— Спасибо» вам за все.
Миссис Линдер потрепала ее по щеке:
— Идите. И выше голову.
Кивнув, Николь стала спускаться по лестнице. Ей понадобилась вся ее смелость, чтобы войти в столовую.
— Кажется, прибыла наша последняя гостья, — сказала Рашель с довольной улыбкой, переводя взгляд с Николь на своего внука.
Алекс восседал во главе стола, поглощенный разговором с Томасом Деммингом, который сидел слева от Клариссы. Рашель располагалась рядом с внуком, но через один стул, который был пуст и предназначался для Ники. Напротив этого никем не занятого стула, небрежно откинувшись на резную спинку, сидел Франсуа.
Александр как раз протянул руку за бокалом вина, когда вдруг заметил стоящую в открытых дверях Ники. Его рука замерла на полпути к бокалу.
— Могу я представить вам своего внука Александра? — сказала Рашель с улыбкой, которую можно было назвать только торжествующей.
— Как поживаете? — деревянным голосом сказала Ники.
Рашель повернулась к женщине, которая сидела рядом с Алексом:
— Это Кларисса Эндикот, невеста Александра.
— Кажется, мы где-то встречались, — не преминула съязвить Николь. Кларисса смотрела на нее с открытым ртом.
— Месье Томас Демминг, поверенный в делах моего внука, его близкий друг, — продолжала Рашель. — А это мой второй внук, Франсуа.
— Рада познакомиться с вами.
Алекс вскочил на ноги. Его взгляд мгновенно охватил всю Николь, не упустив ни красивых медных локонов, ни трепетно вздымающейся груди. Все черты его лица выражали холодную ярость.
— Ты же знаешь, что смотреть пристально невежливо, — послышался в зловещей тишине голос Рашель. — Почему ты не пригласишь мадемуазель Сен-Клер сесть?
Франсуа и Томас одновременно отодвинули свои стулья и встали.
— Все в порядке, друзья, — заверил их Алекс. В его голосе явственно слышались язвительные нотки. — Конечно, я приглашу мадемуазель… Сен-Клер сесть. Я только хочу сказать ей несколько слов наедине.
Николь умоляюще взглянула на Рашель. Старая женщина только улыбнулась.
Алекс крепко, до боли, схватил Николь за руку.
— Извините, — сказал он и вытащил ее из комнаты. Не говоря ни слова, провел ее по коридору в свой кабинет. Николь припомнила, как в прошлый раз он тащил ее в эту строгую, по-мужски обставленную комнату с кипарисовыми панелями, и у нее чуть порозовели щеки.
Подняв глаза, она увидела, что он изучает ее с улыбкой, в которой не было ничего веселого.
— Кто ты? — спросил он.
— Ваша бабушка все сказала вам обо мне.
Его глаза продолжали упорно разглядывать ее. Он как будто все еще не мог поверить, что стоящая перед ним девушка в аквамариновом шелковом платье — та самая замарашка, которую он выкупил из тюрьмы.
— Я не верю.
Такого недоверия она не ожидала…
— Этьен Сен-Клер — мой отец. Маргарет Стоктон Сен-Клер была моей матерью. В течение многих лет наша семья с вашей бабушкой постоянно встречалась.
— Ники Стоктон, — повторил он, начиная понимать, почему она так назвалась. — Николь Сен-Клер.
— Да.
— Это ты была тогда в Ла-Ронд?
Она не могла удержаться от улыбки.
— Вы купили мне тогда платье.
Алекс смотрел на элегантное аквамариновое платье, на глаза точно такого же цвета, на тонкую талию и похожие на сочные плоды груди. Кожа, которую можно было видеть через вырез лифа, была нежной и гладкой; шея, возвышавшаяся над тонкими плечами, поражала грациозностью. Все в ней, казалось, превосходило многие его мечты.
— Выходит, я купил не только служанку, а нескольких женщин.
Ники отвернулась.
— Честно сказать, я хотела открыть вам правду. И если этого не сделала, то только из-за…
— Из-за своей проклятой гордыни, — договорил он за нее. — Так ведь? Ты предпочла молча страдать, работать служанкой, чем попросить меня о помощи. К тому же тебе, как видно, приятно было выставить меня полным болваном.
Николь подняла голову:
— Не понимаю, о чем вы?
— Не понимаешь? — В его глазах вновь вспыхнул гнев. — Ты полуфранцуженка. Бегло говоришь по-французски. Стало быть, понимала каждое мое слово с того самого момента, как мы встретились.
— Обычно я говорю по-английски. Но вы почему-то решили, что я не знаю французского языка.
Его гнев разгорался все сильнее.
— А как ты, вероятно, смеялась про себя, когда я учил тебя верховой езде! Ведь ты опытная наездница, не правда ли?
— Да, но…
— Ты так внимательно слушала то, что я рассказывал тебе о производстве сахара. Но ведь дочь Этьена должна прекрасно все это знать. — Казалось, он готов был влепить ей пощечину. Ее вдруг охватил все тот же прежний страх.
— Все не совсем так, как вы представляете, — мягко сказала Николь. — Мне было приятно в вашем обществе. За многие годы вы были первым человеком, который отнесся ко мне по-человечески.
— Забавно, вероятно, было наблюдать со стороны, как Александр дю Вильер поучает простую служанку.
Она попятилась к двери и уперлась спиной в деревянную панель. Он подошел еще ближе, его дыхание обжигало ее щеки.
Она остро ощущала запах вина и пряного одеколона.
— Все было не так, как вы изображаете, — повторила она, ощущая уже сильный страх. — Я не могла вам сказать, потому что не знала, как вы примете мое признание.
Алекс схватил ее за руки и притянул еще ближе к себе. Он смотрел на нее сверху вниз с глубочайшим презрением, а она даже не могла отвести глаза. Когда он вдруг рванул ее руку вверх, она плотно смежила веки и вся съежилась в ожидании неминуемого, как ей казалось, удара. У нее закапали слезы.
Почувствовав, что Алекс ослабил хватку, она разомкнула веки и увидела, что он смотрит на нее с большим изумлением.
— Неужели ты до сих пор не поняла, что я никогда не ударю тебя? — В его голосе зазвучала неожиданная доброта. — Никогда!..
— Но вы хотели продать меня Фортье. — Она была смущена тем, что он заметил ее слабость. Он не должен этого видеть. Никогда больше не увидит. — Как же я могла доверять вам?
— Но ведь ты же дочь Этьена Сен-Клера. Я помог бы тебе.
— Вы не понимаете. Я боролась за выживание. Ради этого я сделала бы все что угодно, сказала бы все что угодно. Вы и понятия не имеете, что это такое, когда с вами обращаются как с животным, когда вас всячески оскорбляют, и унижают.
Если бы мне опять пришлось пройти через все это, я поступила бы точно так же — нравится вам это или нет, все равно.
Теперь она не скрывала слез, но не от страха, а от гнева.
— Вы даже не можете представить себе, какой это ужас — сидеть в тюрьме! Грязь, крысы. А как поступают там с женщинами! — Она остановилась, переполненная горькими воспоминаниями. — От одного только пребывания там у меня все болело внутри. — Бессознательным жестом она приложила руку к сердцу. — И до сих пор еще болит.
Последние остатки ярости, которую испытывал Алекс, исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87