От вида мертвых рыбьих глаз, глядящих на меня, и слоя жира на поверхности супа меня едва не стошнило. Из вежливости я заставила себя проглотить несколько ложек и отщипнула кусочек хлеба. Аксель же, как я заметила, не побрезговал угощением, и уплетал суп за обе щеки с таким видом, словно ужинал за столом у самого короля Густава.
Изо всех сил стараясь сделать вид, что с удовольствием принимаю предложенный ужин, я украдкой огляделась по сторонам, уделив особое внимание людям на деревянных лавках у плиты. Все они не спали – очевидно, наше появление разбудило их – и голодными глазами провожали каждую ложку супа и каждый кусок хлеба, который мы съедали. Лица у всех были страшно исхудалые, а в глазах таилось безжизненное и отсутствующее выражение, даже у детей. Несколько мужчин что-то пили из железной чашки, которую передавали друг другу. В воздухе стоял резкий аромат суррогатного алкоголя, заглушаемый запахом горящего дерева и вонью человеческих экскрементов. Пока я смотрела на них, по изношенным, рваным одеялам и по полу у моих ног торопливо пробежали большущие черные тараканы.
Старуха, которая встретила нас и принесла поесть, занялась приготовлением постели для нас. Откуда-то она притащила несколько длинных скамеек, расставила их у плиты и накрыла деревянными досками. Поверх досок она положила очень старую и столь же грязную перину и какую-то груду тряпья.
Вскоре я уже не могла даже делать вид, что ем, и тут, к своему ужасу, обнаружила, что мне необходимо облегчиться. Но в этой комнате можно было только мечтать об уединении. Все прочие, как я не могла не заметить, без малейшего стеснения у всех на виду использовали зловонные ночные горшки, расставленные под лавками.
– Мадам, – обратилась я на ломаном шведском к нашей хозяйке, – нет ли где-нибудь места, где я могу… – И я указала на один из ночных горшков.
Она закивала головой в знак понимания и, взяв меня за руку, повела наружу. На улице по-прежнему лат сильный дождь, и, идя к амбару, нам пришлось шлепать по глубокой грязи. Она привела меня в пустое лошадиное стойло, по земляному полу которого была рассыпана солома, и сделала приглашающий жест рукой. После чего ушла.
Я сообразила, что на свой лад она проявила исключительное уважение – и доброту. Это было лучшее, что она могла предложить. В стойле, пропитанном запахом животных и навоза, пахло намного лучше, чем в доме. Однако здесь было очень холодно. Покончив со своими делами, я поспешила вернуться в тепло обогреваемой плитой комнаты.
За время моего отсутствия там началась драка. Люди покинули свои насиженные места и сцепились за остатки моего ужина. Мужчина избивал женщину и что-то кричал ей пьяным голосом. Я увидела, как мальчишка с искаженным злобой лицом схватил желтую кошку и швырнул ее в каменную стену. В самой гуще схватки неподвижно стояла пожилая женщина и, склонив голову, молилась. Я смогла понять две фразы, которые она повторяла снова и снова:
– Гнев Божий обрушился на нас! Спаси и сохрани нас от Божьего гнева!
Потрясенная, я молча наблюдала за отвратительной сценой. Мне отчаянно хотелось вмешаться и прекратить драку, но я понимала, что ничего не получится. Но то единственное, что я могла сделать, я все-таки сделала. Когда ко мне подползла раненая желтая кошка, я подняла ее и прижала к груди. Я чувствовала, как бедное животное царапает меня коготками, стараясь вырваться, но лишь крепче прижимала ее к себе, намереваясь защитить.
Аксель поспешно поблагодарил старуху за проявленное гостеприимство и сунул ей в руку несколько монет, которые она рассматривала так внимательно и жадно, что даже не заметила нашего ухода. Схватив одно из дырявых, потрепанных одеял с импровизированного ложа, которое должно было стать нашей постелью, Аксель набросил его мне на плечи и вывел наружу, под дождь.
Я была слишком ошеломлена, чтобы говорить или думать, поэтому просто позволила увлечь себя по грязной улице. Он обещал, что вскоре мы непременно найдем какое-нибудь подходящее убежище. Дождь не прекращался, хотя и заметно ослабел, и, пройдя около полумили, мы действительно наткнулись на заброшенный крестьянский дом, где и провели ночь. Мы лежали на деревянном полу, озябшие и промокшие, а между нами, согревая нас, мурлыкала желтая кошка.
20 июля 1780 года.
Мое счастливое и безоблачное пребывание в гостях у Акселя подходит к концу. Через два дня я должна возвращаться во Францию. Я и так провела здесь больше времени, чем следовало. Я очень скучаю по Муслин. Когда мы прибыли в Дроттнингхольм, там меня поджидали пять писем. Из них я узнала, что Муслин уже начала говорить «дай мне», «нет» и «хочу», а также научилась выговаривать имя своего щенка мопса, которого я назвала в честь своей старенькой дорогой Муфти.
Шамбертен писал, что Людовик без меня не находит себе места. Дважды он запирался у себя в мастерской с корзинкой пирожных и не выходил оттуда по нескольку дней. Он отказывался слушать чьи-либо уговоры. Министры пребывали в ужасе, поскольку продолжались очень серьезные переговоры относительно войны в Америке и присутствие короля на обедах и приемах имело исключительно важное значение. Шамбертен писал, что только я способна заставить короля вспомнить о своих обязанностях. Когда я рядом, он не так страдает от своей застенчивости, значительно меньше упорствует и проявляет намного больше склонности делать то, что от него требуется.
Король Густав провел меня и Акселя по отреставрированным комнатам, чтобы я смогла увидеть живое воплощение своих предложений. Ремесленники постарались изо всех сил, и результаты их работы оказались поистине впечатляющими. Густав отдает предпочтение римскому и греческому стилю, а также помпезному стилю в оформлении фризов, бордюров и мозаики из кусочков разноцветного стекла. Одна из комнат, в планировке которой я принимала самое деятельное участие, была почти закончена, и я была потрясена увиденным. Темно-синие стены, белые дорические колонны, белая лепнина на потолке в форме античных узоров из цветов и фруктов. На полу планировалось постелить темно-синие ковры в тон, а потолок должен будет расписывать приглашенный итальянский художник из Вероны. Он прибывает на следующей неделе, но к тому времени я уже уеду и не смогу встретиться с ним.
Мы прогуливались по огромным, богато декорированным комнатам, и мне не давала покоя одна мысль. Почему король должен жить в такой роскоши, когда его подданные влачат столь жалкое существование, что несколько семей вынуждены ютиться в одной грязной и дурно пахнущей комнате с голыми стенами и дырявым потолком? Те несколько часов, что я провела среди крестьян, произвели на меня глубокое впечатление. Даже посреди спокойного великолепия королевского дворца меня не покидали воспоминания о мрачных и темных комнатах, которые я видела, о голодных лицах, о первобытной жестокости и драках, непосредственным свидетелем которых я была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Изо всех сил стараясь сделать вид, что с удовольствием принимаю предложенный ужин, я украдкой огляделась по сторонам, уделив особое внимание людям на деревянных лавках у плиты. Все они не спали – очевидно, наше появление разбудило их – и голодными глазами провожали каждую ложку супа и каждый кусок хлеба, который мы съедали. Лица у всех были страшно исхудалые, а в глазах таилось безжизненное и отсутствующее выражение, даже у детей. Несколько мужчин что-то пили из железной чашки, которую передавали друг другу. В воздухе стоял резкий аромат суррогатного алкоголя, заглушаемый запахом горящего дерева и вонью человеческих экскрементов. Пока я смотрела на них, по изношенным, рваным одеялам и по полу у моих ног торопливо пробежали большущие черные тараканы.
Старуха, которая встретила нас и принесла поесть, занялась приготовлением постели для нас. Откуда-то она притащила несколько длинных скамеек, расставила их у плиты и накрыла деревянными досками. Поверх досок она положила очень старую и столь же грязную перину и какую-то груду тряпья.
Вскоре я уже не могла даже делать вид, что ем, и тут, к своему ужасу, обнаружила, что мне необходимо облегчиться. Но в этой комнате можно было только мечтать об уединении. Все прочие, как я не могла не заметить, без малейшего стеснения у всех на виду использовали зловонные ночные горшки, расставленные под лавками.
– Мадам, – обратилась я на ломаном шведском к нашей хозяйке, – нет ли где-нибудь места, где я могу… – И я указала на один из ночных горшков.
Она закивала головой в знак понимания и, взяв меня за руку, повела наружу. На улице по-прежнему лат сильный дождь, и, идя к амбару, нам пришлось шлепать по глубокой грязи. Она привела меня в пустое лошадиное стойло, по земляному полу которого была рассыпана солома, и сделала приглашающий жест рукой. После чего ушла.
Я сообразила, что на свой лад она проявила исключительное уважение – и доброту. Это было лучшее, что она могла предложить. В стойле, пропитанном запахом животных и навоза, пахло намного лучше, чем в доме. Однако здесь было очень холодно. Покончив со своими делами, я поспешила вернуться в тепло обогреваемой плитой комнаты.
За время моего отсутствия там началась драка. Люди покинули свои насиженные места и сцепились за остатки моего ужина. Мужчина избивал женщину и что-то кричал ей пьяным голосом. Я увидела, как мальчишка с искаженным злобой лицом схватил желтую кошку и швырнул ее в каменную стену. В самой гуще схватки неподвижно стояла пожилая женщина и, склонив голову, молилась. Я смогла понять две фразы, которые она повторяла снова и снова:
– Гнев Божий обрушился на нас! Спаси и сохрани нас от Божьего гнева!
Потрясенная, я молча наблюдала за отвратительной сценой. Мне отчаянно хотелось вмешаться и прекратить драку, но я понимала, что ничего не получится. Но то единственное, что я могла сделать, я все-таки сделала. Когда ко мне подползла раненая желтая кошка, я подняла ее и прижала к груди. Я чувствовала, как бедное животное царапает меня коготками, стараясь вырваться, но лишь крепче прижимала ее к себе, намереваясь защитить.
Аксель поспешно поблагодарил старуху за проявленное гостеприимство и сунул ей в руку несколько монет, которые она рассматривала так внимательно и жадно, что даже не заметила нашего ухода. Схватив одно из дырявых, потрепанных одеял с импровизированного ложа, которое должно было стать нашей постелью, Аксель набросил его мне на плечи и вывел наружу, под дождь.
Я была слишком ошеломлена, чтобы говорить или думать, поэтому просто позволила увлечь себя по грязной улице. Он обещал, что вскоре мы непременно найдем какое-нибудь подходящее убежище. Дождь не прекращался, хотя и заметно ослабел, и, пройдя около полумили, мы действительно наткнулись на заброшенный крестьянский дом, где и провели ночь. Мы лежали на деревянном полу, озябшие и промокшие, а между нами, согревая нас, мурлыкала желтая кошка.
20 июля 1780 года.
Мое счастливое и безоблачное пребывание в гостях у Акселя подходит к концу. Через два дня я должна возвращаться во Францию. Я и так провела здесь больше времени, чем следовало. Я очень скучаю по Муслин. Когда мы прибыли в Дроттнингхольм, там меня поджидали пять писем. Из них я узнала, что Муслин уже начала говорить «дай мне», «нет» и «хочу», а также научилась выговаривать имя своего щенка мопса, которого я назвала в честь своей старенькой дорогой Муфти.
Шамбертен писал, что Людовик без меня не находит себе места. Дважды он запирался у себя в мастерской с корзинкой пирожных и не выходил оттуда по нескольку дней. Он отказывался слушать чьи-либо уговоры. Министры пребывали в ужасе, поскольку продолжались очень серьезные переговоры относительно войны в Америке и присутствие короля на обедах и приемах имело исключительно важное значение. Шамбертен писал, что только я способна заставить короля вспомнить о своих обязанностях. Когда я рядом, он не так страдает от своей застенчивости, значительно меньше упорствует и проявляет намного больше склонности делать то, что от него требуется.
Король Густав провел меня и Акселя по отреставрированным комнатам, чтобы я смогла увидеть живое воплощение своих предложений. Ремесленники постарались изо всех сил, и результаты их работы оказались поистине впечатляющими. Густав отдает предпочтение римскому и греческому стилю, а также помпезному стилю в оформлении фризов, бордюров и мозаики из кусочков разноцветного стекла. Одна из комнат, в планировке которой я принимала самое деятельное участие, была почти закончена, и я была потрясена увиденным. Темно-синие стены, белые дорические колонны, белая лепнина на потолке в форме античных узоров из цветов и фруктов. На полу планировалось постелить темно-синие ковры в тон, а потолок должен будет расписывать приглашенный итальянский художник из Вероны. Он прибывает на следующей неделе, но к тому времени я уже уеду и не смогу встретиться с ним.
Мы прогуливались по огромным, богато декорированным комнатам, и мне не давала покоя одна мысль. Почему король должен жить в такой роскоши, когда его подданные влачат столь жалкое существование, что несколько семей вынуждены ютиться в одной грязной и дурно пахнущей комнате с голыми стенами и дырявым потолком? Те несколько часов, что я провела среди крестьян, произвели на меня глубокое впечатление. Даже посреди спокойного великолепия королевского дворца меня не покидали воспоминания о мрачных и темных комнатах, которые я видела, о голодных лицах, о первобытной жестокости и драках, непосредственным свидетелем которых я была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92