Иногда порывы ветра достигали страшной силы, и в лесу раздавались скрипы и стоны гнущихся деревьев.
Вдруг конь Витовта шарахнулся в сторону. Высокая сосна, с корнем вырванная ветром, упала поперек дороги.
«Плохой знак, — испугался князь. — Не вернуться ли мне? В самом деле, что ждет меня у рыцарей? Приехав в замок, я отдаюсь им на милость. Рыцари могут заковать меня в цепи и бросить в каменную яму, а могут выдать братцу Ягайле. Всего можно ждать от орденских псов… Но разве есть другой выход? Может быть, надо искать примирения с Ягайлой?.. Нет! — Витовт и думать не мог о примирении. — Тогда вперед».
Не раздумывая больше, князь пришпорил своего любимца, и сытый, ухоженный жеребец легко перенес его через упавшее дерево.
У разросшегося куста бузины князь остановился, вынул из кошеля серебряную монету и, бормоча заклинание, бросил ее под куст. Каждому литовцу хорошо известно, что под бузиной, между корнями, живет в земле бог лесов.
* * *
Великий магистр сидел откинувшись в резном деревянном кресле с мягкой кожаной подушечкой на спинке. Сбоку, на скамейке, примостился его духовник брат Симеон. Между ними стояла шахматная доска с янтарными фигурками и серебряный кувшин с вином, наполовину пустой. Шла пятая по счету партия.
Конрад Цольнер и брат Симеон давно знали друг друга. Магистр, с окладистой бородой и орлиным носом, внешне был полной противоположностью брату Симеону. Поп был курнос, гладко выбрит, с круглой лысой головкой на тонкой кадыкастой шее. Единственной растительностью на его лице были кустистые брови; из-под бровей выглядывали шустрые, зоркие глазки. Зато их души объединяло многое. Когда они были помоложе, орденский устав не был помехой для веселых похождений. Комтур и капеллан Христианбургского замка, строгие наставники! Кто бы мог заподозрить дурное в их частых отлучках? А ведь устав попирался друзьями в самых щепетильных пунктах и подпунктах. За подобные дела рядовых братьев ждали беспощадный суд и суровое наказание.
Ни Конрад Цольнер, ни брат Симеон не сожалели о бурных днях молодости и не думали раскаиваться в своих грехах. Наоборот, они с удовольствием вспоминали свои похождения. Вот и сейчас, стоило великому магистру отвести взгляд от шахматной доски, и он видел вместо мраморной мадонны с младенцем круглое и мягкое колено белотелой Катрин. А длинные ночи за чашей вина! Сколько было переговорено и передумано! Сколько раз рассвет заставал приятелей бодрствующими за душевной беседой!
Словом, у них было о чем поговорить и что вспомнить.
Сегодня Конраду Цольнеру целый день нездоровилось. Он мерз в огромном каменном замке. От кирпичных стен тянуло холодом. Слуги развели огонь под каменными плитами и сняли бронзовые заслонки духового отопления, и все равно он зябко кутался в мягкий шерстяной халат. Когда зажгли камин, он перенес кресло ближе к огню и ноги в теплых полусапожках поставил на маленькую скамейку.
Колокол ударил восемь раз, в крепости сменялась стража. Великий магистр поднял голову и невольно стал прислушиваться. Где-то раздавались шаги, звенело оружие, слышались голоса. Скоро все стихло. Цольнер взял янтарную королеву, подержал ее в волосатых пальцах и поставил на новую клетку.
— Что с тобой, Конрад? — вкрадчиво сказал священник. — Я возьму ее пешкой.
Великий магистр спохватился и вернул королеву.
— Лезет всякое в голову! — усмехнувшись, он шевельнул одним усом. — Мне вдруг представилось, что Польша окрестила Литву у нас под носом и стала сильным государством.
— Но ведь это невозможно, брат мой, — ответил духовник. — И не следует думать о том, что благодаря милости господа нашего не может совершиться. В Польше великая смута и безвластие.
— Меня беспокоит герцог Ягайла, — продолжал магистр. — Можно ли ему верить? Он отдал нам Жемайтию, но все осталось по-прежнему. Он обещал через четыре года крестить Литву. Сбудется ли сие?
Великий магистр встал с кресла и прошелся по спальне.
— Мне безразлично, что будет с Литвой, — сказал он, круто остановившись, — ордену нужна Жемайтия от моря до реки Дубиссы. Эта языческая страна не дает соединиться немецким землям. Пока кунигасы будут греметь оружием, нам грозит опасность. А Литва? Пожалуй, даже лучше, если она станет православной — это сохранит равновесие, — лишь бы ее не захватила Польша. Но Жемайтия должна принадлежать нам.
Брат Симеон отпил из кувшина, крякнул, вытер полотенцем губы.
— Хороши французские вина, ничего не скажешь… Однако его святейшество папа римский думает о Литве иначе. Недаром он включил Литву в гнезненское епископство. Тем самым он дал право Польше крестить ее.
— Его святейшество часто сует нос не в свои дела! — зло сказал Конрад Цольнер. — Право крестить язычников орден не уступит даже папе. Мы показали свою твердость в деле с дерптским епископом. Папа проклял орден, а что изменилось? Пусть попробует тронуть нас хоть пальцем!.. — В голосе магистра послышалась угроза.
— А ты уверен, Конрад, — перебил духовник, — не подслушивает ли кто-нибудь? У стен могут быть самые настоящие уши.
Великий магистр махнул рукой, однако стал говорить тише.
— «Папа, папа»! — с раздражением продолжал он, расшевеливая кочергой дымящиеся поленья в камине. — Его святейшество должен знать, что крестить Литву — это не просто отслужить мессу и помахать кропилом… Языческая Литва и Жемайтия — жирный пирог, сулящий крестному отцу многие выгоды.
Брат Симеон еще раз отхлебнул из кувшина. Кончик его носа покраснел и вспух. Великий магистр с неудовольствием посмотрел на приятеля.
— Не много ли, брат? — сказал он. — Ты пьешь вино, словно в молодые годы.
— Пусть это тебя не волнует, Конрад, мой грешный сосуд еще достаточно крепок… Я хочу предостеречь тебя: папа прекрасно знает о решимости ордена крестить Литву и Жемайтию. Вспомни, что Венгрия тоже тщилась стать крестным отцом, однако папа избрал Польшу. Его святейшество всегда делает только то, что ему выгодно.
Духовник снова потянулся к вину, но Цольнер положил на кувшин волосатую руку. Засверкали драгоценные камни на многочисленных перстнях, но ярче всего горели алмазы на волшебном кольце магистра.
— Довольно, — тихо сказал он. — Польша?! Посмотрим, как еще повернутся события. Алчные паны из Кракова любят загребать жар чужими руками. Пока орден проливает во славу святой девы Марии кровь своих братьев, поляки вымаливают у папы разные льготы и привилегии. На этот раз папа уверен, что вместе с Литвой он сможет привести в католичество русских… Вот здесь и зарыта собака, — помолчав, добавил магистр. — Но напрасно его святейшество надеется, он не знает русских.
Великий магистр почувствовал жажду и приник своей бородищей к кувшину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Вдруг конь Витовта шарахнулся в сторону. Высокая сосна, с корнем вырванная ветром, упала поперек дороги.
«Плохой знак, — испугался князь. — Не вернуться ли мне? В самом деле, что ждет меня у рыцарей? Приехав в замок, я отдаюсь им на милость. Рыцари могут заковать меня в цепи и бросить в каменную яму, а могут выдать братцу Ягайле. Всего можно ждать от орденских псов… Но разве есть другой выход? Может быть, надо искать примирения с Ягайлой?.. Нет! — Витовт и думать не мог о примирении. — Тогда вперед».
Не раздумывая больше, князь пришпорил своего любимца, и сытый, ухоженный жеребец легко перенес его через упавшее дерево.
У разросшегося куста бузины князь остановился, вынул из кошеля серебряную монету и, бормоча заклинание, бросил ее под куст. Каждому литовцу хорошо известно, что под бузиной, между корнями, живет в земле бог лесов.
* * *
Великий магистр сидел откинувшись в резном деревянном кресле с мягкой кожаной подушечкой на спинке. Сбоку, на скамейке, примостился его духовник брат Симеон. Между ними стояла шахматная доска с янтарными фигурками и серебряный кувшин с вином, наполовину пустой. Шла пятая по счету партия.
Конрад Цольнер и брат Симеон давно знали друг друга. Магистр, с окладистой бородой и орлиным носом, внешне был полной противоположностью брату Симеону. Поп был курнос, гладко выбрит, с круглой лысой головкой на тонкой кадыкастой шее. Единственной растительностью на его лице были кустистые брови; из-под бровей выглядывали шустрые, зоркие глазки. Зато их души объединяло многое. Когда они были помоложе, орденский устав не был помехой для веселых похождений. Комтур и капеллан Христианбургского замка, строгие наставники! Кто бы мог заподозрить дурное в их частых отлучках? А ведь устав попирался друзьями в самых щепетильных пунктах и подпунктах. За подобные дела рядовых братьев ждали беспощадный суд и суровое наказание.
Ни Конрад Цольнер, ни брат Симеон не сожалели о бурных днях молодости и не думали раскаиваться в своих грехах. Наоборот, они с удовольствием вспоминали свои похождения. Вот и сейчас, стоило великому магистру отвести взгляд от шахматной доски, и он видел вместо мраморной мадонны с младенцем круглое и мягкое колено белотелой Катрин. А длинные ночи за чашей вина! Сколько было переговорено и передумано! Сколько раз рассвет заставал приятелей бодрствующими за душевной беседой!
Словом, у них было о чем поговорить и что вспомнить.
Сегодня Конраду Цольнеру целый день нездоровилось. Он мерз в огромном каменном замке. От кирпичных стен тянуло холодом. Слуги развели огонь под каменными плитами и сняли бронзовые заслонки духового отопления, и все равно он зябко кутался в мягкий шерстяной халат. Когда зажгли камин, он перенес кресло ближе к огню и ноги в теплых полусапожках поставил на маленькую скамейку.
Колокол ударил восемь раз, в крепости сменялась стража. Великий магистр поднял голову и невольно стал прислушиваться. Где-то раздавались шаги, звенело оружие, слышались голоса. Скоро все стихло. Цольнер взял янтарную королеву, подержал ее в волосатых пальцах и поставил на новую клетку.
— Что с тобой, Конрад? — вкрадчиво сказал священник. — Я возьму ее пешкой.
Великий магистр спохватился и вернул королеву.
— Лезет всякое в голову! — усмехнувшись, он шевельнул одним усом. — Мне вдруг представилось, что Польша окрестила Литву у нас под носом и стала сильным государством.
— Но ведь это невозможно, брат мой, — ответил духовник. — И не следует думать о том, что благодаря милости господа нашего не может совершиться. В Польше великая смута и безвластие.
— Меня беспокоит герцог Ягайла, — продолжал магистр. — Можно ли ему верить? Он отдал нам Жемайтию, но все осталось по-прежнему. Он обещал через четыре года крестить Литву. Сбудется ли сие?
Великий магистр встал с кресла и прошелся по спальне.
— Мне безразлично, что будет с Литвой, — сказал он, круто остановившись, — ордену нужна Жемайтия от моря до реки Дубиссы. Эта языческая страна не дает соединиться немецким землям. Пока кунигасы будут греметь оружием, нам грозит опасность. А Литва? Пожалуй, даже лучше, если она станет православной — это сохранит равновесие, — лишь бы ее не захватила Польша. Но Жемайтия должна принадлежать нам.
Брат Симеон отпил из кувшина, крякнул, вытер полотенцем губы.
— Хороши французские вина, ничего не скажешь… Однако его святейшество папа римский думает о Литве иначе. Недаром он включил Литву в гнезненское епископство. Тем самым он дал право Польше крестить ее.
— Его святейшество часто сует нос не в свои дела! — зло сказал Конрад Цольнер. — Право крестить язычников орден не уступит даже папе. Мы показали свою твердость в деле с дерптским епископом. Папа проклял орден, а что изменилось? Пусть попробует тронуть нас хоть пальцем!.. — В голосе магистра послышалась угроза.
— А ты уверен, Конрад, — перебил духовник, — не подслушивает ли кто-нибудь? У стен могут быть самые настоящие уши.
Великий магистр махнул рукой, однако стал говорить тише.
— «Папа, папа»! — с раздражением продолжал он, расшевеливая кочергой дымящиеся поленья в камине. — Его святейшество должен знать, что крестить Литву — это не просто отслужить мессу и помахать кропилом… Языческая Литва и Жемайтия — жирный пирог, сулящий крестному отцу многие выгоды.
Брат Симеон еще раз отхлебнул из кувшина. Кончик его носа покраснел и вспух. Великий магистр с неудовольствием посмотрел на приятеля.
— Не много ли, брат? — сказал он. — Ты пьешь вино, словно в молодые годы.
— Пусть это тебя не волнует, Конрад, мой грешный сосуд еще достаточно крепок… Я хочу предостеречь тебя: папа прекрасно знает о решимости ордена крестить Литву и Жемайтию. Вспомни, что Венгрия тоже тщилась стать крестным отцом, однако папа избрал Польшу. Его святейшество всегда делает только то, что ему выгодно.
Духовник снова потянулся к вину, но Цольнер положил на кувшин волосатую руку. Засверкали драгоценные камни на многочисленных перстнях, но ярче всего горели алмазы на волшебном кольце магистра.
— Довольно, — тихо сказал он. — Польша?! Посмотрим, как еще повернутся события. Алчные паны из Кракова любят загребать жар чужими руками. Пока орден проливает во славу святой девы Марии кровь своих братьев, поляки вымаливают у папы разные льготы и привилегии. На этот раз папа уверен, что вместе с Литвой он сможет привести в католичество русских… Вот здесь и зарыта собака, — помолчав, добавил магистр. — Но напрасно его святейшество надеется, он не знает русских.
Великий магистр почувствовал жажду и приник своей бородищей к кувшину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115