Я была еще не смышленой, робкой девочкой. И в первый же раз перед публикой меня охватила паника — ни рукой, ни ногой не могла пошевелить, и связки парализовало. С тех пор так и остался страх снова опозориться.
— Да-а, — пробормотал Жак, — жаль. Зря твои родители поторопились. Забавно получается: тебя родители тащили на сцену чуть ли не на аркане, а меня только что не связывали, лишь бы удержать подальше от театра.
Она наконец подняла голову, робко посмотрела ему в глаза и сказала:
— Похоже, между нами мало общего.
— Ты не права, Белла, — горячо возразил он. — Мы оба обожаем хорошую музыку, не правда ли? Ведь ты любишь оперу всей душой?
— Любить-то люблю. Да вот только мне не дано выступать перед залом с той легкостью, с какой это делаете вы, — с отчаянием произнесла Белла.
— Даже противоположности дополняют друг друга, тянутся друг к другу… Как лед и пламя, вода и воздух, как… Я чувствую, что подхожу тебе. И уверен, что сумею помочь тебе преодолеть страх.
Белла посмотрела на него в смятении, — А вы никогда не боялись?
— Никогда в жизни, — с горячей убежденностью заявил он. — Никогда и ничего! И уж тем более — петь перед публикой. — Тут его глаза затуманились от приятного воспоминания. — Три года назад наша труппа гастролировала по Европе. Мы выступали в «Ковент-Гарден», и я пел самой королеве Виктории — она нарушила свой вечный траур и пришла в театр послушать нас. Я дважды повторил на бис «Тогда ты вспомнишь обо мне» — исключительно для нее. Говорят, престарелая королева весьма сдержанна в своих эмоциях, но в тот вечер она вытирала слезы — я думаю, она проливала их по Альберту, своему горячо любимому и безвременно ушедшему супругу. А на следующий день принц Уэлльский пригласил нас во дворец, и мы опять пели для королевы. Славное было время! Белла рассмеялась.
— Представляю! Для вас это было славное время, а я бы наверняка села в лужу.
Жак сочувственно покачал головой.
— Для меня пение — это жизнь. А как можно бояться жизни? И отчего же ты боишься ее?
Девушка отвернулась и прошла к центру комнаты.
— Порой в страхе есть что-то здоровое, полезное, — сказала она, не глядя на Жака.
И в тот же миг почувствовала его руку на своем плече.
— Только не в том случае, когда страх отвращает тебя от самых задушевных желаний.
Белла повернулась к нему, захваченная силой его слов.
— Ты же итальянка, Белла, — сказал он, переходя на чувственный шепот, — а итальянцы дружат с музыкой. Опера — в твоей крови, в твоей душе, и тебе нужно быть достойной этого наследия.
— — Может быть, может быть… — с грустью согласилась Белла. — Но не все же итальянцы — прирожденные оперные звезды.
— А для меня одного можешь спеть?
Она чуть было не согласилась, потому что не могла выдержать его умоляющего взгляда.
— Как-нибудь в другой раз.
Жак нежно улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до ее подбородка.
— Для начала уже хорошо. Чуть-чуть доброй воли — и приоткрытая дверь откроется настежь.
Белла со вздохом подумала, не относятся ли эти его слова к пению. Ее собственные сбивчивые чувства, равно как и его горящие глаза — все заставляло предположить совсем другое.
Жак ослепительно улыбнулся.
— Что ж, милая, коль скоро ты не побаловала меня своим пением, мы могли бы потанцевать.
С этими словами он подошел к граммофону, который по богатству отделки мог соперничать с позолоченной шкатулкой, покрутив ручку, завел его и поставил пластинку. Белла услышала сперва громкие шипящие звуки, а затем раздалась хоть и слишком жалостная, но приятно-томная мелодия «Старой милой песни любви». Мелодия будила столько воспоминаний, что девушка невольно поежилась.
Жак подошел к ней и поклонился.
— Потанцуешь со мной?
Белла шарахнулась от него, словно он предложил Бог весть что, а не медленный танец. Господи! Она в безлюдном доме наедине с Жаком и тонет в его глазах, млеет от его нежной, искушающей улыбки — и теперь к этому добавляется та самая сладостная песня, звуками которой призрак Жака заманивал ее в путешествие во времени! А скоро, очень скоро Жак превратится в этого призрака…
Сжимая кулачки от бессилия, она сделала еще шаг назад.
— О Господи! Я не могу танцевать с тобой…именно под эту музыку!
— Тебе не нравится?
— Нет… не поэтому…
Стоя к нему спиной, Белла чувствовала, что он идет к ней. Он взял ее руку и поцеловал ее сжатый кулачок. Она словно во сне повернулась к нему…
— Отчего ты не хочешь потанцевать со мной? Почему ты так против «Старой милой песни любви»?
— Я… я не могу объяснить. Это слишком…
— Слишком нежная, трогательная музыка? — Он осторожно обнял ее и, страстно глядя в глаза, произнес: — Вот и хорошо, что эта мелодия трогает тебя. Я хочу, чтобы ты стала нежна, как эта песня. А потом и страстна.
Он уже преуспел в этом. Он касался ее, держал в объятиях. Она самозабвенно впитывала каждое его слово, таяла от аромата и близости его тела.
— О, Жак…
Он прижал ее крепче к себе, а Белла даже не думала вырываться, ей было уютно в его объятиях.
— Брось думать, та belle, — шептали его губы, утопающие в ее волосах. — Просто чувствуй музыку вместе со мной. Дай мелодий унести себя в заоблачные края…
Он повел ее по комнате в медленном танце.
Белла была наверху блаженства. Танцевать с Жаком было все равно что вальсировать на облаке — настолько искусно он вел ее, настолько хорошо чувствовал ритм. Когда он пел или играл на рояле, он сливался с музыкой, сам становился музыкой, и ритм его тела превращался в составную часть мелодии. То же случилось и сейчас, когда он танцевал.
Внутри Беллы бушевал такой вихрь эмоций, что она дивилась, как это ноги еще держат ее. Жак так близко и такой живой… Но пройдет совсем немного времени, и он превратится в привидение — бесплотное, безжизненное. Желанный, красивый, блистательный и безработный — будет лежать в луже крови с ножом в спине. Что, если она не сумеет спасти его? Ведь ей не перенести такую потерю! Не может прекрасная песнь его жизни прерваться скоро и бессмысленно. Это святотатство — умереть так рано и так глупо. Ведь он в отличие от нее способен петь, и петь чудесно, потому что его душа живая, а ее — полумертвая, придавленная страхом…
Пластинка доиграла до конца. Остались только шипение и мерные щелчки. Жак остановился, заглянул ей в глаза и прошептал:
— А теперь ты должна подарить мне поцелуй.
Кровь застучала в висках Беллы. Она удивлялась, как до сих пор ей удавалось противиться ему. Совершенно очевидно, она недооценила его чувственность и огромный любовный опыт. Недавно он твердо заявил, что на одном поцелуе не остановится. Но ведь и она может не захотеть остановиться на одном поцелуе!
— Пожалуйста… не надо… — умоляющим голосом пролепетала девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Да-а, — пробормотал Жак, — жаль. Зря твои родители поторопились. Забавно получается: тебя родители тащили на сцену чуть ли не на аркане, а меня только что не связывали, лишь бы удержать подальше от театра.
Она наконец подняла голову, робко посмотрела ему в глаза и сказала:
— Похоже, между нами мало общего.
— Ты не права, Белла, — горячо возразил он. — Мы оба обожаем хорошую музыку, не правда ли? Ведь ты любишь оперу всей душой?
— Любить-то люблю. Да вот только мне не дано выступать перед залом с той легкостью, с какой это делаете вы, — с отчаянием произнесла Белла.
— Даже противоположности дополняют друг друга, тянутся друг к другу… Как лед и пламя, вода и воздух, как… Я чувствую, что подхожу тебе. И уверен, что сумею помочь тебе преодолеть страх.
Белла посмотрела на него в смятении, — А вы никогда не боялись?
— Никогда в жизни, — с горячей убежденностью заявил он. — Никогда и ничего! И уж тем более — петь перед публикой. — Тут его глаза затуманились от приятного воспоминания. — Три года назад наша труппа гастролировала по Европе. Мы выступали в «Ковент-Гарден», и я пел самой королеве Виктории — она нарушила свой вечный траур и пришла в театр послушать нас. Я дважды повторил на бис «Тогда ты вспомнишь обо мне» — исключительно для нее. Говорят, престарелая королева весьма сдержанна в своих эмоциях, но в тот вечер она вытирала слезы — я думаю, она проливала их по Альберту, своему горячо любимому и безвременно ушедшему супругу. А на следующий день принц Уэлльский пригласил нас во дворец, и мы опять пели для королевы. Славное было время! Белла рассмеялась.
— Представляю! Для вас это было славное время, а я бы наверняка села в лужу.
Жак сочувственно покачал головой.
— Для меня пение — это жизнь. А как можно бояться жизни? И отчего же ты боишься ее?
Девушка отвернулась и прошла к центру комнаты.
— Порой в страхе есть что-то здоровое, полезное, — сказала она, не глядя на Жака.
И в тот же миг почувствовала его руку на своем плече.
— Только не в том случае, когда страх отвращает тебя от самых задушевных желаний.
Белла повернулась к нему, захваченная силой его слов.
— Ты же итальянка, Белла, — сказал он, переходя на чувственный шепот, — а итальянцы дружат с музыкой. Опера — в твоей крови, в твоей душе, и тебе нужно быть достойной этого наследия.
— — Может быть, может быть… — с грустью согласилась Белла. — Но не все же итальянцы — прирожденные оперные звезды.
— А для меня одного можешь спеть?
Она чуть было не согласилась, потому что не могла выдержать его умоляющего взгляда.
— Как-нибудь в другой раз.
Жак нежно улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до ее подбородка.
— Для начала уже хорошо. Чуть-чуть доброй воли — и приоткрытая дверь откроется настежь.
Белла со вздохом подумала, не относятся ли эти его слова к пению. Ее собственные сбивчивые чувства, равно как и его горящие глаза — все заставляло предположить совсем другое.
Жак ослепительно улыбнулся.
— Что ж, милая, коль скоро ты не побаловала меня своим пением, мы могли бы потанцевать.
С этими словами он подошел к граммофону, который по богатству отделки мог соперничать с позолоченной шкатулкой, покрутив ручку, завел его и поставил пластинку. Белла услышала сперва громкие шипящие звуки, а затем раздалась хоть и слишком жалостная, но приятно-томная мелодия «Старой милой песни любви». Мелодия будила столько воспоминаний, что девушка невольно поежилась.
Жак подошел к ней и поклонился.
— Потанцуешь со мной?
Белла шарахнулась от него, словно он предложил Бог весть что, а не медленный танец. Господи! Она в безлюдном доме наедине с Жаком и тонет в его глазах, млеет от его нежной, искушающей улыбки — и теперь к этому добавляется та самая сладостная песня, звуками которой призрак Жака заманивал ее в путешествие во времени! А скоро, очень скоро Жак превратится в этого призрака…
Сжимая кулачки от бессилия, она сделала еще шаг назад.
— О Господи! Я не могу танцевать с тобой…именно под эту музыку!
— Тебе не нравится?
— Нет… не поэтому…
Стоя к нему спиной, Белла чувствовала, что он идет к ней. Он взял ее руку и поцеловал ее сжатый кулачок. Она словно во сне повернулась к нему…
— Отчего ты не хочешь потанцевать со мной? Почему ты так против «Старой милой песни любви»?
— Я… я не могу объяснить. Это слишком…
— Слишком нежная, трогательная музыка? — Он осторожно обнял ее и, страстно глядя в глаза, произнес: — Вот и хорошо, что эта мелодия трогает тебя. Я хочу, чтобы ты стала нежна, как эта песня. А потом и страстна.
Он уже преуспел в этом. Он касался ее, держал в объятиях. Она самозабвенно впитывала каждое его слово, таяла от аромата и близости его тела.
— О, Жак…
Он прижал ее крепче к себе, а Белла даже не думала вырываться, ей было уютно в его объятиях.
— Брось думать, та belle, — шептали его губы, утопающие в ее волосах. — Просто чувствуй музыку вместе со мной. Дай мелодий унести себя в заоблачные края…
Он повел ее по комнате в медленном танце.
Белла была наверху блаженства. Танцевать с Жаком было все равно что вальсировать на облаке — настолько искусно он вел ее, настолько хорошо чувствовал ритм. Когда он пел или играл на рояле, он сливался с музыкой, сам становился музыкой, и ритм его тела превращался в составную часть мелодии. То же случилось и сейчас, когда он танцевал.
Внутри Беллы бушевал такой вихрь эмоций, что она дивилась, как это ноги еще держат ее. Жак так близко и такой живой… Но пройдет совсем немного времени, и он превратится в привидение — бесплотное, безжизненное. Желанный, красивый, блистательный и безработный — будет лежать в луже крови с ножом в спине. Что, если она не сумеет спасти его? Ведь ей не перенести такую потерю! Не может прекрасная песнь его жизни прерваться скоро и бессмысленно. Это святотатство — умереть так рано и так глупо. Ведь он в отличие от нее способен петь, и петь чудесно, потому что его душа живая, а ее — полумертвая, придавленная страхом…
Пластинка доиграла до конца. Остались только шипение и мерные щелчки. Жак остановился, заглянул ей в глаза и прошептал:
— А теперь ты должна подарить мне поцелуй.
Кровь застучала в висках Беллы. Она удивлялась, как до сих пор ей удавалось противиться ему. Совершенно очевидно, она недооценила его чувственность и огромный любовный опыт. Недавно он твердо заявил, что на одном поцелуе не остановится. Но ведь и она может не захотеть остановиться на одном поцелуе!
— Пожалуйста… не надо… — умоляющим голосом пролепетала девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100