Тогда она нетерпеливо топнула ногой, подстегивая молодого монаха, задумчиво кусавшего нижнюю губу.
— Отец Теодрик, без сомнения, одобрит мое решение, — неуверенно проговорил он.
Рейн и Селик, не теряя времени даром, направились в больницу, пока отец Бернард не передумал.
Глаза Рейн жадно высматривали все до последней подробности в огромном зале, в котором на соломенных тюфяках по обе стороны лежало не меньше двадцати больных. Лекари в длинных ниспадающих рясах, стоя на коленях, в основном занимались кровопусканием. Рейн видела на картинках в медицинских книгах, как ставят пиявки и пускают кровь, но даже не предполагала, что это так отвратительно.
У каждого лекаря были две глиняные чаши — одна для «некормленых» пиявок и другая — для «кормленых», раздутых и налитых кровью. Пиявки ставили всем без разбору, словно они помогали одним срастить кости, а другим, например паралитикам, обрести подвижность.
Селик крепко сжал руку Рейн, предостерегая против любого неосторожного слова. Она попыталась вырваться, но он сделал вид, что этого не заметил.
Отец Бернард останавливался возле каждого соломенного тюфяка и услужливо рассказывал о состоянии больных, знакомил их с неутомимыми лекарями. Если забыть о кровопускании, Рейн в самом деле ни к чему не могла придраться, потому что лекари делали все, что было в их силах. К тому же, из всех только одного больного с опухолью желудка вполне можно было бы оставить в покое. Ему бы уже не помогло ни одно из известных в будущем средств, и его бы только вволю кормили успокоительными.
Больной с сердечным приступом… Интересно, они уже знают о свойствах дигиталиса?
Дойдя до последнего тюфяка, Рейн все же не удержалась и высказала свое мнение.
Она опустилась на колени рядом с лекарем, который снимал раздувшихся от крови пиявок с груди хрипящей двенадцатилетней девочки, которая была уже без сознания от слабости. Исходивший от нее запах был слишком хорошо знаком Рейн.
— Ты знаешь, что с ней? — шепотом спросила она пожилого священника, которого отец Бернард представил как отца Руперта из Рейнской земли.
Он влажным полотенцем вытирал кровь с впалой груди девочки.
Монах покачал выбритой головой.
— Ничего такого раньше не видел. Ей не помогают ни травы, ни кровопускание. Ничего.
— А зловоние, отец? Оно все время такое? И стул у нее белого цвета и содержит много жира? И она теряет вес, хотя ты ее хорошо кормишь?
У старика от удивления округлились выцветшие глаза.
— Все правильно. Ты уже видел таких больных?
— В общем, да. С моей племянницей недавно случилось нечто похожее.
— И что же это?
— У нее аллергия на все зерновые. Желудок не переваривает пищу из злаков, и в организме скапливается много вредных отходов.
— Правда? И что ты с ней делал?
— Я ее не лечил, но должен сказать, что теперь она ведет нормальную жизнь, но ни при каких обстоятельствах не ест хлеба и всего такого.
Лекарь недоверчиво посмотрел на Рейн, вне всякого сомнения, заподозрив неладное в столь простом способе лечения.
— Попробуй, отец. Вреда не будет. Несколько дней не давай ей ничего из злаков. И эль тоже. Если я прав, ей сразу же станет лучше.
Старик задумался.
— Попробую.
Он приказал слуге изменить диету и вновь повернулся к Рейн.
— Как, ты сказал, тебя зовут?
— Брат Годвайн, — ответила она.
Подняв голову, Рейн увидела, что Селик не отрывает от нее блестящих глаз, в которых светилась гордость за нее.
— Ты сможешь ее вылечить? — спросил Селик, помогая Рейн встать на ноги.
— Думаю, да, но… — Она помолчала, а потом спросила отца Бернарда: — Можно мне прийти еще раз и поработать с больными? Наверное, я мог бы быть им полезен и, конечно же, многому бы научился у здешних лекарей. Это очень важно для моего пока еще ненаписанного медицинского руководства, — добавила она, страдальчески поглядев на Селика.
— Это решает отец Теодрик, но он всегда жалуется на недостаток хороших лекарей. — Отец Бернард как-то странно посмотрел на нее. — У тебя высокий и… мелодичный голос.
Рейн ссутулилась, сообразив, что забыла о своей роли.
Взгляд отца Бернарда остановился на Селике, все еще державшем Рейн за руку. Он словно что-то понял и облизал свои потрескавшиеся губы, после чего спросил Селика:
— Ты будешь сопровождать брата Годвайна, если его допустят до работы в больнице?
Селик медленно покачал головой. Ярость затуманила ему глаза.
Отец Бернард нервно хихикнул и бросил одобрительный взгляд на лицо и фигуру Рейн.
— Сейчас я думаю, что отец Теодрик наверняка примет твои… услуги. Мы всегда нуждаемся в хороших… лекарях. К тому же, я замолвлю за тебя словечко перед нашим добрым отцом.
Внезапно поняв, о чем он говорит, Рейн открыла рот.
О Боже Милосердный! Да этот средневековый монах гомик. И он нацелился на меня.
После этого отец Бернард провел еще короткую экскурсию по саду, где выращивали целебные растения, и показал примитивную «аптеку», в которой монах с тонзурой возился с глиняными чашами, смешивая в них лекарства по древним рецептам, записанным в огромной пыльной книге.
Рейн была заворожена этим зрелищем и решила непременно еще хотя бы раз побывать в больнице, чтобы побольше узнать о возможностях средневековой медицины.
— Когда ты еще придешь, обязательно назовись монаху, который будет на моем месте. Его зовут отец Сеовульф. Мы должны быть осторожны. У нас тут целый день были саксы. Они разыскивают какого-то изгоя-викинга.
У Рейн кровь застыла в жилах от этих слов отца Бернарда. Неужели они искали Селика? И где они теперь?
— Вот как? — проговорила она дрожащим голосом. — А почему они так беспокоятся из-за одного викинга?
Отец Бернард пожал плечами.
— Я тоже об этом думаю. Неужели воинам больше нечего делать, как прочесывать город из-за одного язычника? Хотя, конечно, я не должен это говорить. Король Ательстан хорошо относится к святой церкви. Ведь это он основал нашу больницу в прошлом году. Так что, если королю нужен какой-то несчастный датчанин, я протестовать не буду. Они могут подвесить этого изгоя за ноги или содрать с него живого шкуру, мне все равно.
Рейн поежилась, думая только о том, как бы побыстрее отблагодарить бесчувственного отца Бернарда за гостеприимство и помягче отклонить его предложение поселиться при больнице на то время, что они пробудут в Йорвике.
Когда они уже направились к выходу, Рейн обратила внимание на громко кричавшего человека и на толстого священника, преграждавшего ему вход. Мужчина умолял лекаря помочь его жене, которая уже три дня не могла разродиться их первенцем.
— Иди домой, Ухтред, — твердо стоял на своем монах. — Я сразу тебе сказал, чтобы ты позвал повитуху. Мы Божьи люди, и нам не подобает прикасаться к женским органам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Отец Теодрик, без сомнения, одобрит мое решение, — неуверенно проговорил он.
Рейн и Селик, не теряя времени даром, направились в больницу, пока отец Бернард не передумал.
Глаза Рейн жадно высматривали все до последней подробности в огромном зале, в котором на соломенных тюфяках по обе стороны лежало не меньше двадцати больных. Лекари в длинных ниспадающих рясах, стоя на коленях, в основном занимались кровопусканием. Рейн видела на картинках в медицинских книгах, как ставят пиявки и пускают кровь, но даже не предполагала, что это так отвратительно.
У каждого лекаря были две глиняные чаши — одна для «некормленых» пиявок и другая — для «кормленых», раздутых и налитых кровью. Пиявки ставили всем без разбору, словно они помогали одним срастить кости, а другим, например паралитикам, обрести подвижность.
Селик крепко сжал руку Рейн, предостерегая против любого неосторожного слова. Она попыталась вырваться, но он сделал вид, что этого не заметил.
Отец Бернард останавливался возле каждого соломенного тюфяка и услужливо рассказывал о состоянии больных, знакомил их с неутомимыми лекарями. Если забыть о кровопускании, Рейн в самом деле ни к чему не могла придраться, потому что лекари делали все, что было в их силах. К тому же, из всех только одного больного с опухолью желудка вполне можно было бы оставить в покое. Ему бы уже не помогло ни одно из известных в будущем средств, и его бы только вволю кормили успокоительными.
Больной с сердечным приступом… Интересно, они уже знают о свойствах дигиталиса?
Дойдя до последнего тюфяка, Рейн все же не удержалась и высказала свое мнение.
Она опустилась на колени рядом с лекарем, который снимал раздувшихся от крови пиявок с груди хрипящей двенадцатилетней девочки, которая была уже без сознания от слабости. Исходивший от нее запах был слишком хорошо знаком Рейн.
— Ты знаешь, что с ней? — шепотом спросила она пожилого священника, которого отец Бернард представил как отца Руперта из Рейнской земли.
Он влажным полотенцем вытирал кровь с впалой груди девочки.
Монах покачал выбритой головой.
— Ничего такого раньше не видел. Ей не помогают ни травы, ни кровопускание. Ничего.
— А зловоние, отец? Оно все время такое? И стул у нее белого цвета и содержит много жира? И она теряет вес, хотя ты ее хорошо кормишь?
У старика от удивления округлились выцветшие глаза.
— Все правильно. Ты уже видел таких больных?
— В общем, да. С моей племянницей недавно случилось нечто похожее.
— И что же это?
— У нее аллергия на все зерновые. Желудок не переваривает пищу из злаков, и в организме скапливается много вредных отходов.
— Правда? И что ты с ней делал?
— Я ее не лечил, но должен сказать, что теперь она ведет нормальную жизнь, но ни при каких обстоятельствах не ест хлеба и всего такого.
Лекарь недоверчиво посмотрел на Рейн, вне всякого сомнения, заподозрив неладное в столь простом способе лечения.
— Попробуй, отец. Вреда не будет. Несколько дней не давай ей ничего из злаков. И эль тоже. Если я прав, ей сразу же станет лучше.
Старик задумался.
— Попробую.
Он приказал слуге изменить диету и вновь повернулся к Рейн.
— Как, ты сказал, тебя зовут?
— Брат Годвайн, — ответила она.
Подняв голову, Рейн увидела, что Селик не отрывает от нее блестящих глаз, в которых светилась гордость за нее.
— Ты сможешь ее вылечить? — спросил Селик, помогая Рейн встать на ноги.
— Думаю, да, но… — Она помолчала, а потом спросила отца Бернарда: — Можно мне прийти еще раз и поработать с больными? Наверное, я мог бы быть им полезен и, конечно же, многому бы научился у здешних лекарей. Это очень важно для моего пока еще ненаписанного медицинского руководства, — добавила она, страдальчески поглядев на Селика.
— Это решает отец Теодрик, но он всегда жалуется на недостаток хороших лекарей. — Отец Бернард как-то странно посмотрел на нее. — У тебя высокий и… мелодичный голос.
Рейн ссутулилась, сообразив, что забыла о своей роли.
Взгляд отца Бернарда остановился на Селике, все еще державшем Рейн за руку. Он словно что-то понял и облизал свои потрескавшиеся губы, после чего спросил Селика:
— Ты будешь сопровождать брата Годвайна, если его допустят до работы в больнице?
Селик медленно покачал головой. Ярость затуманила ему глаза.
Отец Бернард нервно хихикнул и бросил одобрительный взгляд на лицо и фигуру Рейн.
— Сейчас я думаю, что отец Теодрик наверняка примет твои… услуги. Мы всегда нуждаемся в хороших… лекарях. К тому же, я замолвлю за тебя словечко перед нашим добрым отцом.
Внезапно поняв, о чем он говорит, Рейн открыла рот.
О Боже Милосердный! Да этот средневековый монах гомик. И он нацелился на меня.
После этого отец Бернард провел еще короткую экскурсию по саду, где выращивали целебные растения, и показал примитивную «аптеку», в которой монах с тонзурой возился с глиняными чашами, смешивая в них лекарства по древним рецептам, записанным в огромной пыльной книге.
Рейн была заворожена этим зрелищем и решила непременно еще хотя бы раз побывать в больнице, чтобы побольше узнать о возможностях средневековой медицины.
— Когда ты еще придешь, обязательно назовись монаху, который будет на моем месте. Его зовут отец Сеовульф. Мы должны быть осторожны. У нас тут целый день были саксы. Они разыскивают какого-то изгоя-викинга.
У Рейн кровь застыла в жилах от этих слов отца Бернарда. Неужели они искали Селика? И где они теперь?
— Вот как? — проговорила она дрожащим голосом. — А почему они так беспокоятся из-за одного викинга?
Отец Бернард пожал плечами.
— Я тоже об этом думаю. Неужели воинам больше нечего делать, как прочесывать город из-за одного язычника? Хотя, конечно, я не должен это говорить. Король Ательстан хорошо относится к святой церкви. Ведь это он основал нашу больницу в прошлом году. Так что, если королю нужен какой-то несчастный датчанин, я протестовать не буду. Они могут подвесить этого изгоя за ноги или содрать с него живого шкуру, мне все равно.
Рейн поежилась, думая только о том, как бы побыстрее отблагодарить бесчувственного отца Бернарда за гостеприимство и помягче отклонить его предложение поселиться при больнице на то время, что они пробудут в Йорвике.
Когда они уже направились к выходу, Рейн обратила внимание на громко кричавшего человека и на толстого священника, преграждавшего ему вход. Мужчина умолял лекаря помочь его жене, которая уже три дня не могла разродиться их первенцем.
— Иди домой, Ухтред, — твердо стоял на своем монах. — Я сразу тебе сказал, чтобы ты позвал повитуху. Мы Божьи люди, и нам не подобает прикасаться к женским органам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93