Я ничего не ответил, слишком увлеченный, по правде сказать, красотой ее прелестного лица, чтобы обращать внимание на ее слова.
— Ты не помнишь, как мы расстались?
— Мадам, — поморщился я, вновь ощутив тупую боль в груди, — надеюсь, вы избавите меня от повторения того, что давно забыто. Я не затем сюда пришел, чтобы вновь подвергаться насмешкам!
Неожиданно ее манеры претерпели неуловимое изменение, и она весело рассмеялась.
— Боюсь, Джереми, — сказала она, — что ты большой дурак!
Я вздрогнул, услышав, как она назвала меня» Джереми «, и вспомнил, что впервые она обратилась ко мне по имени, когда я приготовился подраться из-за нее с Ханиманом; тем не менее я постарался сохранить невозмутимость.
— Возможно, так оно и есть, мадам, — спокойно сказал я, — однако вы, конечно же, пригласили меня сюда не для того, чтобы сообщить об этом?
— Верно, — кивнула она, все еще продолжая смеяться. — Ты еще более глупый, чем я думала! Смотри, будь осторожен, ибо помнишь последние строчки записки:
Но если совершишь ошибку снова,
То случая не будет уж другого!
Итак, зачем, по-твоему, я пригласила тебя сюда?
— Не знаю, — пробормотал я, озадаченный ее словами. — Может быть, чтобы рассказать мне об отце…
— Ничего подобного, хотя должна с прискорбием сообщить, что твой отец, увы, умер.
— О, этого я и боялся! — печально сказал я и замолк, погрузившись в воспоминания о моей прежней спокойной жизни в Керктауне и о последних днях, когда я видел своего старика.
Когда я вновь пришел в себя, то обнаружил, что стою с обнаженной шпагой перед мадам де Шольц, и та смотрит на меня со странной улыбкой на пунцовых губах.
— У тебя, кажется, были необычные приключения, — сказала она, — вроде тех, что ты мне когда-то рассказывал и мечтал пережить? Не поделишься ли со мной воспоминаниями о них?
— Охотно, — ответил я, смущенно пряча рапиру в ножны, и поведал ей часть моих похождений.
Она слушала с живым интересом, прерывая меня, задавая вопросы и настаивая на подробностях; во время моего рассказа о Железной Деве и о танце с анакондой щеки ее побелели, а глаза, казалось, стали еще огромнее. Когда я закончил свою историю, она долго молчала, отвернувшись, с погрустневшим лицом; однако вскоре она снова рассмеялась.
— Поистине тебе пришлось немало пережить, — сказала она. — И стоило из-за подобных неприятностей покидать Керктаун?
— Мадам, — с горечью возразил я, — я бы предпочел не касаться этой темы. Ваш отец здесь?
— Здесь. У нас был очень неблагоприятный год, и мы остались почти совершенно без средств, вот отец и решил явиться ко двору в надежде вернуть себе состояние; однако он слишком стар и измучен недавними хлопотами и невзгодами, и я боюсь, что мы никогда больше не увидим Крукнесс…
Голос ее задрожал, словно она вот-вот готова была заплакать — то, чего я никогда не мог выносить у женщин, — и тут внезапная мысль осенила меня. Я остановился и огляделся по сторонам.
— Видите ли, мадам, — сказал я, — становится темно, и мне больше нельзя с вами оставаться; я и без того чересчур замешкался здесь. Однако послушайте! За время моих странствий я приобрел значительные сокровища, совершенно бесполезные для меня теперь. Я предоставляю их безвозмездно в распоряжение вашего отца ради памяти о… о прежних днях, ушедших в прошлое. Будь ситуация несколько иной, — с грустью добавил я, — я бы сделал это предложение в другой форме, но раз уж так случилось, Марджори, — прошу прощения, мадам де Шольц, — то так будет лучше. Мне не нужно благодарности, ибо ваш отец был добр ко мне как никто другой, кроме одного человека… А теперь прощайте, потому что я не смею дольше здесь оставаться.
Не глядя на нее, я с тяжелым сердцем повернулся, чтобы уйти, но она легонько коснулась моего плеча.
— Послушай, Джереми, — сказала она, и я заметил, что она пытается выглядеть строго и независимо, несмотря на слезы, переполнявшие ее большие черные глаза; однако ни крохотная ямочка на подбородке, ни пухлые розовые губы, ни гладкий овал ее нежных щек, ни длинные, загнутые вверх ресницы ее никак не способствовали этому. — Послушай, — сказала она, — и хорошенько подумай над тем, что собираешься сделать. Ты хочешь отдать эти деньги отцу мадам де Шольц?
— Да, — устало ответил я, — поскольку у меня нет другого выбора.
— О! В таком случае, — с легкой усмешкой проговорила она, глядя куда-то в пространство над моей головой, — боюсь, что подобная щедрость не принесет никакой пользы моему отцу.
— Но почему же? — удивился я, не понимая, что она имеет в виду.
— Потому что, — ответила она, глядя мне прямо в глаза, — потому что, Джереми, он не отец мадам де Шольц!
— Не отец мадам де Шольц… — пробормотал я. — Значит…
— Да, — сказала она, слегка кивнув своей очаровательной головкой, — он отец Марджори Бетьюн и всегда им был, во всяком случае, с тех пор, как на свет появилась некая девица по имени Марджори. Тебе нравится это имя?
— Да помогут мне Святые Небеса! — воскликнул я. — Новости за последнее время слишком быстро валятся на мою бедную голову! Однако ясно, если вы — не мадам де Шольц, то, значит, вы — не жена того голландского типа?
— В общем, — усмехнулась она, — пока нет, но…
— Никаких» но «! — закричал я. — Где была моя голова? Чтоб он пропал, тот парень на ступенях причала! Я сверну ему шею, попадись он мне только под горячую руку!
— Ничего такого вы не сделаете, сэр Джереми, так как, по-моему, с момента нашей последней встречи вы только тем и занимались, что сворачивали чужие шеи, едва не свернув при этом своей собственной; но прежде чем продолжить разговор, я бы хотела вам кое-что показать.
Она послюнила указательный палец и подержала его перед собой, определив таким способом силу и направление ветра.
— А теперь, — сказала она, — идите за мной!
Я последовал за ней в отдаленный укромный уголок сада, где находился небольшой каменный колодец, очень похожий на памятный мне круглый водоем в густых лесных зарослях неподалеку от Керктауна.
— Станьте здесь, — сказала она, жестом приглашая занять место подле себя, и мы вместе взглянули на спокойную поверхность воды в колодце, повторив то, что проделали когда-то давно, перед моим бегством из дома. Она улыбалась своей особенной, только ей присущей очаровательной улыбкой, которую я считал самым прелестным зрелищем в мире, и чистая водная гладь отражала всю ее солнечную теплоту и искренность. Но тут налетевший порыв ветерка слегка поморщил поверхность воды в колодце, и улыбка внезапно изменилась, превратившись в насмешливую гримасу, как и в прошлый раз; однако когда я поднял глаза, то убедился, что улыбка осталась прежней, и более того, что она предназначалась только для меня и что я был слепым дураком и вовсе не заслуживал того счастья, которое теперь открывалось передо мной, — ведь если любимая улыбается тебе, то можно ли желать большего счастья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100