От огорчения, что нет пока никаких приятных новостей, я, признаться, разговаривал с ним довольно вяло и неохотно.
– Чего ты злишься? – спросил он.
– А чего ты мне не можешь ничего толком рассказать, что у вас там делается?
– Ты же знаешь Марию. Ничего она нам не докладывает, а возится в лаборатории каждый день до полночи.
– Возится, да толку что. А ты небось все с муравьями забавляешься…
– А что, у них тоже есть чему поучиться. Я вчера наткнулся на колонию горных черных муравьев. Они знаешь как ловко умеют от холода спасаться? Как морозец ударит, начинают глицерин вырабатывать, бывает, до десяти процентов от собственного веса. Давно ли мы додумались добавлять глицерин в радиаторы, чтобы они не замерзали? А природа, оказывается, запатентовала это изобретение, наверное, несколько миллиардов лет назад.
Мы помолчали. Потом я сказал, положив ему руку на плечо:
– Ладно, старик, ты меня извини. Просто надоело тут лежать.
– Понятно…
Мария приехала через два дня, когда я уже всерьез подумывал ночью вылезти в окно, спуститься со второго этажа по столбику террасы и сбежать в лагерь.
Я уже раскрываю рот, готовый обрушиться на нее за то, что так долго держала меня в полнейшем неведении, но Маша опережает:
– У всех заболевших два вида вибрионов, а у здоровых – только один! – выпаливает она, еще стоя в дверях.
Так… Неужели мы нащупали заветную ниточку? Ниточку, за которую можно ухватиться.
Через минуту мы сидим с ней прямо на полу, не обращая внимания на негодующие монологи славного доктора Шукри, тщетно призывающего на помощь аллаха. Мария раскладывает передо мной целую кипу лабораторных записей, анализов, графиков, выписок из историй болезней.
– Вирус один и тот же, хотя, может быть, штаммы и разные; это можно проверить только в Ташкенте, – поясняет она. – Но мне кажется, болезнетворным становится он лишь тогда, когда поразит вибрион и при каких-то, пока неясных, условиях завершит в нем определенный цикл развития.
Она рассказывает, что начали выборочно проверять всех грызунов на уже обследованных раньше участках: какие у них вибрионы – пораженные вирусом или обычные?
– Проверили мы и архаров. Женя с Николаем Павловичем специально подстрелили трех в различных местах. У всех из них найдено оба вида вибрионов: и болезнетворные и неопасные. Ты будешь ругаться, но… я даже не удержалась и взяла пробу у одной из овец из отары Хозяина! – ликующе про–должала Мария.
– Ты с ума сошла? – пугаюсь я, показав ей глазами на доктора Шукри.
– Ничего, он нам сколько мешал, противный старик. Я, конечно, извиняюсь, может, некоторые его и считают святым. Да он ничего и не заметил. Подкараулили овцу в зарослях, Женя отогнал собак, а я быстренько взяла пробу и отпустила ее. Даже не заблеяла…
– Ну и что?
– У нее тоже два вида вибрионов, понимаешь? – значительно произносит Мария. – Материалы такие интересные, что я даже не решилась оставить их в лагере. Привезла сюда, в холодильнике у Шукри они лучше сохранятся…
Так, значит, болезнь переносят архары и овцы, а вовсе не грызуны, как мы предполагали. И москиты с клещами тут ни при чем. Неужели мы напали на верный путь?!
До вечера мы втроем с доктором Шукри, давно переставшим ворчать на меня за нарушение больничной дисциплины, обсуждаем это открытие и намечаем, как вести исследования дальше. Надо проверить, не содержат ли опасных вибрионов с вирусами овцы в здешнем поселке, особенно в отарах, пригнанных сюда беженцами из долины. Это берет на себя доктор Шукри.
– Но с условием, что вы еще хотя бы два дня не встанете с кровати! – говорит он мне, строго грозя пальцем, пожелтевшим от йода. – Я же прекрасно вижу, что вы так и норовите сбежать. Но нельзя, видит аллах, нельзя. Вы увлечетесь работой, полезете опять в горы, раны откроются, и вам конец, иншалла. Так что на этом условии, дорогой мой, я категорически настаиваю!
Как ни пытаюсь я его переубедить, он остается непреклонным. И Мария к тому же его поддерживает.
– Ладно, но это последние два дня! – сдаюсь я. – И с условием, что завтра вы мне дадите самому проверить все образцы, привезенные Машей. Холодильник у вас хороший?
– Отличный, американский. Во всяком случае, самый лучший на добрую сотню километров вокруг, – засмеялся Шукри. – Не беспокойтесь.
– Простите, я стучал, но вы так увлеклись…
Мы оглянулись и увидели в дверях доктора Али.
– Добрый вечер! У вас, похоже, хорошие новости?
– Да, дорогой коллега, кажется, мы, наконец, напали на верный след, – ответил я, потирая руки.
– Поздравляю. Все-таки вирус?
– И вирус и вибрион!
– Как так? Два возбудителя? Вы заинтриговали меня. Не буду вам сейчас надоедать, но завтра вы мне все расскажете. Я пришел взглянуть на вашу заболевшую лошадь, дорогой Шукри. Но вы сейчас заняты, я зайду попозже или утром…
– Вы пройдите на конюшню, дорогой друг, конюх вам ее покажет, а я скоро освобожусь, – сказал доктор Шукри.
– Отлично. До свидания! – И доктор Али с поклоном закрыл дверь.
Все ушли, а я расхаживаю по комнате и думаю, думаю…
Похоже, мы в самом деле напали на правильный путь. Болезнь, несомненно, переносит вирус, завер–шивший свое развитие в вибрионе. Только тогда он способен поразить человека. А передают людям этих вибрионов, «заминированных» вирусами, горные архары и овцы, вероятнее всего именно овцы: ведь в кошарах тут царит неимоверная грязь.
Ну, а дальше? Кто же хранит болезнь в природе и передает ее овцам? Грызуны? Но через кого?
Похоже, цепочка тут обрывается. Какое-то звено пока остается скрытым от нас. И если даже кто-то из грызунов, неведомый пока нам, и хранит в своих норах болезнь, то совершенно непонятно, как же он может передать ее потом овцам или архарам. Ведь они травоядные, грызунами не питаются…
Обычно переносят возбудителя болезни кровососущие насекомые – клещи, комары, москиты. Насосутся крови больного грызуна, а потом заразят человека или овцу. Но с этой злополучной болезнью Робертсона дело обстоит иначе. Ведь мы точно установили, что в москитах никогда не бывает вибрионов, а в клещах – вирусов. Значит, ни те, ни другие не могут переносить вибрионы, пораженные вирусом. Но кто же тогда распространяет болезнь по всей долине? Комаров тут почти нет.
Темно, темно, много еще непонятного… И работы нам предстоит немало, пока распутаем весь клубочек загадок до конца.
Опять я расхаживаю по комнате, то и дело присаживаясь к столу, чтобы записать возникающие мысли.
Как я накурил! Достанется мне от милейшего Шукри.
Я распахнул окно. Жалко, оно затянуто частой сеткой от москитов, не высунешься. Я приложил лоб к холодной сетке, с наслаждением вдыхая бодрящий вечерний воздух, настоявшийся за день, словно вино, на цветах и душистых травах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Чего ты злишься? – спросил он.
– А чего ты мне не можешь ничего толком рассказать, что у вас там делается?
– Ты же знаешь Марию. Ничего она нам не докладывает, а возится в лаборатории каждый день до полночи.
– Возится, да толку что. А ты небось все с муравьями забавляешься…
– А что, у них тоже есть чему поучиться. Я вчера наткнулся на колонию горных черных муравьев. Они знаешь как ловко умеют от холода спасаться? Как морозец ударит, начинают глицерин вырабатывать, бывает, до десяти процентов от собственного веса. Давно ли мы додумались добавлять глицерин в радиаторы, чтобы они не замерзали? А природа, оказывается, запатентовала это изобретение, наверное, несколько миллиардов лет назад.
Мы помолчали. Потом я сказал, положив ему руку на плечо:
– Ладно, старик, ты меня извини. Просто надоело тут лежать.
– Понятно…
Мария приехала через два дня, когда я уже всерьез подумывал ночью вылезти в окно, спуститься со второго этажа по столбику террасы и сбежать в лагерь.
Я уже раскрываю рот, готовый обрушиться на нее за то, что так долго держала меня в полнейшем неведении, но Маша опережает:
– У всех заболевших два вида вибрионов, а у здоровых – только один! – выпаливает она, еще стоя в дверях.
Так… Неужели мы нащупали заветную ниточку? Ниточку, за которую можно ухватиться.
Через минуту мы сидим с ней прямо на полу, не обращая внимания на негодующие монологи славного доктора Шукри, тщетно призывающего на помощь аллаха. Мария раскладывает передо мной целую кипу лабораторных записей, анализов, графиков, выписок из историй болезней.
– Вирус один и тот же, хотя, может быть, штаммы и разные; это можно проверить только в Ташкенте, – поясняет она. – Но мне кажется, болезнетворным становится он лишь тогда, когда поразит вибрион и при каких-то, пока неясных, условиях завершит в нем определенный цикл развития.
Она рассказывает, что начали выборочно проверять всех грызунов на уже обследованных раньше участках: какие у них вибрионы – пораженные вирусом или обычные?
– Проверили мы и архаров. Женя с Николаем Павловичем специально подстрелили трех в различных местах. У всех из них найдено оба вида вибрионов: и болезнетворные и неопасные. Ты будешь ругаться, но… я даже не удержалась и взяла пробу у одной из овец из отары Хозяина! – ликующе про–должала Мария.
– Ты с ума сошла? – пугаюсь я, показав ей глазами на доктора Шукри.
– Ничего, он нам сколько мешал, противный старик. Я, конечно, извиняюсь, может, некоторые его и считают святым. Да он ничего и не заметил. Подкараулили овцу в зарослях, Женя отогнал собак, а я быстренько взяла пробу и отпустила ее. Даже не заблеяла…
– Ну и что?
– У нее тоже два вида вибрионов, понимаешь? – значительно произносит Мария. – Материалы такие интересные, что я даже не решилась оставить их в лагере. Привезла сюда, в холодильнике у Шукри они лучше сохранятся…
Так, значит, болезнь переносят архары и овцы, а вовсе не грызуны, как мы предполагали. И москиты с клещами тут ни при чем. Неужели мы напали на верный путь?!
До вечера мы втроем с доктором Шукри, давно переставшим ворчать на меня за нарушение больничной дисциплины, обсуждаем это открытие и намечаем, как вести исследования дальше. Надо проверить, не содержат ли опасных вибрионов с вирусами овцы в здешнем поселке, особенно в отарах, пригнанных сюда беженцами из долины. Это берет на себя доктор Шукри.
– Но с условием, что вы еще хотя бы два дня не встанете с кровати! – говорит он мне, строго грозя пальцем, пожелтевшим от йода. – Я же прекрасно вижу, что вы так и норовите сбежать. Но нельзя, видит аллах, нельзя. Вы увлечетесь работой, полезете опять в горы, раны откроются, и вам конец, иншалла. Так что на этом условии, дорогой мой, я категорически настаиваю!
Как ни пытаюсь я его переубедить, он остается непреклонным. И Мария к тому же его поддерживает.
– Ладно, но это последние два дня! – сдаюсь я. – И с условием, что завтра вы мне дадите самому проверить все образцы, привезенные Машей. Холодильник у вас хороший?
– Отличный, американский. Во всяком случае, самый лучший на добрую сотню километров вокруг, – засмеялся Шукри. – Не беспокойтесь.
– Простите, я стучал, но вы так увлеклись…
Мы оглянулись и увидели в дверях доктора Али.
– Добрый вечер! У вас, похоже, хорошие новости?
– Да, дорогой коллега, кажется, мы, наконец, напали на верный след, – ответил я, потирая руки.
– Поздравляю. Все-таки вирус?
– И вирус и вибрион!
– Как так? Два возбудителя? Вы заинтриговали меня. Не буду вам сейчас надоедать, но завтра вы мне все расскажете. Я пришел взглянуть на вашу заболевшую лошадь, дорогой Шукри. Но вы сейчас заняты, я зайду попозже или утром…
– Вы пройдите на конюшню, дорогой друг, конюх вам ее покажет, а я скоро освобожусь, – сказал доктор Шукри.
– Отлично. До свидания! – И доктор Али с поклоном закрыл дверь.
Все ушли, а я расхаживаю по комнате и думаю, думаю…
Похоже, мы в самом деле напали на правильный путь. Болезнь, несомненно, переносит вирус, завер–шивший свое развитие в вибрионе. Только тогда он способен поразить человека. А передают людям этих вибрионов, «заминированных» вирусами, горные архары и овцы, вероятнее всего именно овцы: ведь в кошарах тут царит неимоверная грязь.
Ну, а дальше? Кто же хранит болезнь в природе и передает ее овцам? Грызуны? Но через кого?
Похоже, цепочка тут обрывается. Какое-то звено пока остается скрытым от нас. И если даже кто-то из грызунов, неведомый пока нам, и хранит в своих норах болезнь, то совершенно непонятно, как же он может передать ее потом овцам или архарам. Ведь они травоядные, грызунами не питаются…
Обычно переносят возбудителя болезни кровососущие насекомые – клещи, комары, москиты. Насосутся крови больного грызуна, а потом заразят человека или овцу. Но с этой злополучной болезнью Робертсона дело обстоит иначе. Ведь мы точно установили, что в москитах никогда не бывает вибрионов, а в клещах – вирусов. Значит, ни те, ни другие не могут переносить вибрионы, пораженные вирусом. Но кто же тогда распространяет болезнь по всей долине? Комаров тут почти нет.
Темно, темно, много еще непонятного… И работы нам предстоит немало, пока распутаем весь клубочек загадок до конца.
Опять я расхаживаю по комнате, то и дело присаживаясь к столу, чтобы записать возникающие мысли.
Как я накурил! Достанется мне от милейшего Шукри.
Я распахнул окно. Жалко, оно затянуто частой сеткой от москитов, не высунешься. Я приложил лоб к холодной сетке, с наслаждением вдыхая бодрящий вечерний воздух, настоявшийся за день, словно вино, на цветах и душистых травах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29