Прошло две минуты, показавшиеся веком герцогу де Салландрера. Несмотря на все свое мужество, он испытывал страшное волненье, чувствуя горячее дыхание зверя, который с ожесточением рвал лошадь, как вдруг раздался третий выстрел, и медведь, бросив свою жертву, повернулся к новому противнику.
В конвульсивных движениях лошадь, сломавшая себе ногу, пыталась приподняться, и всадник, наконец, сумел высвободиться. Герцог встал и, бросив ружье, схватился за свой охотничий нож.
Но нож оказался не нужен…
Вот что случилось.
Увидев, что герцог выстрелил и лошадь его встала на дыбы, Рокамболь побежал по мостику, но в это время медведь уже повалил лошадь. Смекнув, что герцог погибнет, если он будет колебаться хоть минуту, Рокамболь в свою очередь тоже выстрелил, но ему посчастливилось не более герцога. Вторично раненый медведь встал, еще более разъяренный, и повернулся к нему.
Рокамболь думал, что успеет перебежать мостик и выстрелить в медведя в шести шагах.
Он ошибся.
Мостик дрожал под его ногами, и он принужден был идти медленно и осторожно, так что медведь был уже на другом конце его, а маркиз находился еще на середине.
Тут герцог де Салландрера поднял свое ружье и поспешил зарядить его, но ему пришлось быть свидетелем величественного и страшного зрелища.
Зрелище, длившееся не более двух секунд, было, однако ж, целой поэмой.
В тот момент, как медведь вошел на задних лапах на мост, Рокамболь выстрелил во второй раз. Страшный зверь шатался, дрожал и, остановясь на мгновение, начинал снова реветь и затем продолжал свой путь навстречу Рокамболю, который не имел уже времени бежать от него.
По всей вероятности, Рокамболь не рассчитывал на эту последнюю часть драмы, о которой он мечтал.
Но мошеннику его закала приходилось видеть смерть близко так часто, что он не мог растеряться.
Маркиз бросил ружье, взял в руки кинжал и смело ждал медведя.
Прошла еще секунда.
Потом герцог увидел, как Рокамболь схватился со зверем в страшной борьбе, качаясь на мостике над пропастью в двадцать футов глубины, затем раздался последний рев, а вслед за ним крик торжества — и сплошная масса человека и животного разделилась вдруг надвое.
Медведь, пораженный в сердце кинжалом, вытянул свои громадные лапы и с шумом грохнулся в ручей, а Рокамболь неподвижно стоял на хрупком месте своего торжества.
Оправясь от волнения, он перешел ручей и упал в объятия герцога де Салландрера, вскричавшего:
— Сын мой! — Взволнованный старик, увлекая Рокамболя подальше от пропасти, говорил чуть внятным голосом: —Дитя мое, станьте на колени и благодарите Господа, внемлющего моему обету.
— Какой же обет дали вы? — спросил де Шамери.
— Какой обет?! Когда чудовище держало вас в своих страшных объятиях, я молил Бога, чтобы он сохранил вас, и дал ему обет сделать вас моим сыном.
— Вашим… сыном?
— Да. Я знаю все: вы любите мою дочь, и она вас любит.
Рокамболь радостно вскрикнул и счел приличным упасть в обморок.
Герцог поддержал его, думая, что он ранен.
Когда маркиз де Шамери нашел нужным открыть глаза, виконт д'Асмолль и герцог, окруженные слугами, держали его за руки и давали ему нюхать спирт.
Его раздели и нашли, что страшные когти зверя не нанесли ему никакой опасной раны.
Когда он притворялся, будто приходит в себя, герцог де Салландрера говорил Фабьену:
— Любезный виконт, до сих пор женихи Концепчьоны кончали так плохо, что я начинаю бояться за нашего милого маркиза.
— Какие пустяки, герцог! — ответил Фабьен.
— Позвольте же мне послушаться внушения моего сердца, — продолжал герцог. — Если маркиз, которому я обязан жизнью, должен сделаться моим сыном, так сократим же приготовления. Вы, кажется, мэр вашей общины?
— Да.
— Завтра воскресенье. Распорядитесь, чтобы опубликовали сообщение о свадьбе маркиза де Шамери, пастор сделает оглашение после проповеди, вечером деревенский нотариус составит контракт, а в понедельник будет свадьба.
«Мне очень хочется еще раз упасть в обморок», — подумал Рокамболь.
На следующий день, в воскресенье, деревенский пастор огласил о скором вступлении в брак маркиза Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери, отставного офицера англо-индийской морской службы, с девицей Пепитой Долорес Концепчьоной, дочерью герцога де Салландрера.
То же самое объявление с самого утра было прибито к дверям мэрии той же деревни. Сельский нотариус Гоше, приглашенный на завтрак виконтом д'Асмоллем, провел потом целых два часа наедине с герцогом де Салландрера. В четыре часа парадная зала древнего замка представляла самый торжественный вид.
Среди комнаты стоял стол, возле которого в кресле с позолоченными гвоздиками величественно восседал сельский нотариус в белом парадном жилете с полновесным брюшком.
Вокруг него сидели виконт Фабьен д'Асмолль с супругой виконтессой Бланш д'Асмолль, герцог и герцогиня де Салландрера и, наконец, сэр Вильямс, которому угодно было украсить своей персоной этот семейный праздник.
Сэр Вильямс был великолепен по своей осанке, неподвижности и достоинству. Одетый в длинный коричневый сюртук и в черную шелковую ермолку, он сидел в трех шагах от нотариуса, и его страшное лицо выражало такое полное блаженство, что выражение это уменьшало его чудовищное безобразие.
Невдалеке сидели рука об руку Рокамболь и Концепчьона, разговаривая шепотом.
Нотариус писал.
— Не угодно ли вам прочитать вслух контракт? — сказал ему герцог де Салландрера, когда он кончил писать. Нотариус встал и начал читать брачный контракт маркиза де Шамери и сеньориты де Салландрера.
Этот контракт укреплял за Концепчьоной два миллиона приданого, объявлял о состоянии маркиза де Шамери, восходящем к семидесяти пяти тысячам ливров поземельного дохода, гласил о намерении маркиза де Шамери просить государственных канцлеров Франции и Испании о присоединении своей фамилии к фамилии
Салландрера, прибавлял, что герцог будет ходатайствовать у ее величества королевы испанской о разрешении передать своему зятю титул герцога и гранда, и кончался условием, что в случае смерти одного из супругов все состояние непосредственно переходит в руки другого. По окончании чтения все подписались. Матрос Вальтер Брайт, или, лучше сказать, сэр Вильяме, подписался последний. Волнение его было так велико в эту минуту, что рука его, твердо державшая кинжал в былое время, дрожала теперь, как осиновый лист, а в глазах сверкали две крупные слезы.
— Бедный старикашка, — подумал Рокамболь. — У тебя, пожалуй, достанет глупости вообразить, что не я, а сам ты женишься на Концепчьоне!
Он взял слепого под руку и отвел его к креслу, пожимая ему руку с некоторым увлечением.
Вечером того же дня, так достойно увенчавшего тяжелые труды Рокамболя, небо стало покрываться сплошными свинцовыми тучами, беспрерывно рассекаемыми молнией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42