— Ну, а если Цампа солгал? — прошептала она чуть слышно.
Рокамболь провел рукою по лбу и, сделав над собою почти невероятное усилие, ответил:
— Концепчьона! Если только герцог сказал правду, то вы должны повиноваться вашему отцу.
Молодая девушка тихо вскрикнула, вздрогнула и залилась слезами.
Рокамболь наклонился к ней и, поцеловав ее в лоб, прошептал:
— Прощайте, до завтра. Я опять приду и, может быть, найду средство узнать правду, хотя бы эта правда была моим смертным приговором.
Мы оставили Вантюра в ту минуту, когда он осторожно убрался из домика Мурильо Деревянной Ноги, удавив старого солдата.
Насвистывая песенку, он проворно перешел границу, и первый солнечный луч застал его уже на крайней оконечности Пиренеев, отделяющих Францию от Испании.
Он перешел овраг, сел на камень, лежавший уже на французской земле, и пробормотал:
— У меня паспорт вполне соответствующий — я теперь настоящий Ионатас, и мне теперь нечего торопиться.
Затем Вантюр встал и, дойдя до первого трактира, вошел в него, переоделся в простой народный костюм, сбрил бороду и усы и, дождавшись мальпоста, доехал в нем до Байонны, откуда он и переправился в Париж, но уже не в мальпосте, а в тильбюри, которое нанял в Этампе.
Приехав в Париж, Вантюр нанял фиакр и отправился в Клиньянкур, к вдове Фипар.
Приехав туда, от отпустил извозчика и направился пешком к деревушке самого жалкого вида, где проживала вдова Фипар.
Было уже около двух часов ночи, когда Вантюр подошел к жилищу этой достопочтенной особы. Через грязные окна и щели дверей светился дрожащий огонек.
— Старуха дома, — подумал Вантюр и постучался в дверь.
— Войдите, — сказал изнутри слабый голос, — ключ в дверях.
Вантюр отворил дверь и вошел в комнатку, где на грязной соломе лежала вдова Фипар.
— Что это? — проговорил Вантюр, — уж не больна ли ты, мамашенька?
— Я уж было умерла, — ответила вдова слабым голосом.
— Умерла? Что за чепуха?
— Совсем не чепуха. Я два часа была мертвой.
— Рехнулась, старуха!
— Спроси у этого разбойника Рокамболя.
— Рокамболя? — вскрикнул Вантюр.
— Да, он чуть не задушил меня.
— Задушил!
— И даже бросил в Сену.
— Ты просто совсем спятила, старуха. Где ты видела Рокамболя?
— Три дня тому назад, на мосту в Пасси.
И вдова Фипар рассказала все то, что произошло между ней и Рокамболем.
— Когда чудовище это сдавило мне шею, — говорила она, — я лишилась чувств, а он, должно быть, думал, что я уже умерла, и бросил меня в реку. На мое счастье, по Сене плыл в это время ялик, и перевозчик вытащил меня из воды.
— И ты не пошла ко дну?
— Нет, сначала меня держали на воде юбки, а потом я очнулась от холода и позвала на помощь.
— Счастливая же ты!
— С минуту я была почти как одурелая и даже ничего не понимала.
— А потом припомнила все и донесла на Рокамболя?
— Как бы не так!
— Неужели же ты все еще любишь этого разбойника?
— Вот тебе на! Стану я любить его!
— Ну, так как же…
— Ты ужасный простофиля, Вантюр! Если Рокамболь удавил свою приемную мать, следовательно, он боялся ее.
— Ты права.
— А если он меня боится, значит, я могу ему вредить.
— Эге! Да ты, старуха, настоящий философ.
— Отчасти, голубчик. Тут я вспомнила, что разбойник говорил мне, что он часто ходит ночью по бульвару Инвалидов.
— Это надо принять к сведению, — подумал Вантюр.
— И я решилась отомстить ему. Какой каналья! Хотел удавить свою мать, которая воспитала его, как принца, и полюбила, как свое родное детище! Дай только мне поправиться.
— Скажи, пожалуйста, — спросил он наконец, — Рокамболь не говорил тебе, что сэр Вильямс умер?
— Говорил.
— Ты знаешь это наверное?
— Разумеется.
— О, если бы это была правда, — прошептал Вантюр, — не Рокамболя боюсь я.
— Ты позволишь, старуха, — спросил он, несколько помолчав, — переночевать здесь у тебя на соломе? Меня выгнали из квартиры, а денег у меня нет ни копейки.
— Пожалуй, ночуй.
— Ты добрая баба, и я отплачу тебе за это. Вантюр улегся на соломе и принялся обдумывать. Затем он прехладнокровно распечатал и прочел два раза кряду письмо графини Артовой, в котором она сообщала герцогу де Салландрера о таинственном происхождении Шато-Мальи и о скором прибытии двух бумаг, которые неоспоримо докажут права де Шато-Мальи на получение руки Концепчьоны де Салландрера.
— Что же это! — прошептал Вантюр, — мы, видно, никогда не кончим вечной борьбы между Баккара и сэром Вильямсом или наследником его Рокамболем.
И затем он решил, что ему всего удобнее начать теперь свою службу в пользу Баккара. На его счастье, он узнал, что герцогу де Шато-Мальи нужен кучер.
— Я говорю по-английски, как сам Джон Буль, — подумал Вантюр, — и жил в кучерах целых десять лет! Сегодня же поступлю в услужение к герцогу и буду править четверкою не только в его парадной карете, но и в свадебной! Мне хочется теперь принять участие в их игре. Как знать? Может быть, я буду в состоянии продать герцогу де Шато-Мальи руку сеньориты Концепчьоны.
Через два дня после свидания герцога де Шато-Мальи с отцом Концепчьоны Цампа вошел утром в спальню своего барина с таким же таинственным видом, как и третьего дня, и запер за собою дверь.
— Что тебе нужно? — спросил его герцог.
Вместо ответа Цампа вынул из кармана письмо и подал его своему барину. На конверте не было никакого адреса.
— К вашему сиятельству, — доложил Цампа. Герцог вскрыл письмо и вздрогнул.
Письмо было написано тем же почерком, которым было написано и письмо, где ему рекомендовали месяц тому назад Цампу.
— Кто принес тебе это письмо?
— Негр.
— Какой негр?
— Сеньориты Концепчьоны.
Герцог прочел письмо. В письме было написано, что Концепчьона любит его от всей души и от всего сердца и хотела бы быть его женой, но что она должна скрывать свою любовь к нему, так как она связана одной клятвой, которая снимется с нее только в день их свадьбы.
«…Кто знает? Может быть, я даже скажу вам, что ваше таинственное происхождение есть не что иное, как выдумка ваша и графини Артовой, и что бумаги, доказывающие это родство, — фальшивые. Уклоняйтесь от прямого ответа, не раздражайтесь, а довольствуйтесь возражением, что вы любите меня и что эта пламенная любовь извиняет и оправдывает ваши действия, насколько бы ни были они достойны порицания.
А главное — ни слова, ни одного намека на это письмо! Сожгите его сейчас же по прочтении. Не старайтесь проникнуть в эту тайну — вам не удастся, вы никогда не угадаете ее. Помните только одно: я люблю вас…»
Мы сказали уже, что письмо было без подписи, но каждая строчка его дышала и говорила о Концепчьоне.
— Странно, странно, — прошептал герцог.
Он несколько раз перечитывал это письмо, стараясь понять его таинственный смысл, — и ничего не добился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42