В первые годы ее жизни Лоренс нередко подумывал, не вызвано ли это особое чувство к дочери пониманием того, что, не обладая таким оружием, как красота, она окажется легкоранимой, чего не могло произойти ни с ее братом, ни с сестрой.
Предмет их теперешнего разговора огорчил его, но уголки губ Лоренса тронула легкая улыбка. Если подобные мысли приходили ему в голову, пока Роуз была совсем маленькой, то они нимало не подтвердились в дальнейшем. Открытая и веселая девочка не отличалась себялюбием, была необычайно общительной и совсем не завидовала комплиментам, которых удостаивалась ее старшая сестра за красивый овал лица, опушенные густыми ресницами зеленовато-голубые глаза и золотистые волосы.
Улыбка Лоренса сделалась более определенной. Роуз обладала качеством, более редким, чем физическая красота. Способностью быть счастливой и делать счастливыми других – как и Лиззи, ее мать. Вот почему при виде ее опечаленных глаз так болезненно сжалось у него сердце.
Черт бы побрал его тестя! Деньги и фабрика отца ничего не значили для Лиззи, но его привязанность имела для нее очень большое значение. И, как видно, для одной из дочерей Лоренса тоже.
– Твой дедушка Риммингтон не одобрял желания твоей мамы выйти за меня замуж, – проговорил он наконец, рассудив, что дочка уже большая и пора ей узнать правду.
– Потому что ты был бедным?
Лоренс отмахнулся от кружившей вокруг него пчелы.
– Бедность – понятие относительное, Рози. В глазах твоего дедушки Риммингтона я, несомненно, был бедным. Но по сравнению с многими и многими молодыми мужчинами я был вполне обеспечен. Я жил в доме, в котором была уборная во дворе только для своих. И я никогда не ходил босиком. Я выиграл конкурс на стипендию для обучения в средней школе. Никто из тех, кто получил хорошее образование, не может считать себя бедным.
Роуз слушала отца в полном молчании минуту или две. Она знала, как высоко ее отец ценит образованность, и старалась учиться так, чтобы он ею гордился. Но не для того, чтобы превратиться в «синий чулок». Она хотела стать художником по гобеленовым тканям, как и он. И намерена была этого добиться.
– Если дедушка Риммингтон не хотел, чтобы мама вышла за тебя, – заговорила она, пользуясь возможностью обсудить тему, которая до сих пор была запретной, – то за кого же он хотел ее выдать замуж?
Лоренс стиснул зубы. Разговор зашел далеко, но прервать его было уже невозможно, придется дойти до конца.
– За того, кто был равен ему своим положением в обществе, – ответил он, стараясь, чтобы горькие чувства по отношению к отцу жены не прозвучали у него в голосе. – Твой прадедушка Риммингтон был человеком, который, как говорится, сам себя сделал, Рози, а твой дедушка пожелал иметь титулованного зятя, пускай даже титул его был всего-навсего «сэр такой-то».
Роуз сморщила нос, не в силах представить, чтобы ее мама вышла за кого-нибудь другого, а не за ее отца.
– Тогда мама стала бы леди? – спросила она, толком не понимая, что это значит.
Они подошли совсем близко к остановке, на которой уже стоял трамвай, готовый вот-вот отправиться вниз, в центр города, но отец не ускорил шаги, чтобы успеть на него. Вместо этого он остановился и серьезно посмотрел на дочь.
– Не обманывай себя, полагая, будто титул сам по себе может кого-то сделать джентльменом или леди, – произнес он таким тоном, который, как уже знала Роуз, означал, что он говорит очень-очень серьезно. – Так не бывает. Это требует гораздо большего. Нужны хорошие манеры, доброе отношение к людям и любовь ко всему прекрасному и хорошему. Твоей маме не нужно было выходить замуж за баронета, чтобы стать леди. Она и есть леди. И она была бы ею, даже если бы родилась в самом бедном из фабричных коттеджей Листера или Латтеруорта.
Роуз кивнула. Она отлично понимала, что ее мать – настоящая леди. Так говорили все. Джонни, молочник. Мистер Джейбз, который доставлял им уголь. Мистер Тодд, директор начальной школы, их сосед. Миссис Мел-лор, их соседка напротив, а она редко о ком говорила доброе слово.
Когда они, держась за руки, снова двинулись к остановке, она спросила задумчиво:
– Скажи, как ты думаешь, дети маминого брата понимают, что она настоящая леди?
То был обходный путь к тому, чтобы заговорить о дяде и двоюродных братьях и сестре, но Роуз никогда с ними не встречалась и не знала, как это сделать иначе.
– Дети твоего дяди? – Отец посмотрел на Роуз с удивлением. – Разумеется, они знают, что твоя мама настоящая леди. Она их тетя и единственная родственница, если не считать тебя, Нины и Ноуэла. То, что дедушка Риммингтон наложил запрет на отношения между Уолтером и твоей мамой, а также между детьми Уолтера и тобой, Ниной и Ноуэлом, не меняет дела ни на йоту. – Лоренс с минуту помолчал и добавил с некоторым смущением: – Ты, малышка, иногда задаешь непростые вопросы. В следующий раз вдруг захочешь узнать, как пишется слово «Константинополь».
Несмотря на свои тяжелые мысли, Роуз не удержалась от улыбки. «Константинополем» они дома называли игру в слова, и девочка знала, как пишется это слово, чуть ли не с трех лет.
На остановке никого не было, кроме них двоих, трамвай отправился в путь по крутой дороге к подножию холма несколько минут назад. Они уютно устроились в приятной тени под навесом, и Роуз опять принялась за свое.
– Ты с ними виделся? – с любопытством спросила она. – Они знают все о нас? Знают, как нас зовут?
Лоренс пригладил большим и указательным пальцами аккуратно подстриженные усы. Следовало ожидать, что Роуз проявит интерес к своим кузенам и кузине.
Нина его проявляла, но ее интересовал прежде всего образ жизни дядиной семьи. «У них очень большой дом? – спрашивала она. – У них есть горничные? Кузина Лотти ходит в школу или у нее есть гувернантка?» Понимая, что вопросов у Роуз не перечесть и что разговор на эту тему продолжится по меньшей мере до того, как придет следующий трамвай, Лоренс решил проявить терпение.
– Я не видел их очень-очень давно, – сказал он и мог бы добавить: «Со дня похорон твоей бабушки», но не сделал этого. – Я уверен, что они знают ваши имена. Так же, как и вы знаете, как их зовут.
Роуз достала из кармана своего льняного платья в белую и голубую клеточку мятный леденец, стерла с него налипшие соринки и сунула в рот.
– А кто старше, Уильям или Гарри? – спросила она с глубокой заинтересованностью.
Лоренс поставил громоздкий футляр с камерой и треножник на пол между ног. Рассказывать дочери о ее кузенах и кузине было не так неприятно, как говорить о дедушке Риммингтоне.
– Уильям старший из них, – ответил он, доставая из кармана куртки свою трубку и залезая в другой карман за жестянкой с табаком. – Ему теперь должно исполниться семнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64