Битяговский чувствовал себя свободно, ворочал головой, оглядывая кабинет, и без страха глядел на правителя.
— Ты знаешь, зачем зван ко мне? — спросил Борис.
— Нет, знать не знаю, ведать не ведаю.
— Царевича Дмитрия надо отправить в рай.
— Того, что в Угличе? — осведомился дьяк.
— Того самого.
— По чьему велению?
Годунов чуть было не сказал: «Я повелел». Но поостерегся и сказал другое:
— По слову великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича.
— Вот что, высокий боярин, это слово большое и страшное. Ежели получу приказ из уст самого царя Федора, свершу твердо. А ежели царского приказу не будет, не взыщи, боярин, близко не подступлюсь. В царской крови только цари вольны.
Борис Годунов хотел закричать, затопать ногами, припугнуть дьяка страшным наказанием, но поразмыслил и решил действовать хитростью. Пусть дьяк увидит царя, услышит из царских уст повеление. Пожалуй, так будет вернее. Конечно, получить от царя Федора такой приказ он и не мыслил.
— Хорошо, дьяк. Ты услышишь царское слово. Но если обмолвишься… Ты знаешь, что бывает за те дела, в которых замешан царь?
— Знаю, великий боярин, десять лет пытошные сказки пишу.
— Подожди здесь.
Борис Годунов вышел из кабинета и направился в царские покои. Последнее время правитель чувствовал себя здесь полным хозяином. Он нашел царя в молельной. Федор Иванович велел зажечь все свечи и лампады у икон и тешился огоньками.
Борис Годунов велел всем выйти и тихо сказал царю:
— Великий государь, обижают твоего верного слугу Бориску.
— Тебя обижают?! — В голосе царя послышалось сомнение.
— Да, великий государь. Приказал я по твоему слову в Угличе каменную церковь поставить святому Дмитрию, так не верит дьяк, говорит — денег в казне нет…
— Позови того дьяка, — сразу сказал царь Федор. — Я скажу.
Борис Годунов открыл дверь и поманил пальцем Михайлу Битяговского.
Дьяк вошел и, увидя царя, повалился в ноги.
— Встань, не то осерчаю, — тихо сказал царь. — Богу в землю кланяйся.
Дьяк Битяговский поднялся. Федор Иванович, прижавшись к иконам, смотрел на него, раскрыв глаза.
— Зверство на твоем обличье, — помолчав, сказал царь, — грешил много.
Рот у Битяговского был разорван почти до самого уха, рана срослась плохо и делала лицо дьяка диким и страшным.
— Он не верит, что я приказал твоим царским именем, — сказал Борис Годунов, — объяви, великий государь, твою волю. Пусть в Углич едет дьяк.
— Делай, что приказал боярин Борис, — строго произнес царь Федор. — Поезжай в Углич немедля, и впредь чтоб мне докуки не было.
— Великий государь… — начал Битяговский. Он хотел услышать от царя более определенное указание, работа в разбойном приказе приучила его быть точным.
Однако Борис Годунов был настороже.
— Ты что, батогов захотел? — грозно спросил он дьяка.
— Слушаюсь, великий государь, все по твоему слову выполню, не оставь своей милостью, — заторопился Битяговский.
— Слышал царское повеление? Теперь ступай. — Правитель показал на дверь.
Дьяк Битяговский, не спуская глаз с царя, задом вышел из молельни.
* * *
В Углич Михайла Битяговский приехал на четырех тройках, заляпанных грязью. Дорога только-только просыхала от весенней распутицы. С дьяком приехали его взрослый сын Данила Битяговский и племянник Никита Качалов, повар и несколько слуг. На четвертой тройке прикатила дьячья жена Овдотья и дочери Дунька и Машка.
За тройками приволоклись одноконные телеги с пожитками.
На второй день дьяк Битяговский с сыном пошел на княжий двор и до вечера сидел в приказной избе, разбираясь с делами. Подьячие и писцы, увидев звероподобного, заросшего волосами дьяка, пришли в трепет и сразу прониклись к нему уважением.
Он вызывал дворцовых слуг, держал себя грубо и нагло. Отдавал им приказания, вмешивался в дела дворецкого Михайлы Нагого и самого удельного князя.
Царский дьяк побывал в обеих соборных церквах, внимательно слушал утреннюю и вечернюю службы. Он нашел непорядки и здесь: где пропуски, где повторения в литургии, ругался с попами, грозил им расправой новоявленного патриарха. С настоятельницей Богоявленского девичьего монастыря Михайла Битяговский говорил недолго, но после его ухода она целый день ходила с заплаканными глазами. Дьяк громогласно заявил, что не даст на дворцовые расходы ни одной копейки, если не будет уверен, что деньги идут на нужное дело.
Вызнав про Ондрюшку Мочалова, про его ворожбу во дворце царевича, Михайла Битяговский, встретив ведуна у Никольских ворот, больно отстегал его татарской плетью.
— Увижу в кремле — убью, — пообещал дьяк на прощание.
Словом, Михайла Битяговский дал всем крепко почувствовать свою власть и силу с первых же дней своего появления в Угличе.
Только с мамкой Василисой Волоховой, придворной боярыней, главной воспитательницей царевича Дмитрия, дьяк Битяговский был по-родственному вежлив и почтителен.
Марья Федоровна Нагая и ее братья словно не замечали наглых выходок дьяка, делая вид, что его не существует в городе.
Но дьяк Михайла Битяговский существовал и деятельно готовился выполнить приказ правителя Годунова.
Вечером второго мая в просторную избу царского дьяка пришла боярыня Волохова с сыном Осипом. Дочери дьяка Машка и Дунька укладывались спать на печи, а жонка, Овдотьица, готовила на лавке постель для самого Михайлы Битяговского.
Дьяк встретил Василису приветливо.
— Заходи, заходи, боярыня, — поднялся он с лавки, — садись, милости прошу, — и попытался выразить на своем страшном лице приветливую улыбку. — Сейчас огоньку прибавлю.
Дьяк торопливо вынул из деревянного ларца восковую свечу, зажег ее. В горнице стало светлее. Горящую лучину он бросил в ушат с водой.
— От царицы-матушки послана, — соврала Василиса, — велела тебе, Михайла Семенович, словечко тайное передать. А рассиживаться у тебя мне некогда.
— Овдотья, забери девок и выйди в сени, — строго приказал дьяк и молчал, пока дверь за ними не закрылась. — Ну, я слушаю, боярыня.
— Воевода Богдан Бельский опять к царице прискакал, — зашептала мамка Волохова, — прежде к Михайле Федоровичу прошел, долго с ним беседовал, а опосля к царице миловаться. Под утро к себе поедет.
— Еще что знаешь?
— Купец Истомка Малыгин со скорняжнего ряда днюет и ночует у Михайлы Федоровича. Ест и пьет с ним. А сегодня людей в Москву с письмами вместях посылали.
— А в письмах что?
— Того не ведаю, Михайла Семенович.
— Ну ладно. Еще что знаешь?
— Ондрюшка Мочалов с ними опять ворожил и в кудес бил… А больше ничего не ведаю. Сторонятся меня Нагие. Царица Марья не верит, царевича Дмитрия со мной боится во двор отпустить. А когда царевича кормят, меня нудят всякое блюдо наперед пробовать. Отравы боятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Ты знаешь, зачем зван ко мне? — спросил Борис.
— Нет, знать не знаю, ведать не ведаю.
— Царевича Дмитрия надо отправить в рай.
— Того, что в Угличе? — осведомился дьяк.
— Того самого.
— По чьему велению?
Годунов чуть было не сказал: «Я повелел». Но поостерегся и сказал другое:
— По слову великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича.
— Вот что, высокий боярин, это слово большое и страшное. Ежели получу приказ из уст самого царя Федора, свершу твердо. А ежели царского приказу не будет, не взыщи, боярин, близко не подступлюсь. В царской крови только цари вольны.
Борис Годунов хотел закричать, затопать ногами, припугнуть дьяка страшным наказанием, но поразмыслил и решил действовать хитростью. Пусть дьяк увидит царя, услышит из царских уст повеление. Пожалуй, так будет вернее. Конечно, получить от царя Федора такой приказ он и не мыслил.
— Хорошо, дьяк. Ты услышишь царское слово. Но если обмолвишься… Ты знаешь, что бывает за те дела, в которых замешан царь?
— Знаю, великий боярин, десять лет пытошные сказки пишу.
— Подожди здесь.
Борис Годунов вышел из кабинета и направился в царские покои. Последнее время правитель чувствовал себя здесь полным хозяином. Он нашел царя в молельной. Федор Иванович велел зажечь все свечи и лампады у икон и тешился огоньками.
Борис Годунов велел всем выйти и тихо сказал царю:
— Великий государь, обижают твоего верного слугу Бориску.
— Тебя обижают?! — В голосе царя послышалось сомнение.
— Да, великий государь. Приказал я по твоему слову в Угличе каменную церковь поставить святому Дмитрию, так не верит дьяк, говорит — денег в казне нет…
— Позови того дьяка, — сразу сказал царь Федор. — Я скажу.
Борис Годунов открыл дверь и поманил пальцем Михайлу Битяговского.
Дьяк вошел и, увидя царя, повалился в ноги.
— Встань, не то осерчаю, — тихо сказал царь. — Богу в землю кланяйся.
Дьяк Битяговский поднялся. Федор Иванович, прижавшись к иконам, смотрел на него, раскрыв глаза.
— Зверство на твоем обличье, — помолчав, сказал царь, — грешил много.
Рот у Битяговского был разорван почти до самого уха, рана срослась плохо и делала лицо дьяка диким и страшным.
— Он не верит, что я приказал твоим царским именем, — сказал Борис Годунов, — объяви, великий государь, твою волю. Пусть в Углич едет дьяк.
— Делай, что приказал боярин Борис, — строго произнес царь Федор. — Поезжай в Углич немедля, и впредь чтоб мне докуки не было.
— Великий государь… — начал Битяговский. Он хотел услышать от царя более определенное указание, работа в разбойном приказе приучила его быть точным.
Однако Борис Годунов был настороже.
— Ты что, батогов захотел? — грозно спросил он дьяка.
— Слушаюсь, великий государь, все по твоему слову выполню, не оставь своей милостью, — заторопился Битяговский.
— Слышал царское повеление? Теперь ступай. — Правитель показал на дверь.
Дьяк Битяговский, не спуская глаз с царя, задом вышел из молельни.
* * *
В Углич Михайла Битяговский приехал на четырех тройках, заляпанных грязью. Дорога только-только просыхала от весенней распутицы. С дьяком приехали его взрослый сын Данила Битяговский и племянник Никита Качалов, повар и несколько слуг. На четвертой тройке прикатила дьячья жена Овдотья и дочери Дунька и Машка.
За тройками приволоклись одноконные телеги с пожитками.
На второй день дьяк Битяговский с сыном пошел на княжий двор и до вечера сидел в приказной избе, разбираясь с делами. Подьячие и писцы, увидев звероподобного, заросшего волосами дьяка, пришли в трепет и сразу прониклись к нему уважением.
Он вызывал дворцовых слуг, держал себя грубо и нагло. Отдавал им приказания, вмешивался в дела дворецкого Михайлы Нагого и самого удельного князя.
Царский дьяк побывал в обеих соборных церквах, внимательно слушал утреннюю и вечернюю службы. Он нашел непорядки и здесь: где пропуски, где повторения в литургии, ругался с попами, грозил им расправой новоявленного патриарха. С настоятельницей Богоявленского девичьего монастыря Михайла Битяговский говорил недолго, но после его ухода она целый день ходила с заплаканными глазами. Дьяк громогласно заявил, что не даст на дворцовые расходы ни одной копейки, если не будет уверен, что деньги идут на нужное дело.
Вызнав про Ондрюшку Мочалова, про его ворожбу во дворце царевича, Михайла Битяговский, встретив ведуна у Никольских ворот, больно отстегал его татарской плетью.
— Увижу в кремле — убью, — пообещал дьяк на прощание.
Словом, Михайла Битяговский дал всем крепко почувствовать свою власть и силу с первых же дней своего появления в Угличе.
Только с мамкой Василисой Волоховой, придворной боярыней, главной воспитательницей царевича Дмитрия, дьяк Битяговский был по-родственному вежлив и почтителен.
Марья Федоровна Нагая и ее братья словно не замечали наглых выходок дьяка, делая вид, что его не существует в городе.
Но дьяк Михайла Битяговский существовал и деятельно готовился выполнить приказ правителя Годунова.
Вечером второго мая в просторную избу царского дьяка пришла боярыня Волохова с сыном Осипом. Дочери дьяка Машка и Дунька укладывались спать на печи, а жонка, Овдотьица, готовила на лавке постель для самого Михайлы Битяговского.
Дьяк встретил Василису приветливо.
— Заходи, заходи, боярыня, — поднялся он с лавки, — садись, милости прошу, — и попытался выразить на своем страшном лице приветливую улыбку. — Сейчас огоньку прибавлю.
Дьяк торопливо вынул из деревянного ларца восковую свечу, зажег ее. В горнице стало светлее. Горящую лучину он бросил в ушат с водой.
— От царицы-матушки послана, — соврала Василиса, — велела тебе, Михайла Семенович, словечко тайное передать. А рассиживаться у тебя мне некогда.
— Овдотья, забери девок и выйди в сени, — строго приказал дьяк и молчал, пока дверь за ними не закрылась. — Ну, я слушаю, боярыня.
— Воевода Богдан Бельский опять к царице прискакал, — зашептала мамка Волохова, — прежде к Михайле Федоровичу прошел, долго с ним беседовал, а опосля к царице миловаться. Под утро к себе поедет.
— Еще что знаешь?
— Купец Истомка Малыгин со скорняжнего ряда днюет и ночует у Михайлы Федоровича. Ест и пьет с ним. А сегодня людей в Москву с письмами вместях посылали.
— А в письмах что?
— Того не ведаю, Михайла Семенович.
— Ну ладно. Еще что знаешь?
— Ондрюшка Мочалов с ними опять ворожил и в кудес бил… А больше ничего не ведаю. Сторонятся меня Нагие. Царица Марья не верит, царевича Дмитрия со мной боится во двор отпустить. А когда царевича кормят, меня нудят всякое блюдо наперед пробовать. Отравы боятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125