятные новости должны приходить исключительно из Берне?
— Нет, но, признаться, дорогой друг, ведь мне нечего от тебя скрывать, вести из Берне для меня важнее всего на свете.
— О! Значит, тебя может заинтересовать и то, что имеет какое-то отношение к этому месту?
— Ты же знаешь, что Берне притягивает меня как магнит.
— Так вот, я сумел оказать услугу одной особе из Берне, на которую ты советовал мне обратить внимание.
— Я? Кто бы это мог быть?
— Разве ты не поручил мне позаботиться об аббате Морене?
Я посмотрел на друга с удивлением.
— Поэтому я и рекомендовал этого святого, исполненного благочестия человека, — продолжал Альфред, — одной из тетушек, а та, в свою очередь, порекомендовала его архиепископу Парижскому, и его высокопреосвященство немедленно дал нашему аббату приход в Вилье-ле-Бель, где как раз освободилось место.
— А где находится Вилье-ле-Бель? — поинтересовался я.
— О! Где-то за Каном, чертовски далеко, в пятнадцати — двадцати льё от Берне. Теперь ты можешь жить спокойно. Угадай, кого я попросил назначить вместо аббата?
— Любой другой по сравнению с ним покажется ангелом.
— Особенно тот, кто его заменит: знакомый тебе сельский кюре.
— О! Этот добрейший человек!
— Да, он подлинный христианин и всегда готов повторить вслед за Христом: «Кто из вас без греха, первым брось на нее камень!»
— Поистине, Альфред, ты настоящий друг, — сказал я, пожимая ему руку.
— И главное, очень голодный друг.
— В таком случае, давай скорее сядем за стол и пообедаем, а потом мне надо будет кое-куда съездить.
— Как! Снова Жорж и тильбюри?
— Да, снова Жорж и тильбюри, — подтвердил я. Альфред позвонил и распорядился, чтобы запрягли лошадь в карету.
Второпях я поел и в шесть часов уже ехал по дороге в Берне, а без пяти восемь остановился у гостиницы «Золотой Лев».
Дело было 15 сентября; дни становились все короче; когда я подошел к дому Грасьена, уже совсем стемнело.
Сначала я подумал, что опоздал, но, выйдя из дома и вступив под аркаду, увидел неясную тень, приближавшуюся с противоположной стороны. Это была Эдмея.
Мы поспешили навстречу друг другу, словно не виделись целую вечность, и встретились на середине пути.
Там все так же стояла знакомая скамейка: то была одна из остановок, которые мы сделали по пути нашей любви.
— Что произошло? — спросила Эдмея. — В доме священника — растерянность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Это была еще одна возможность увидеть ее.
Когда в нашу душу входит истинная любовь и безраздельно овладевает ею, понять это способна лишь женщина, внушающая нам подобное чувство. К счастью, Эдмея любила меня столь же страстно, как я ее: было бы сущей пыткой любить так сильно и встречать в ответ лишь слабый отклик.
Примерно через полчаса показалась карета графини.
— Я почему-то предчувствовала, что увижу тебя еще до вечера, — сказала Эдмея, остановив лошадь. — Как же нам теперь быть, если мы не можем прожить хотя бы день друг без друга?
Я сделал ей знак, чтобы она поостереглась вести столь откровенные речи при Жозефине.
— О! Жозефина уже все знает, — отвечала Эдмея, — ей известно, что я люблю тебя, что ты моя жизнь, моя радость и мое счастье. Она никому не выдаст нашу тайну, даже аббату Морену. Не так ли, кормилица, — обратилась она к старой крестьянке, — ты сдержишь слово?
— Конечно, моя бедная крошка. О Боже, Боже! — добавила Жозефина, глядя на Небо и тяжело вздыхая. — Зачем только ты это сделала?
— Полно, — промолвила Эдмея со смехом, — если бы я совершила тяжкое преступление, разве я была бы столь счастлива? Счастье плохо уживается с угрызениями совести. Нет, милая Жозефина, моя совесть чиста; к тому же аббат Морен уже отпустил мне все грехи.
— Этот святой человек — сама доброта! — воскликнула старушка, всплеснув руками.
Мы с Эдмеей переглянулись.
И тут за деревьями промелькнула какая-то черная тень; приглядевшись, я узнал кюре из безымянного селения. Графиня тоже его заметила и невольно откинулась назад.
— О нет, не бойтесь! — сказал я. — Напротив, это наш добрый гений, дорогая Эдмея. Спускайтесь, давайте подойдем к нему.
Графиня не стала ни о чем спрашивать и молча вышла из экипажа — как всякая любящая женщина, она свято верила словам любимого человека.
Священник увидел, что мы направляемся к нему, и тоже пошел нам навстречу.
— Святой отец, — обратился я к кюре, — ваше благословение принесло мне удачу: теперь я самый счастливый человек на свете, и мне кажется, что я уже почти в раю.
— Отрадно слышать такие слова, тем более что подобные речи сегодня нечасто услышишь, — сказал священник.
— Душа моя, — сказал я Эдмее, — господин кюре из той самой деревни, где недавно случился пожар; это для него я собирал пожертвования, когда мы встретились во второй раз. Отец мой, — продолжал я, — госпожа графиня внесла тогда пятьсот франков, и я передал вам эти деньги для бедных.
— Сударыня, — произнес священник, — мне остается лишь поблагодарить вас. По-моему, излишне вам что-либо желать — ваша улыбка говорит, что вы совершенно счастливы.
— Святой отец, вы умеете читать в человеческих сердцах, — промолвила Эдмея.
И она добавила с чувством глубокой признательности:
— В самом деле, я очень счастлива.
— Да благословит Господь вас обоих, — сказал кюре, — я не сомневаюсь, что ваше счастье — Божья благодать; пусть же оно продлится как можно дольше!
Затем он посмотрел на нас с кроткой и печальной улыбкой, как бы спрашивая разрешения уйти.
Мы посторонились, склонив головы, и священник продолжил свой путь, нашептывая какую-то молитву.
Он еще больше исхудал и побледнел с тех пор, как я видел его в последний раз.
— Кюре пожелал нам земного счастья, — заметил я, — а его вскоре ждет вечное блаженство.
— Увы! — вздохнула графиня. — Кто знает, сколько цветущих жизнерадостных людей, уверенных, что впереди еще много лет, сойдут в могилу раньше, чем он!
Я вздрогнул и посмотрел на нее с испугом.
— Откуда у тебя такие мрачные мысли, любовь моя?
— Мрачные? Возможно… Просто мне пришла в голову одна мысль, и я выразила ее вслух. Не стоит придавать моим словам особого значения. Ну, а теперь, — продолжала она, — когда мы повидались и еще раз услышали, что любим друг друга, давай расстанемся, чтобы встретиться вечером и снова сказать друг другу о любви.
Эдмея села в экипаж. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а затем направился в усадьбу друга.
Альфред вернулся в пять часов; со времени моего отъезда прошла неделя, но он встретил меня так, словно мы расстались только утром.
— Я очень рад тебя видеть, — сказал он, — и могу сообщить тебе приятную новость.
— Ты?
— А почему бы и нет? Неужели все приятные новости должны приходить исключительно из Берне?
— Нет, но, признаться, дорогой друг, ведь мне нечего от тебя скрывать, вести из Берне для меня важнее всего на свете.
— О! Значит, тебя может заинтересовать и то, что имеет какое-то отношение к этому месту?
— Ты же знаешь, что Берне притягивает меня как магнит.
— Так вот, я сумел оказать услугу одной особе из Берне, на которую ты советовал мне обратить внимание.
— Я? Кто бы это мог быть?
— Разве ты не поручил мне позаботиться об аббате Морене?
Я посмотрел на друга с удивлением.
— Поэтому я и рекомендовал этого святого, исполненного благочестия человека, — продолжал Альфред, — одной из тетушек, а та, в свою очередь, порекомендовала его архиепископу Парижскому, и его высокопреосвященство немедленно дал нашему аббату приход в Вилье-ле-Бель, где как раз освободилось место.
— А где находится Вилье-ле-Бель? — поинтересовался я.
— О! Где-то за Каном, чертовски далеко, в пятнадцати — двадцати льё от Берне. Теперь ты можешь жить спокойно. Угадай, кого я попросил назначить вместо аббата?
— Любой другой по сравнению с ним покажется ангелом.
— Особенно тот, кто его заменит: знакомый тебе сельский кюре.
— О! Этот добрейший человек!
— Да, он подлинный христианин и всегда готов повторить вслед за Христом: «Кто из вас без греха, первым брось на нее камень!»
— Поистине, Альфред, ты настоящий друг, — сказал я, пожимая ему руку.
— И главное, очень голодный друг.
— В таком случае, давай скорее сядем за стол и пообедаем, а потом мне надо будет кое-куда съездить.
— Как! Снова Жорж и тильбюри?
— Да, снова Жорж и тильбюри, — подтвердил я. Альфред позвонил и распорядился, чтобы запрягли лошадь в карету.
Второпях я поел и в шесть часов уже ехал по дороге в Берне, а без пяти восемь остановился у гостиницы «Золотой Лев».
Дело было 15 сентября; дни становились все короче; когда я подошел к дому Грасьена, уже совсем стемнело.
Сначала я подумал, что опоздал, но, выйдя из дома и вступив под аркаду, увидел неясную тень, приближавшуюся с противоположной стороны. Это была Эдмея.
Мы поспешили навстречу друг другу, словно не виделись целую вечность, и встретились на середине пути.
Там все так же стояла знакомая скамейка: то была одна из остановок, которые мы сделали по пути нашей любви.
— Что произошло? — спросила Эдмея. — В доме священника — растерянность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116