Разумеется, Людовик также во многом зависит от меня, но его просьбы о помощи редки и случайны. Между его приступами паники проходит иногда довольно длительное время. А то, в чем Людовик нуждается на самом деле, я дать ему не могу. Я не могу вдохнуть в него веру в себя и научить бороться с жизненными невзгодами. Своим присутствием и заботой я могу лишь обеспечить ему надежный тыл, но этого хватает ненадолго, до следующего приступа страха.
Мне следует постараться заснуть, но это нелегко, даже учитывая тот факт, что занавески плотно задернуты от полуночного солнца.
27 июня 1780 года.
Каждый день на этой неделе Густав созывал заседания министров или ученых мужей для обсуждения важных вопросов, на которые приглашал и меня. На заседаниях также присутствует Аксель – как для того, чтобы оказывать посильную помощь, так и чтобы учиться самому. Ради меня мужчины изъясняются по-французски, но это очень странный и непривычный французский, и я не всегда понимаю их, особенно когда они спешат. Аксель уже научил меня нескольким шведским словам и выражениям, так что я могу считать до десяти, перечислять дни недели, говорить «спасибо», «пожалуйста» и «очень рада с вами познакомиться».
Я не понимаю, зачем все это нужно. Для чего столь важные вопросы дискутируются и решаются в моем присутствии? Густав говорит, что он хочет знать, что в подобных случаях делают французы. И что они при этом думают. Ответы на свои вопросы он ждет от меня. Я замечаю, что я – австрийка, а не француженка. А он возражает, что я стала француженкой по мужу.
Думаю, король Густав намерен в равной мере и произвести па меня впечатление своей мудростью, и познакомиться поближе с приемами и способами французской политики. Аксель говорит, что я права.
1 июля 1780 года.
Я очень скучаю по маленькой Муслин, с другой стороны, очень хорошо, что ее здесь нет. Она пока еще слишком мала, а погода стоит переменчивая. Я получаю о дочери известия каждые два-три дня, да и Шамбертен регулярно сообщает мне о состоянии Людовика. Сам Луи написал мне всего три раз, и то очень коротко. К последнему письму он приложил флакон макового сока, который должен помочь мне заснуть во время долгих белых ночей. Не знаю, зачем он прислал мне его, разве что считает Швецию настолько отсталой страной, что у аптекарей здесь нет макового сока. Но это полная ерунда. В лавках здесь полным-полно всяческих медицинских снадобий, а также огромный выбор мехов, резных изделий и украшений теплых вязаных курток, шапок и варежек.
4 июля 1780 года.
В ближайшие дни король Густав будет занят в риксдаге, шведском парламенте, поэтому Аксель приглашает меня посетить его поместье Фреденхольм, что по-шведски означает «мирная земля».
6 июля 1780 года.
Мы прибыли сюда вчера, после долгого путешествия по густым лесам и заснеженным полям. Несмотря на то, что сейчас июль, здесь часто идет снег, а есть такие земли, где снег вообще не тает круглый год.
Местность здесь очень красива, нетронута и почти не населена. Огромные сосновые и еловые леса, великое множество ярко-синих озер, а в вышине порхают жаворонки и зяблики. Чистота и свежесть воздуха приводят меня в восторг. Я дышу им и не могу надышаться. Он так непохож на воздух Парижа.
Поместье Акселя, собственно говоря, представляет собой большую ферму площадью в шестьсот акров, часть которых он сдает внаем десяти семьям, которые живут на его земле, начиная с пятнадцатого века. Когда-то давно они были крепостными рабами, но потом его дедушка даровал им свободу, и теперь они превратились в арендаторов. Хотя по-прежнему работают на Акселя как своего сюзерена и часто обращаются к нему для разрешения своих споров и улаживания конфликтов.
Я решила не брать с собой прислугу, посему одеваюсь и причесываюсь очень просто и непритязательно. Какое это облегчение – нет необходимости в течение долгих часов высиживать перед зеркалом, пока парикмахер Андрэ колдует над моими волосами. Наконец-то я чувствую себя живой и настоящей.
7 июля 1780 года.
Сегодня утром меня разбудили удары топора. Когда я подошла к окну, то увидела внизу, во дворе, Акселя – засучив рукава льняной рубахи, он колол дрова. Пока я любовалась им, он методически прикончил кучку чурбаков и стал переносить нарубленные поленья в дом. Вскоре в гигантской, облицованной плитками печи, черной от сажи, загудел жаркий огонь. Дом достаточно мал и его можно обогреть одной печью, при этом на ней же готовится еда и греется вода. Мы позавтракали свежим хлебом с оленьим сыром и рыбой, выловленной ночью в озере, а на десерт подали блюдо сладкой морошки – ее собрали с кустов, растущих прямо за дверью.
После полудня мы сложили в корзинку немного еды и отправились прогуляться по холмам. Трудно сказать, сколько мы прошли, ведь лившийся с неба свет оставался все тем же. К тому времени, когда Аксель взглянул на часы, минуло уже шесть пополудни, поэтому мы расстелили одеяло на сухом клочке на берегу озера и сели перекусить.
– Ну, мой маленький ангел, – поинтересовался он, когда мы устроились, – как вам здесь нравится?
– У вас здесь очень красиво и спокойно. И самое главное, очень просто. А это мне нравится более всего.
Он согласно кивнул головой.
– Здесь все настолько просто, что выглядит унылым и безрадостным. Но в этом что-то есть, какая-то первозданная чистота и нетронутость, из-за чего я все время возвращаюсь сюда. Впервые я приехал сюда на лето еще мальчишкой. Я люблю здешнее уединение и безмятежность. Неподалеку отсюда живут мои двоюродные братья, а моя сестра, учительница, руководит местной школой в деревне. Она вообще делает очень много добра.
– Как и вы.
Он пожал плечами.
– Не знаю. Я всего лишь иду по стопам отца. Он был солдатом, дипломатом, государственным деятелем. Мне никогда не достичь такого же величия.
Мы помолчали немного, глядя, как на поверхность озера опускается косяк диких гусей. Мне еще никогда не приходилось видеть такого зрелища. Несколько сотен практически одинаковых черных, серых и белых птиц в строгом строю садятся на воду, громко гогоча и ударяя друг друга клювами.
– Мне здесь хорошо, – после долгой паузы признался Аксель. – Побывав дома, я как будто рождаюсь заново. Кроме того, работа на свежем воздухе, да и сам воздух… Когда я живу в Фреденхольме, то не сожалею о прошлом и не думаю о будущем. Я живу сегодняшним днем и наслаждаюсь этим. Может быть, именно поэтому мой отец и поселился здесь, когда совсем состарился. Чтобы радоваться каждому прожитому дню. В самом конце он уже был тяжело болен, фактически умирал от чахотки. Он почти ничего не ел и целыми днями кашлял. Но ему все равно очень нравилось посидеть вот так в лесу, на поляне, летом, с большим волкодавом у ног. Ему было хорошо, он был в согласии с собой и с окружающим миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92