Их должно быть шесть штук; одной в сундуке не оказалось. Тогда пересчитали подряд все белье. Ночную рубашку княгини Улианы тоже не нашли. И начался великий переполох. Вся дворцовая челядь и бояре были опрошены, никого не выпускали из дворцовых опочивален.
Киркор, ничего не подозревая, подошел к главному крыльцу княжеского замка. Знакомый стражник неожиданно преградил бердышом вход.
— Что несешь? — строго спросил он, показывая на распухший живот постельничего.
Киркор побледнел и схватился за сердце.
— Эй, — крикнул стражник своим товарищам, стоявшим поодаль, — сюда, ребята!
Стражники окружили Киркора. Стремянный великого князя боярин Лютовер рванул постельничего за одежды. Сверток упал на пол.
В этот момент отец Федор, празднично одетый, подошел к крыльцу. Увидев, что в дверях творится неладное, остановился. Сначала он было хотел уйти подальше от греха, но любопытство было сильнее. Из осторожности он чуть отошел в сторону и укрылся за поленницей дров.
Стражники схватили продолговатый сверток и хотели раскрыть его. Киркор, побледнев еще больше, испуганно крикнул:
— Не трогай!
Боярин Лютовер решил, что здесь не простое дело, а злое колдовство, и вызвал сокольничего боярина Сурвилла, ведавшего тайными делами.
Киркор не стал ждать допроса и пыток и сразу признался, что в свертке отравленная княжеская одежда.
Услышав шум, к сеням спустился великий князь Ягайла. Стражники распахнули перед ним дверь. На князе был красный кафтан, из-под которого сверкала кольчуга.
Когда Ягайла узнал, что его хотели умертвить отравленной одеждой, он пришел в страшную ярость.
— Раздеть его! — ткнул он на Киркора пальцем.
Стражники в один миг выполнили приказание князя, и боярин Киркор предстал перед его глазами голым. Постельничий молился то Перкуну, то Иисусу Христу и громко стучал зубами от страха.
— Теперь надень мою рубаху, — с недоброй улыбкой сказал ему Ягайла, — ту, которую принес. Она тебе как раз впору.
Постельничий бросился на колени.
— Пощади, великий князь, — кричал Киркор, — помилуй! — Чувствуя близкую смерть, он отчаянно бился лбом о каменную стену.
— Надень, боярин Киркор, — издевался Ягайла. — Награждаю тебя своей рубахой за верную службу.
— Пощади, великий князь, отец наш милостивый, жить хочу! — молил Киркор, стоя на коленях.
— Вонючий пес! В смрадном сердце ты таил измену! — крикнул Ягайла. Приблизясь к постельничему, он ударил его кулаком в лицо.
— Пощади! — кричал Киркор.
— Я говорю, надень белье, собака!
Но и второй удар не заставил Киркора подчиниться. Обратив окровавленное лицо к князю, он просил его милости.
— Приготовьте у крыльца тупой кол, — прохрипел великий князь, утомившись наносить удары.
Смерть на колу — страшная смерть.
Тихонько подвывая и стуча зубами, боярин Киркор стал разворачивать сверток. Встряхнув княжескую рубаху, он надел ее на трясущееся тело.
Великий князь Ягайла и все, кто был с ним, смотрели молча.
И вдруг Киркор отчаянно закричал. Задыхаясь, он рвал с себя отравленную рубаху. Люди почувствовали удушье и раскрыли все окна и двери настежь. Редкие волосы на голове великого князя шевельнулись от страха.
— Вонючий пес! — прошептал Ягайла, содрогаясь, словно от боли. — Он хотел моей смерти!
Через полчаса великий князь приоткрыл дверь в сени. На полу он увидел мертвого постельничего с искаженным, вспухшим и синим лицом.
— Поганец! — плюнул на труп великий князь. — По делам своим принял ты достойную мзду. — Он все еще не мог успокоиться. — Недосмотрела бы матушка — и я, великий князь, лежал бы мертвым.
— Господине, — тихо сказал боярин Сурвилл, — мои люди видели, как боярин Киркор выходил из дворца Гринвуда.
— Ты хочешь сказать, что краснобородый святоша отравил мою рубаху? — так же тихо спросил Ягайла.
— Мыслю, без него не обошлось…
— Коня, Лютовер! — крикнул великий князь, сверкнув черными глазами.
— Не говори Гринвуду о моих подозрениях, великий князь, хуже будет для дела, — хотел удержать боярин Сурвилл. Но куда там…
Нащупав холку, Ягайла мигом вскочил на вороного коня, подведенного Лютовером.
— Посадить его, мертвого, на кол! — крикнул он, указав на тело Киркора.
Гремя подковами, конь вынес князя из ворот замка. Чуть позади скакал стремянный боярин Лютовер.
Стражники железными крюками выволокли мертвеца из сеней и забросали дощатый пол душистыми травами.
Отец Федор, оправившись от страха, вылез из-под поленницы березовых дров и направился к малому крыльцу, из которого был ход на половину княгини Улианы.
Глава четырнадцатая. ЯГАЙЛА ОЛЬГЕРДОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ
— Ты говоришь, я накликал на себя гнев богов, — сдерживая бешенство, сказал великий князь Ягайла; маленькие черные глазки его сверкали. — Отведи от меня их гневную руку, на то ты и великий жрец.
Ягайла поостыл в дороге и, увидев великого жреца, не стал попрекать его отравленной рубахой.
— Уважать старших завещано богами, — хмуро ответил Гринвуд, — и ты знаешь, что я только ничтожный служитель великого Перкуна. Через меня он передает людям свою волю. — Жрец поднял на князя свои серые холодные глаза. — Духи предков рассердились и грозят навредить тебе… Вместе с нами они живут невидимые. — Он повел вокруг рукой.
— А русские священники толкуют, что дух, освобожденный смертью, улетает в очень далекие места: либо в рай, на небеса, либо в ад, глубоко под землю. Может быть, безопаснее нашему народу принять их веру? — И Ягайла вытер вспотевшую лысину; он не любил и боялся говорить о душах умерших.
Не чувствуя себя спокойным в замке великого жреца, он опасливо посмотрел по сторонам.
Комната, служившая для приема гостей, была украшена дорогими восточными коврами. На полу лежали тяжелые медвежьи шкуры. Сверху нависал потолок из тяжелого дуба с квадратными брусьями. На самом верху наружной стены едва светилось несколько маленьких и узких окон. Стекол не было, в непогоды окна прикрывались промасленной холстиной. В глубокой нише пряталась статуя Перкуна высотой в два локтя, отлитая из чистого золота. Золотой Перкун ничем не отличался от огромной деревянной святыни в главном храме. Вместо глаз у него торчали два рубина, как две крупные вишни. Обычно золотой Перкун был закутан бархатным покрывалом, но сегодня жрец снял его. Идол с давних пор передавался из рода в род, и сейчас никто не мог назвать ни времени, когда он был сделан, ни имени мастера.
Услышав слова Ягайлы, жрец усмехнулся.
— Посмотри, великий князь. — Он отдернул алый суконный завес, скрывавший от любопытных глаз небольшой поставец.
На полке Ягайла увидел десятка два рукописных книг в кожаных переплетах. Он заинтересовался и попробовал поднять толстую книгу, окованную железом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Киркор, ничего не подозревая, подошел к главному крыльцу княжеского замка. Знакомый стражник неожиданно преградил бердышом вход.
— Что несешь? — строго спросил он, показывая на распухший живот постельничего.
Киркор побледнел и схватился за сердце.
— Эй, — крикнул стражник своим товарищам, стоявшим поодаль, — сюда, ребята!
Стражники окружили Киркора. Стремянный великого князя боярин Лютовер рванул постельничего за одежды. Сверток упал на пол.
В этот момент отец Федор, празднично одетый, подошел к крыльцу. Увидев, что в дверях творится неладное, остановился. Сначала он было хотел уйти подальше от греха, но любопытство было сильнее. Из осторожности он чуть отошел в сторону и укрылся за поленницей дров.
Стражники схватили продолговатый сверток и хотели раскрыть его. Киркор, побледнев еще больше, испуганно крикнул:
— Не трогай!
Боярин Лютовер решил, что здесь не простое дело, а злое колдовство, и вызвал сокольничего боярина Сурвилла, ведавшего тайными делами.
Киркор не стал ждать допроса и пыток и сразу признался, что в свертке отравленная княжеская одежда.
Услышав шум, к сеням спустился великий князь Ягайла. Стражники распахнули перед ним дверь. На князе был красный кафтан, из-под которого сверкала кольчуга.
Когда Ягайла узнал, что его хотели умертвить отравленной одеждой, он пришел в страшную ярость.
— Раздеть его! — ткнул он на Киркора пальцем.
Стражники в один миг выполнили приказание князя, и боярин Киркор предстал перед его глазами голым. Постельничий молился то Перкуну, то Иисусу Христу и громко стучал зубами от страха.
— Теперь надень мою рубаху, — с недоброй улыбкой сказал ему Ягайла, — ту, которую принес. Она тебе как раз впору.
Постельничий бросился на колени.
— Пощади, великий князь, — кричал Киркор, — помилуй! — Чувствуя близкую смерть, он отчаянно бился лбом о каменную стену.
— Надень, боярин Киркор, — издевался Ягайла. — Награждаю тебя своей рубахой за верную службу.
— Пощади, великий князь, отец наш милостивый, жить хочу! — молил Киркор, стоя на коленях.
— Вонючий пес! В смрадном сердце ты таил измену! — крикнул Ягайла. Приблизясь к постельничему, он ударил его кулаком в лицо.
— Пощади! — кричал Киркор.
— Я говорю, надень белье, собака!
Но и второй удар не заставил Киркора подчиниться. Обратив окровавленное лицо к князю, он просил его милости.
— Приготовьте у крыльца тупой кол, — прохрипел великий князь, утомившись наносить удары.
Смерть на колу — страшная смерть.
Тихонько подвывая и стуча зубами, боярин Киркор стал разворачивать сверток. Встряхнув княжескую рубаху, он надел ее на трясущееся тело.
Великий князь Ягайла и все, кто был с ним, смотрели молча.
И вдруг Киркор отчаянно закричал. Задыхаясь, он рвал с себя отравленную рубаху. Люди почувствовали удушье и раскрыли все окна и двери настежь. Редкие волосы на голове великого князя шевельнулись от страха.
— Вонючий пес! — прошептал Ягайла, содрогаясь, словно от боли. — Он хотел моей смерти!
Через полчаса великий князь приоткрыл дверь в сени. На полу он увидел мертвого постельничего с искаженным, вспухшим и синим лицом.
— Поганец! — плюнул на труп великий князь. — По делам своим принял ты достойную мзду. — Он все еще не мог успокоиться. — Недосмотрела бы матушка — и я, великий князь, лежал бы мертвым.
— Господине, — тихо сказал боярин Сурвилл, — мои люди видели, как боярин Киркор выходил из дворца Гринвуда.
— Ты хочешь сказать, что краснобородый святоша отравил мою рубаху? — так же тихо спросил Ягайла.
— Мыслю, без него не обошлось…
— Коня, Лютовер! — крикнул великий князь, сверкнув черными глазами.
— Не говори Гринвуду о моих подозрениях, великий князь, хуже будет для дела, — хотел удержать боярин Сурвилл. Но куда там…
Нащупав холку, Ягайла мигом вскочил на вороного коня, подведенного Лютовером.
— Посадить его, мертвого, на кол! — крикнул он, указав на тело Киркора.
Гремя подковами, конь вынес князя из ворот замка. Чуть позади скакал стремянный боярин Лютовер.
Стражники железными крюками выволокли мертвеца из сеней и забросали дощатый пол душистыми травами.
Отец Федор, оправившись от страха, вылез из-под поленницы березовых дров и направился к малому крыльцу, из которого был ход на половину княгини Улианы.
Глава четырнадцатая. ЯГАЙЛА ОЛЬГЕРДОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ
— Ты говоришь, я накликал на себя гнев богов, — сдерживая бешенство, сказал великий князь Ягайла; маленькие черные глазки его сверкали. — Отведи от меня их гневную руку, на то ты и великий жрец.
Ягайла поостыл в дороге и, увидев великого жреца, не стал попрекать его отравленной рубахой.
— Уважать старших завещано богами, — хмуро ответил Гринвуд, — и ты знаешь, что я только ничтожный служитель великого Перкуна. Через меня он передает людям свою волю. — Жрец поднял на князя свои серые холодные глаза. — Духи предков рассердились и грозят навредить тебе… Вместе с нами они живут невидимые. — Он повел вокруг рукой.
— А русские священники толкуют, что дух, освобожденный смертью, улетает в очень далекие места: либо в рай, на небеса, либо в ад, глубоко под землю. Может быть, безопаснее нашему народу принять их веру? — И Ягайла вытер вспотевшую лысину; он не любил и боялся говорить о душах умерших.
Не чувствуя себя спокойным в замке великого жреца, он опасливо посмотрел по сторонам.
Комната, служившая для приема гостей, была украшена дорогими восточными коврами. На полу лежали тяжелые медвежьи шкуры. Сверху нависал потолок из тяжелого дуба с квадратными брусьями. На самом верху наружной стены едва светилось несколько маленьких и узких окон. Стекол не было, в непогоды окна прикрывались промасленной холстиной. В глубокой нише пряталась статуя Перкуна высотой в два локтя, отлитая из чистого золота. Золотой Перкун ничем не отличался от огромной деревянной святыни в главном храме. Вместо глаз у него торчали два рубина, как две крупные вишни. Обычно золотой Перкун был закутан бархатным покрывалом, но сегодня жрец снял его. Идол с давних пор передавался из рода в род, и сейчас никто не мог назвать ни времени, когда он был сделан, ни имени мастера.
Услышав слова Ягайлы, жрец усмехнулся.
— Посмотри, великий князь. — Он отдернул алый суконный завес, скрывавший от любопытных глаз небольшой поставец.
На полке Ягайла увидел десятка два рукописных книг в кожаных переплетах. Он заинтересовался и попробовал поднять толстую книгу, окованную железом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115